 |
К.Л. Козюренок
Подводные работы 1913-1914 годов на
месте гибели линейного корабля "Москва" в 1758
г. |
В сентябре 1758 г. русская эскадра
возвращалась в Кронштадт из Зунда, который
блокировала в эту кампанию совместно со шведским
флотом в ожидании возможной попытки прорыва на
Балтику англичан. 8 сентября (ст.ст.), в сильный
норд-ост, на 66-пушечном линейном корабле
"Москва" [1] в двух местах треснула
грот-мачта, из-за чего он не мог нести достаточно
парусов чтобы маневрировать с эскадрой. Спустя
десять дней, у острова Готланд, на "Москве"
штормом были порваны ванты, образовалась течь.
Командующий эскадрой контр-адмирал Лопухин
отпустил корабль в Данциг. Однако по пути
треснула еще и фок-мачта, получили повреждения
рангоут, такелаж, обшивка бортов. 20 сентября
"Москва" достигла Данцига, но зюйд-вест не
дал ей подойти к берегу. Когда через три дня
волнение немного утихло команда спустила шлюпку,
с которой обнаружили разошедшиеся стыки обшивки.
24 числа стало ясно, что в ближайшее время
противные ветры не дадут кораблю войти на
Данцигский рейд, а запас пресной воды между тем
подходил к концу. Созванный командиром И.
Голенищевым-Кутузовым совет офицеров решил
следовать к ближайшему порту, которым был
захваченный русскими войсками в 1757 г. Мемель.
В ночь на 25 сентября
"Москва" приблизилась к мемельскому рейду и
встала на якорь, но осенние балтийские ветры
опять не позволили доставить на борт пресную
воду. Тогда, уменьшив норму выдачи ее команде,
Голенищев-Кутузов повел корабль в Россию. Однако
налетевший ночью с веста шторм прижал
"Москву" к курляндскому берегу и в час дня 26
сентября пришлось отдать якоря, чтобы не быть
выброшенными на мелководье. Но через два часа
шквалом сломало румпель, бушприт и фок-мачту,
которая на поверку оказалась гнилой. От жестокой
качки в трюме появилась "великая течь", воду
не успевали откачивать. После того как
окончательно сбило руль и корабль совсем потерял
управление пришлось срубить грот-мачту. Несмотря
на это, а также два отданных якоря и верп, около
четырех часов дня "Москва" стала дрейфовать
к берегу, вода в трюме все прибывала. Наконец в
два часа ночи 27 сентября "корабль стало
стукать килем о землю" - он оказался на мели. В
ночной темноте срубили и бизань-мачту, а под утро
определили, что крушение произошло в двух
кабельтовых от берега, на расстоянии четырех
миль к северу от Либавы. Волнение оставалось
таким сильным, что с берега не могли оказать
никакой помощи терпящему бедствие кораблю,
собственные же шлюпки "Москвы" были
выведены из строя рухнувшими за борт бушпритом и
фок-мачтой. Команда переправлялась на сушу
группами, на самодельных плотах, оставив все,
включая и судовые документы. 28 сентября удалось
раздобыть на пустынном побережье несколько
лодок и перевезти последних остававшихся на
борту, а 1 октября шторм разломил стоявший на мели
корабль. При этом корма затонула менее чем в
кабельтове от берега, большое число различных
предметов снаряжения и вооружения, припасов,
обломков было выброшено волнами на сушу. Из-за
голода и осеннего холода в импровизированном
лагере ежедневно умирало до 20 человек, а всего в
братских могилах среди литовских дюн было
захоронено 98 моряков команды "Москвы".
Именно таким образом история этого
кораблекрушения изложена в датированном 5
октября 1758 г. рапорте в Адмиралтейств-коллегию
командовавшего русской военно-морской базой в
Мемеле контр-адмирала галерного флота П.Г.
Кашкина, в свою очередь повторявшем написанный
двумя днями ранее рапорт И. Голенищева-Кутузова
[2]. Произведя положенное в таких случаях
разбирательство коллегия признала, что вины
командира, офицеров и матросов "Москвы" в
случившемся нет - все произошло "волей
божьей". О погибшем корабле вскоре позабыли на
целых 155 лет.
В мае 1913 г. отставной
штаб-ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка,
статский советник Иван Владимирович Гартонг,
проживавший в Санкт-Петербурге на улице
Сергиевской, дом 3, приобрел имение Зеелупен,
находившееся в Курляндской губернии, на морском
берегу в 25 верстах к северу от Либавы. От местных
лесников он узнал, "что в море недалеко от
берега лежит пушка". Будучи, судя по всему,
человеком весьма любознательным и достаточно
образованным, И.В. Гартонг предпринял поиски и
обнаружил, "что при тихой воде, в 52 саженях от
берега видно от 15 до 20 пушек на глубине 8-9 футов, а
дальше саженях в 200 видно днище и якорь какого-то
погибшего судна". Установив, что это могут быть
остатки потерпевшего крушение полтора столетия
назад линейного корабля "Москва", хозяин
имения предпринял попытки собственными силами
поднять одно из орудий. Сначала это не удавалось.
Между тем к работам стала проявлять пристальный
интерес пограничная стража. Тогда Гартонг
известил о своей находке местную прессу и
обратился за содействием к командованию
российской военно-морской базы в Либаве - порте
Императора Александра III.
Там подобные случаи
были не в новинку. Еще в 1893 г., при строительстве
коммерческого порта, землечерпалка наткнулась
на затонувшее судно петровских времен. С него был
поднят медный пушечный ствол 1704 г., переданный
затем в Артиллерийский исторический музей [3]. Вот
и в этот раз, при содействии Спасательного
общества, предоставившего пароход и водолаза, в
присутствии командира Либавского флотского
полуэкипажа капитана 1 ранга В.М. Форселя, со дна
был извлечен ствол орудия с надписью на
казеннике "Woronez" и датой 1711 или 1717 год. Кроме
того стало известно, что около 1900 года местные
рыбаки достали на том же месте малокалиберную
бронзовую пушку с надписью "Westfalia", якобы
проданную затем за границу, а в 1864 г. несколько
чугунных орудийных стволов оттуда же было
переплавлено на заводе в Либаве. Поднятое орудие
было сдано И.В. Гартонгом на хранение в порт
Императора Александра III. 19 сентября бывший
штаб-ротмистр сообщил о находке министру
Императорского двора, намереваясь преподнести
историческую реликвию лично государю.
Одновременно он занимался определением точного
места захоронения русских моряков, предполагая
установить на нем памятник [4].
Возможно эти работы так
и остались бы личной инициативой энтузиаста,
поскольку командир порта Императора Александра
III контр-адмирал А.С. Загорянский-Кисель не
склонен был относиться к ним серьезно. Однако он
поведал об этой истории одному из офицеров
Исторической части Морского генерального штаба,
посетившему Либаву, а тот передал разговор
своему начальнику лейтенанту Е.Н.
Квашнину-Самарину. Последний немедленно
ухватился за это известие.
Возглавляемое им
подразделение МГШ вело большую работу в области
пропаганды исторических традиций российского
флота и обнаружение неизвестных реликвий
середины XVIII века пришлось как нельзя кстати. 25
сентября 1913 г. Квашнин-Самарин направил
командиру порта Императора Александра III письмо
с просьбой "не отказать сообщить в
Историческую часть Морского генерального штаба
все имеемые у Вас об этом предмете сведения для
доклада его высокопревосходительству морскому
министру" [5].
Дело, таким образом,
приняло вполне официальный характер и А.С.
Загорянский-Кисель письмом от 4 октября довел до
МГШ его обстоятельства, от себя добавив, что
"остатки остова корабля "Москва" могут
быть извлечены без больших затруднений в течении
суток или двух, если работы будут производиться
при полном штиле или O-м ветре киллектором или
другим целесообразным приспособлением, но
только не краном" [6]. Одновременно Е.Н.
Квашнин-Самарин связался с И.В. Гартонгом,
наладил с ним сотрудничество и получил памятную
записку с исчерпывающей информацией по
интересующему его вопросу. 25 октября МГШ
представил морскому министру адмиралу И.Г.
Григоровичу подготовленный на основании этих
документов специальный доклад, в котором
запросил разрешения на проведение следующих
мероприятий: 1) весной 1914 г. "средствами
Морского ведомства" поднять орудия и "все
какие окажется возможным предметы" с места
гибели "Москвы"; 2) из состава Исторической
части "командировать офицера для
археологического руководства работ и разборки
извлеченных предметов"; 3) 4 орудия с
"Москвы" передать Гартонгу для установки
памятника на месте братских могил русских
моряков в пределах его имения; 4) если возможно, то
произвести постройку этого памятника на
средства Морского министерства [7].
Григорович в целом
одобрил доклад и передал его для
непосредственного исполнения товарищу министра,
в чьем ведении находились
хозяйственно-финансовые вопросы. Проблемой стал
только последний пункт, так как в бюджете
министерства на 1914 г. средств для памятника
заложено естественно не было. Однако офицеры
Исторической части МГШ изобретательно нашли
лазейку в законодательстве. Поскольку из
архивных документов явствовало, что в 1758 г. на
могиле погибших моряков имелся деревянный крест,
то работы в 1914 г. можно было считать не
строительством нового, а лишь
"восстановлением и приведением в порядок
бывшего памятника", выделив таким образом
необходимые 500 рублей из средств, ассигнованных
министерству на ремонтные работы [8]. Поскольку
И.В. Гартонг ранее информировал о своей находке
Министерство императорского двора, И.Г.
Григорович и начальник МГШ капитан 1 ранга
Ненюков 22 декабря 1913 г. представили на высочайшее
имя специальный доклад, в котором была подробно
изложена вся история крушения "Москвы" и те
шаги, которые морское ведомство планировало
предпринять в следующем году в связи с
обнаружением остатков корабля [9]. В период
сплошного празднования исторических юбилеев -
столетия Бородинской битвы, трехсотлетия дома
Романовых, двухсотлетия Гангутского сражения, -
Николай II весьма интересовался реликвиями
истории своей империи. Поэтому 13 февраля 1914 г.
Ненюков получил письмо от начальника канцелярии
Министерства императорского двора, в котором
сообщалось, что государь повелел принять
найденную И.В. Гартонгом пушку и поместить ее в
Морской музей императора Петра I. Однако перед
этим Николай пожелал лично осмотреть орудие,
которое следовало доставить в столицу [10].
Командиру порта Императора Александра III 24
февраля была направлена телеграмма с приказом
"... срочно, большою скоростью по железной
дороге выслать означенную пушку в Петербург в
Морской музей" [11]. Распоряжение было выполнено
так оперативно, что начальник музея капитан 1
ранга Попов узнал о прибытии орудия на
Варшавский вокзал Санкт-Петербурга лишь утром 27
февраля, буквально за час до прихода поезда.
Несколько дней спустя император официально
передал пушечный ствол на хранение в музей, где
он и находится [12]. Тем временем в Либаве уже
поняли, что погибшим полтора века назад кораблем
придется заниматься серьезно. 19 февраля 1914 г. В.М.
Форсель подал А.С. Загорянскому-Киселю рапорт с
изложением соображений по возведению памятника
и организации работ на месте крушения
"Москвы". По мнению капитана 1 ранга для их
проведения был обязательно "необходим полный
штиль без зыби при возможно-прозрачной воде".
Однако дней с такой благоприятной погодой в году
насчитывалось не более 15-20 и приходились они в
основном на зимний период, поэтому с апреля по
октябрь можно было рассчитывать не более чем на
неделю относительного штиля. Даже при ветре чуть
более умеренной силы с оста "не обходится без
зыби идущей с моря через полосу затишья под самым
берегом". Правда, согласно расчетам Форселя,
"с паровым киллектором и двумя водолазами все
5-6 пушек лежащих поверх грунта, якорь и что
подается тяге из носовой части днища
"Москвы" без подводных раскопок можно
поднять в одни или двое суток". Без привлечения
дополнительных технических средств, то есть
используя лишь две баржи со стрелой, работы
заняли бы 3-4 дня, при условии тщательной
подготовки. Если провести таковую к середине
апреля "... и если не упускать хорошей погоды
даже и часами, то в июне все может быть покончено
с возможными расходами... не свыше 100 р."
Отдельным пунктом в рапорте капитана 1 ранга
значилось, что "весьма полезно для работ
обеспечить по крайней мере отсутствие помехи со
стороны пограничного кордона..." [13]. Офицеры
штаба порта Императора Александра III также
проявили незаурядные способности в области
монументальной архитектуры, самостоятельно
разработав проект мемориала, который кроме
эстетики отвечал жестко заданным габаритным и
финансовым ограничениям: "Для сооружения
памятника удобно воспользоваться первыми 3-мя
поднятыми чугунными пушками одного типа,
составив из них довольно тесное и видное
сочетание не требующее больше предназначенного
расхода (500 р.). ... Полагал бы, что памятник мог бы
быть совершенно закончен в начале сентября сего
года, чтобы в годовщину гибели "Москвы" была
возможность совершив заупокойное служение
почтить память погибших и славные традиции флота
пристойным воинским обычаем" [14]. Однако
настоящим двигателем дела все же оставался И.В.
Гартонг. Загорянский-Кисель определенно не
симпатизировал ни ему, ни инициированным им
исследованиям и был не прочь спустить все дело на
тормозах. Впрочем, винить в этом контр-адмирала
трудно - мало ли было весной 1914 г. забот у
командира приграничной военно-морской базы и без
подводной археологии! 13 мая Гартонг направил из
Либавы письмо Е.Н. Квашнину-Самарину с просьбой
организовать распоряжение о начале работ, так
как погода благоприятствует, а В.М. Форсель уже
подготовил все технические средства. Такой
приказ от имени морского министра был дан
командиру порта Императора Александра III
телеграммой 27 мая. А.С. Загорянский-Кисель
подчинился, но рапортом от 4 июня в Главный
морской штаб затребовал перевода на выполнение
этой задачи 300 рублей [15]. Как мы помним, это было в
трое больше, чем предполагал потратить Форсель.
Были ли произведены новые подсчеты или
контр-адмирал руководствовался извечным
принципом руководителей бюджетных организаций -
проси в три раза больше чем надо, может быть
получишь в два раза меньше чем просишь,
неизвестно. Но 15 июня ГМШ обратился с
соответствующим ходатайством в Главное морское
хозяйственное управление и спустя девять дней
деньги по распоряжению товарища морского
министра были выделены [16].
7 июня
Загорянский-Кисель на миноносце лично
отправился осмотреть место предстоящих работ. В
штиль орудийные стволы были видны на дне прямо с
борта корабля. Однако сам остов "Москвы" в
этом году оказался затянут песком. Несмотря на
все старания И.В. Гартонгу так и не удалось
установить точное место захоронения моряков на
берегу, за исключением находок отдельных
человеческих костей. Правда один из местных
жителей рассказал, что лет десять назад, когда
осыпался край высокого берега, у уреза воды
находили бляхи ремней и даже пообещал за
вознаграждение раздобыть одну. Вернувшись в порт
контр-адмирал распорядился выслать подъемные
механизмы для извлечения из воды пушек. В шесть
часов вечера 8 июня В.М. Форсель вышел из порта
Императора Александра III на пароходе
"Либава", буксировавшем баржу № 3 с
установленными на ней подъемными стрелами. За
ним следовал пароход "Инженер", ведя на
буксире водолазный бот. Спустя три часа они
прибыли на место и пользуясь белыми ночами,
которые на Балтике в это время в самом разгаре,
приступили к подводным работам. К половине
десятого утра 9 июня три большие и две малые
чугунные пушки были извлечены с морского дна. В
половине первого дня флотилия возвратилась в
порт, так как шедшая с моря зыбь не позволила
продолжать изыскания. Командир порта, судя по
всему, попытался на этом работы прекратить,
исходя из того, что необходимые для установки
памятника три орудийных ствола уже найдены. Не на
шутку увлекшемуся археологией В.М. Форселю даже
пришлось, через голову своего начальника,
направить 17 июня телеграмму Квашнину-Самарину с
просьбой отдать контр-адмиралу распоряжение из
Петербурга о продолжении работ, пока погода
благоприятствует [17]. В результате спустя десять
дней капитану 1 ранга, поймав штиль, удалось
повторить свою вылазку. На этот раз к восьми
часам утра 20 июня были подняты большая и малая
чугунные пушки, также переправленные затем в
Либаву [18].
Таким образом основные
части конструкции будущего памятника погибшим
морякам с "Москвы" были подготовлены. И.В.
Гартонг первоначально предполагал установить
его на братской могиле в своем имении, но таковую
не удавалось точно локализовать и судя по всему
большая часть захоронения была размыта морем.
Место же самого крушения "Москвы" даже в
начале XX века оставалось пустынным и
труднодоступным, представляя собой
пески-плывуны, на которых сложно было укрепить
фундамент памятника. В связи с этим командир
порта Императора Александра III поставил перед
петербургским начальством вопрос об определении
места будущего монумента. Морской министр,
которому в конце июня было доложено о ходе работ,
распорядился предоставить выбор места самому
Гартонгу, как инициатору всего дела. 1 июля А.С.
Загорянский-Кисель обратился к хозяину имения
Зеелупен с письмом, в котором предложил ему
воздвигнуть памятник на территории порта, то
есть в Либаве. Тонкость состояла в том, что
находки были сделаны на территории частных
владений И.В. Гартонга и, соответственно,
принадлежали лично ему. Контр-адмирал, почему-то
не питавший к отставному штаб-ротмистру доверия,
вполне допускал, что последний ответит отказом
на это предложение. Однако Иван Владимирович
оказался не только энтузиастом морской
археологии, но и настоящим патриотом. Он
согласился на установку памятника в Либаве и
обещал оказать со своей стороны всю возможную
помощь, чтобы к 1 октября 1914 г. монумент был
открыт. Отвечая 3 июля контр-адмиралу, Гартонг
писал: "... порт Императора Александра III
представляет собой место центральное, крайний к
западу наш военный порт, обзор памятника будет
всем доступен, охрана его обеспечена и он явится
славным напоминанием былых побед императрицы
Елизаветы в Семилетнюю войну" [19]. Таким
образом все вопросы решились и можно уверенно
утверждать, что монумент был бы открыт, а
исследования на месте гибели корабля продолжены.
Но буквально несколько дней спустя грянула
Первая мировая война. Уже 20 июля портовые
сооружения Либавы были выведены из строя самими
русскими, опасавшимися десанта противника [20].
Следы археологических находок затерялись, а о
покоящемся на дне корабле вновь забыли...
ТЕХНИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ
ПАМЯТНИКА НА МОГИЛЕ 98 ЧЕЛОВЕК КОМАНДЫ
66-ПУШЕЧНОГО КОРАБЛЯ "МОСКВА" В МЕСТНОСТИ
ЗЕЕЛУППЕН
Существенную часть
памятника составляют 3 пушки поставленные
небольшим наклоном во внутрь казенными частями
вверх по вертикали равностороннего треугольника
в плане. Между пушками сделано бетонное
затопление, представляющее из себя треугольную
усеченную пирамиду с основаниями
равносторонними треугольниками, совпадающими
своими вершинами с осями пушек. Общая высота
памятника от земли до верхней точки креста 23
фута, причем высота креста составляет 2,5 фута.
Усеченная пирамида между пушками увенчивается
круглым барабаном с тремя кокошниками и главкой.
Барабан, кокошник и большая часть главки, за
исключением поверхностей луковицы, значительно
выступающих, которые предположено сделать при
помощи небольших железных стропил, - из бетона,
точно также, как ступени и фундамент, так что весь
памятник представляет бетонный монолит. Для
связи пушек между собою предположено в
нескольких местах схватить их полосовым железом
и, пропустив его в бетон, соединить с
вертикальным железным стержнем, проходящим по
оси монумента. На трех сторонах усеченной
пирамиды сделать неглубокие ниши, в которых
будут помещены чугунные доски с
выгравированными или литыми на них надписями.
Над нишами могут быть помещены соответственно
содержанию текста таблиц чугунные барельефы: 1)
Крест между дубовой и пальмовой ветвями - над
текстом о гибели "Москвы"; 2) Вензелевое
изображение имени императрицы Елизаветы - над
цитатой из указа относящегося к успеху действий
флота под Мемелем и Кольбергом; 3)
Государственный герб - над надписью о постановке
памятника. В пространствах же под арочками
кокошников даты, из которых две наиболее
замечательные из жизни корабля и третья - год
постановки памятника. Вензеля и цифры
предположено сделать литые чугунные на чугунных
же досках утопленных в бетон. Покрытие главки
листовое железо и отчасти медь с позолотой. Вес
трех пушек около 300 пудов, объем бетонной
пирамиды вместе с фундаментом - около 300 куб. фут.
РГАВМФ. Ф.418. Оп.1. Д.5811.
Л.31-31об.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 "Москва",
66-пушечный линейный корабль (24-, 12- и 6-фунтовые
орудия), водоизмещение 1200 т, длина 46,5 м, ширина 12,3
м, глубина интрюма 5,4 м, команда 600 чел. Заложен
24.08.1749 г. на Соломбальской верфи в Архангельске,
спущен на воду 19.04.1750 г. Строитель А.Сютерланд. В
1750 г. корабль перешел из Архангельска в Ревель, в
1751-1756 гг. совершал практические плавания в
Балтийском море. В кампанию 1757 г. из-за течи был
отослан из состава эскадры в базу (Чернышев А.А.
Российский парусный флот. Справочник. М., 1997. Т.I.
С.47).
2 РГАВМФ. Ф.418. Оп.1. Д.5855. Л.10-13.
3 Там же. Ф.417. Оп.1. Д.1081.
4 Там же. Ф.418. Д.5811. Л.2-3, 6-8.
5 Там же. Л.1.
6 Там же. Л.3.
7 Там же. Л.10-11.
8 Там же. Л.13-13об.
9 Там же. Ф.417. Оп.2. Д.1768. Л.15-18.
10 Там же. Ф.418. Оп.1. Д.5811. Л.28.
11 Там же. Ф.417. Оп.2. Д.1768. Л.19.
12 Там же. Ф.578. Оп.1. Д.169. Л.192-196.
13 Там же. Ф.418. Оп.1. Д.5811. Л.30.
14 Там же. Л.30об.
15 Там же. Ф.417. Оп.2. Д.2014. Л.1-3.
16 Там же. Л.6-8об.
17 Там же. Ф.418. Оп.1. Д.5811. Л.34.
18 Там же. Л.35-35об, 37.; Ф.417. Оп.2. Д.2014. Л.5-5об, 9-9об.
19 Там же. Л.12-12об; Ф.418. Оп.1. Д.5811. Л.39-40об.
20 Кондратенко Р.В. Военный порт императора
Александра III в Либаве // Цитадель. 1998. № 1(6). С.17-18. |
