| ГЛАВА X. СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ В 1799-1801 ГОДАХ Сирийская экспедиция Бонапарта и осада Акры. — Прорыв французского флота из Бреста и вторжение его затем в Средиземное море под начальством адмирала Брюи (Bruix). — Возвращение Бонапарта во Францию. — Французы теряют Мальту и Египет. Бонапарт после уничтожения его флота отдался с новой энергией делу покорения и политического устройства Египта, что после этого несчастья приобрело еще большее значение для его целей. В первоначальных его планах восточного предприятия долина Нила должна была играть двоякую роль. Она, во-первых, должна была перейти в постоянное владение Франции в качестве величайшей из ее колоний — величайшей не только по естественным богатствам, допускавшим, по мнению современников, неисчерпаемую эксплуатацию, но и по географическому положению, благодаря которому она в руках державы, обеспечившей господство в водах Средиземного моря, представляла в военном и коммерческом отношениях связующее звено между Востоком и Западом. Для Франции, лишенной своих владений в Ост- и Вест-Индиях и потерявшей теперь свои наиболее богатые колонии, Египет должен был послужить громадным возмещением, превышавшим ее потери. Но достижение этой первой цели, хотя и имевшей оправдание уже в самой себе, являлось только необходимой ступенью к еще более блестящему, если не более полезному для Франции, делу уничтожения британского владычества в Индии и к созданию там вассального государства Франции. «Таким образом, Египет с одной стороны заменил бы Сан-Доминго и Антильские острова, а с другой — явился бы шагом к завоеванию Индии» (Примечание Commentaires de Napoleon, vol. III, pp. 19, 20). Судя по успехам горсти англичан в империи Моголов, приведенная Бонапартом в Египет армия была более чем способна подчинить себе эту страну и далеко во все стороны распространить покорность французскому оружию. Подобно основателям Британской Индийской монархии, французскому генералу пришлось стать лицом к лицу не только с военными учреждениями, несравненно слабейшими и менее между собой связанными, чем европейские, но и с таким гражданским обществом, — если только здесь уместно это выражение, — которое не имело элементов взаимного доверия, а потому и способности дружного сопротивления. Престиж успеха, сознание, что всякому сборищу туземцев, какое могло ополчиться на него для защиты своей страны, он мог противопоставить стройные отряды, послушные его воле и превосходящие врага по численности и дисциплине, были достаточны для обеспечения Бонапарту того превосходства, какое всегда будут иметь сосредоточенные силы над разбросанными и организованные — над неорганизованными. В военном деле два плюс два не составляют четырех, если только между единицами этих слагаемых нет полной гармонии. К несчастью, в самый момент наиболее блестящего проявления гения Бонапарта и доблести его войск, одна часть сил, состоявших под его командой, потерпела поражение, которое было более полным и произвело на заинтересованные стороны большее впечатление, чем его собственные победы, и в котором, наконец, победитель обладал отнюдь не большей материальной силой, чем побежденный. Туземцы, не имевшие возможности рассчитывать на помощь со стороны людей своего племени теперь увидели надежду на получение ее извне. В этом им не пришлось разочароваться. Наступление Бонапарта в самый момент его победоносного успеха было остановлено опять английским флотоводцем. Осень и начало зимы 1798 года прошли для французов в завоеваниях и опустошениях Верхнего Египта под предводительством Дезе, вышедшего для этой цели из Каира 25 августа, а также в усилиях устроить дела на нижнем Ниле, чтобы обеспечить себе спокойствие и доходы на время отсутствия главнокомандующего. Восстание в Каире в октябре месяце, — вызванное частью недовольством предполагавшимися преобразованиями в политическом и административном устройствах, а частью слухами о том, что Порта объявила войну Франции, — дало Бонапарту случай выказать при подавлении мятежей всю железную силу своих объятий, а впоследствии проявить ту смесь непреклонной суровости к немногим с политической снисходительностью ко многим, которая так хорошо достигала цели — остановить возобновление беспорядков. В ноябре, когда стало прохладнее, послан был для занятия Суэца отряд в тысячу пятьсот человек, а к концу декабря сам Бонапарт посетил и обследовал перешеек, через который лежал путь к осуществлению его более широких планов. Во время этого отсутствия из Египта он через перехваченного курьера узнал, что Джеззар-паша Сирийский 2 января 1799 года занял важный оазис Эль-Ариш в Суэцкой пустыне и приводит форт его в оборонительное состояние (Примечание Из всех препятствий, могущих служить для защиты границ государства, такая пустыня, как Суэцкая, бесспорно — самое большое. Легко себе представить, что форт в Эль-Арише, дающий неприятелю возможность пользоваться колодцами оазиса и отдохнуть под пальмовыми деревьями, имел очень большое значение. Commentaire de Napoleon, vol. III, p. 16). Бонапарт сразу понял, что наступило время привести в исполнение проект о нашествии на Сирию, хотя бы ценой разрыва с Турцией, которого ранее он так желал избежать. Следует ясно представить себе полную изолированность французов в Египте вследствие потери ими обладания морем, чтобы понять все трудности, при которых приходилось действовать Бонапарту, принужденному постоянно применяться к ходу событий. Отделенный от Палестины пустыней в двести миль шириной и еще более широкой полосой голых песков от всякой обитаемой земли на западе Египет справедливо называется в письмах Наполеона великим оазисом, окруженным со всех сторон пустыней и морем. Слабость французского военного флота, бессилие его обеспечить безопасность плавания французских невооруженных судов в Средиземном море проявились рельефно в той тревоге, которая охватила должностных лиц в Тулоне и Париже, когда они узнали о появлении в тех водах Нельсона после отплытия Бонапарта. Неустанная деятельность британского адмирала и частое появление его судов в различных пунктах умножили в воображении французских властей действительное число неприятельских крейсеров в Средиземном море (Примечание 1 Рельефное описание тревоги французских офицеров в Тулоне, подтвержденное выдержками из их писем, см. в сочинении Jurien de la Graviere, Guerres Maritimes (4-me edition), pp. 352-362 (приложение)). Караван из двадцати шести больших кораблей, окончания погрузки которых экспедиция не могла дождаться, стоял затем в Тулоне еще все лето в полной готовности к отплытию, но никто не решался предписать последнее. Бонапарт в течение своего перехода в Египет время от времени посылал настоятельные просьбы о скорейшей отправке этих кораблей; но они так и не дошли до него. Если французское правительство так боялось морской силы противника до дня Абукирской битвы, то легко себе представить, как велико было влияние скорбных известий о ней. Однако не только моральный эффект уничтожения французского флота, а и материальные последствия этого факта позволили британским крейсерам рассеяться по разным пунктам, вследствие чего для французских судов бесконечно возросла опасность быть захваченными. Окруженный со всех сторон пустынями и морем главнокомандующий в Египте не видел ни на них, ни за ними ничего, кроме явных и быть может еще скрытых врагов. Сверх этого, оставаясь в полном неведении относительно политического положения, занятого большинством держав, точно так же как и относительно европейских событий, он не мог знать, к каким дурным последствиям могли повести его действия, предпринимавшиеся им на основании неточных сведений. Затруднительность его положения ясно высказывается в письме от 17 декабря 1798 года: «Мы все еще не имеем известий из Франции; ни один курьер не прибыл к нам с 6 июля, факт — беспримерный, даже в сообщениях с колониями» (Примечание Соrr. de Nap., vol. V, p. 276). Упоминаемый в этом письме курьер прибыл к Бонапарту 9 сентября, выехав из Франции в июле; но судно, на котором он следовал, вынуждено было выброситься на берег, чтобы уйти от английских крейсеров, и при этом спасено было одно только письмо от Директории (Примечание Ibid., vol. IV, письмо к Директории, от 8 сентября 1798 г. (postscriptum)). Следующие известия пришли 5 февраля, когда одному Рагузскому судну, зафрахтованному двумя французскими гражданами, удалось войти в Александрию. «Известия, — сказал о них Бонапарт, — достаточно противоречивые, но зато первые, какие я получил с 6 июля». Тогда он впервые узнал, что Турция объявила войну Франции (Примечание Corr. de Nap., vol. V, pp. 385, 391, 392. Интересно заметить, что из этой корреспонденции Бонапарт, по- видимому, первый раз узнал о слове „conscript" в приложении к системе, которой он столь ненасытно пользовался впоследствии). Войска его в это время находились в пустыне на пути в Сирию, и сам он собирался следовать за ними. До этого времени Бонапарт надеялся склонить Порту к нейтралитету под предлогом, что он враждует лишь с мамелюками вследствие убыточных для французской торговли действий их. 11 декабря он послал в Константинополь Бошама (Beauchamp), недавно назначенного консулом в Мускат, снабдив его соответствующими инструкциями, как на случай, если бы война была объявлена, так и на случай, если бы дело обошлось без нее. В это время Бонапарт думал, что Талейран окажется в качестве французского посла в Константинополе (Примечание Instructions pour le citoyen Beauchamp. Corr. de Nap., vol. V, pp. 260, 263). Известия, полученные через Рагузское судно, осветили ему истинные отношения между Францией и Турцией; но и прежде дошедшие до него беспокойные слухи, отвечавшие его конечной цели идти на Индию через Сирию, уже ранее заставили его решиться действовать так, как того требовало военное положение (Примечание Commentaires de Napoleon, vol. III, p. 24). Он узнал, что войска собирались в Сирии и на острове Родосе и догадался, что ему угрожает двойное нападение — со стороны Суэцкой пустыни и со стороны Средиземного моря. Верный своей здравой и неизменной политике, Бонапарт решил воспользоваться своей центральной позицией для того, чтобы нанести удар сперва одному из своих противников, а затем и другому, а не выжидать пассивно, пока одновременные нападения на него принудят его разделять свои силы. Во время суровой зимней погоды, предстоявшей еще в течение полутора или даже двух месяцев, высадка на Египетский берег считалась невозможной (Примечание Абукирский рейд не безопасен зимой; летом же может служить убежищем для эскадры (Commentaires de Nap., vol. II, p. 235). Во время экспедиции Аберкромби в 1801 году „все лоцмана, знакомые с египетским побережьем, заявили, что попытка высадки до равноденствия было бы сумасшествием". (Sir R. Wilsоn's History of British Expedition to Egypt, 2-d edit., p. 6). Флот тогда оставался в Абукирской бухте от 2 до 8 марта, пока можно было сделать высадку). На этот период времени, а вероятно даже и дольше, Бонапарт со стороны моря мог считать себя в безопасности. Он и хотел воспользоваться им для вторжения в Сирию с тем, чтобы прогнать оттуда неприятеля, разбив его армию, и захватить его порты. Этим путем он рассчитывал и закрыть доступ к Александрии британским крейсерам, которые получали оттуда продовольственные припасы, и устранить возможность нападения на французские войска впоследствии со стороны пустыни. Бонапарт рассчитывал также и на моральное воздействие своих успехов в Сирии на переговоры Франции с Портой, которые, по его соображениям, велись тогда (CНОСКА: Corr.. de Nap, vol V р. 402, где указаны категорически причины предпринятая Сирийской экспедиции, их, вероятно, и можно считать достоверными). Первой существенной задачей кампании было овладение Эль-Аришем, только что занятым войсками Джеззара. Против него выступил 5 феврале 1799 года генерал Ренье со своей дивизией. Турки были им разбиты и прогнаны из оазиса, а форт осажден. 15-го прибыл сам Бонапарт, а 20-го гарнизон форта сдался на капитуляцию. Так как к тому времени уже собрался назначенный в экспедицию корпус, численностью в тринадцать тысяч человек, то 22-го началось выступление из Эль-Ариша. 25-го числа взята была Газа. 3 марта армия расположилась перед Яффой, а 7-го город был взят штурмом. Таким образом, один порт, хотя и весьма незначительный, был обеспечен за французами Бонапартом. На следующий день туда вошел пришедший из Акры караван турецких судов прибрежного плавания с провизией и боевыми припасами, французы немедленно овладели этой желанной добычей и отправили ее обратно в Хайфу (Hayfa) — небольшой порт, лежащий в семи милях к югу от Акры — для снабжения войск по прибытии их туда. 12 марта армия возобновила поход в Акру, до которой оставалось около шестидесяти миль. 17-го числа, в пять часов пополудни, отдельный отряд вошел в Хайфу и занял ее для того, чтобы обеспечить безопасную стоянку для флотилии, медленно следовавшей за войсками вдоль берега. Из Хаифы Бонапарт мог видеть Акрский рейд и два английских линейных корабля, «Тигр» (Tigre) и «Тезей» (Theseus), стоявших там под начальством сэра Сиднея Смита, командира первого из них, являвшегося здесь, следовательно, представителем морской силы Великобритании — силы, которой суждено было снова расстроить планы великого французского полководца. Сэр Сидней Смит, которому теперь выпала почетная задача встретить и остановить величайшего военачальника новых времен, был человеком, составившим себе довольно странную репутацию. Его не любили ни Сен-Винсент, ни Нельсон, и неприязненные их чувства к нему, хотя и усилившиеся вследствие тех обстоятельств, при которых он прибыл в Средиземное море, по-видимому, основывались на том, что им ранее было известно о нем. Первый лорд адмиралтейства, назначая его на эту должность, почувствовал себя обязанным обратиться к графу Сен-Винсенту чуть ли не с извинениями. «Я хорошо знаю, — писал он, — что вследствие некоторых обстоятельств в жизни этого офицера, против него может возникнуть предубеждение; но на основании долгого личного знакомства с ним, я думаю, могу уверить вас смело в том, что с бесспорной храбростью и предприимчивостью он соединяет еще много хороших качеств, которые не могут быть достаточно оценены людьми, менее с ним знакомыми. Я не сомневаюсь, что вы найдете в нем весьма полезного исполнителя какого бы то ни было рискованного или трудного поручения, и что он будет точно следовать вашему руководительству, что, конечно, и обязан делать» (Примечание Ваrrоw's Life of sir Sidney Smith). Вот обстоятельства, при которых Смит прибыл в Средиземное море: пробыв почти два года в качестве военнопленного в Париже, он спасся оттуда, благодаря хитрости французского роялиста Фелиппо (Phelippeaux), приблизительно за неделю до отъезда Бонапарта из столицы в Тулон (Примечание Смит бежал из Парижа 25 апреля; Бонапарт уехал из Парижа 2 мая; Нельсон отплыл из Кадиса 2 мая). Смит сделался весьма выдающимся лицом в глазах правительства и в общественном мнении среды, непричастной к флоту. В октябре 1798 года его назначили командиром корабля «Тигр» (Tigre) с приказанием следовать в Гибралтар и вступить под начальство Сен-Винсента. В то же время он был назначен полномочным посланником в Порту для разделения этого звания вместе со своим младшим братом, Спенсером Смитом, бывшим уже ранее послом в Константинополе. Облечение его дипломатическим положением вызывалось желанием, чтобы он мог направлять действия сил русских и турок в Леванте и в том случае, если бы военачальники их были старше его в чине. Это несколько сложная комбинация, предполагавшая со стороны турок и русских податливость, какой не выказал бы ни один британский офицер, еще более запутывалась инструкциями, данными, по-видимому, без взаимного соглашения, министерством иностранных дел самому Смиту, а адмиралтейством — Сен-Винсенту. Последний ясно понял, что имелось в виду подчинить Смита только ему, да и то лишь pro forma (Примечание Вrеntоn's Life of Lord St. Vincent, vol. II, p. 6. — Barrow's Life of sir Sidney Smith, vol. I, p. 236), но никак не Нельсону, хотя в зону порученных последнему операций входила и предполагаемая арена действий Смита — Левант. Такое заключение Сен-Винсента, выведенное из содержания адмиралтейского письма, подтвердилось еще извлечением из инструкций министерства иностранных дел, сообщенным Нельсону Смитом и гласившим, что «данные ему (Смиту) инструкции позволяют ему распорядиться по усмотрению всяким британским судном, какое он найдет в этих водах (в Леванте), если только по каким-нибудь непредвиденным обстоятельствам не случится, что на каком- нибудь из них окажется офицер старше его в чине» (Примечание 4 Nelson's Dispatches, vol. III, p. 216. Адмиралтейство, когда его упрекали в этом, решительно отрицало подобное намерение с своей стороны). Нельсон был, разумеется, серьезно обижен. В сферу его полномочий, в которой он стяжал столь блестящий успех и чувствовал себя вполне на месте, вторгся человек, хотя и обладавший несомненным мужеством, но, как офицер, пользовавшийся посредственной репутацией, и при том вторгся с правом действовать независимо и даже, по-видимому, с полномочиями распоряжаться его кораблями. Нельсон оскорбился не только за себя, но и за Трубриджа, который был старше Смита и, как полагал Нельсон, выполнил бы задачу лучше этого избранника правительства. Последнее, однако, скоро поняв истинное положение дел, постаралось исправить его объяснением, что облечение дипломатическим званием одного из морских офицеров признано было необходимым для сохранения в руках Великобритании управления союзными операциями, по существу морского характера, и что Смиту было отдано предпочтение перед офицерами, старшими его по службе потому, что он приходился родственником посланнику в Константинополе, который, в случае назначения ему в товарищи вместо Смита другого лица, мог бы принять это за осуждение его прошлого образа действия. Тем временем Сен-Винсент, негодуя на манеру Смита держать себя, послал ему строжайшее приказание вступить под начальство Нельсона. Таким образом, в качестве судового командира с одной стороны и полномочного посланника в Турции — с другой, Смит прошел в Средиземное море, где превосходно выполнял первую из этих обязанностей и действовал иногда с весьма сомнительным благоразумием во второй, отнюдь не давая себе труда сообразоваться с взглядами или указаниями своих морских начальников. Согласно приказаниям лорда Сен-Винсента Нельсон в январе послал Трубриджа с несколькими бомбардирскими судами в Александрию для бомбардировки стоявших в этом порту коммерческих судов; по выполнении этого поручения, Трубридж должен был передать сэру Сиднею Смиту блокаду Александрии и защиту Турецкой империи с моря, в чем Нельсон с этой поры умыл себе руки (Примечание О том как Нельсон держал себя по отношению к Смиту до получения приказаний Сен-Винсента о принятии его под свое начальство (1 февраля 1799 года), см. Dispatches, vol. III, pp. 223, 224). Бомбардировка совершалась в течение нескольких дней в феврале месяце, сопровождаясь, однако, незначительным вредом для города; 3-го же марта прибыл сэр Сидней, побывав предварительно в Константинополе, и вступил в командование эскадрой. Трубридж сдал ему 74-пушечный корабль «Тезей» (Theseus), командир которого был моложе Смита, и еще три меньших судна, а сам 7-го числа отплыл, чтобы присоединиться затем к Нельсону. Это было в тот день, когда французы штурмовали Яффу; и в тот же самый вечер на «Тигр» (Tigre) прибыл курьер с донесением об этом. Смит немедленно послал в Акру «Тезей» (Theseus) и на нем Фелиппо — того французского офицера, который помог ему бежать из Парижа и сопровождал его на Восток. Фелиппо, бывший ровесником Бонапарту и товарищем его по Бриеннской школе, покинул Францию вместе с роялистами в 1792 году и возвратился обратно лишь после падения Робеспьера, сразу же примкнув к реакционной партии. После же падения ее в сентябре 1797 года его нетрудно было убедить оказать сэру Сиднею помощь в побеге из Парижа. Прибыв вместе с ним в Англию, Фелиппо получил чин полковника. Мудрая и искусная оборона Акры обязана главным образом этому способному инженеру. Никогда великие результаты не висели на более тонком волоске, чем под упомянутой крепостью. Технические познания Фелиппо, горячая поддержка, оказанная ему Смитом и британскими офицерами и матросами, неутомимая энергия и блестящее мужество последних, наконец, господство англичан на море, — все это содействовало успеху; а между тем этот успех был так близок к краю пропасти, что, как это можно утверждать с уверенностью, отсутствие какого-либо из перечисленных факторов повело бы к полнейшей неудаче для англичан и потере крепости. А падение ее было бы крайне существенно для Бонапарта, и его деятельный, дальновидный ум давно уже решил, что следует попытаться овладеть ею при помощи французской эскадры, если бы англичане ушли из Леванта. «Если какие-нибудь события принудят нас покинуть египетское побережье, — писал Нельсон 17 декабря 1798 года, — то Сен-Жан д'Акра будет атакована с моря. Предо мной лежит теперь письмо Бонапарта об этом» (Примечание Nelson's Dispatches, vol. III, pp. 204,205). Акра, как лучший порт и лучшая крепость на побережье, служила ключом к Палестине. К Сирийской экспедиции она имела такое же отношение, какое имел впоследствии Лиссабон к Пиренейской войне. Если бы Бонапарт пошел дальше, не взяв ее предварительно, то фланг и тыл его оставались бы открытыми для атаки с моря. С другой стороны, он имел полное основание полагать, что в случае падения ее население страны восстало бы в его пользу. «Если я буду иметь успех, — говорил он в последние дни осады, когда надежда еще не покинула его, — я найду в городе сокровища паши и оружие для трехсот тысяч человек. Я подниму и вооружу всю Сирию, столь мучимую зверством Джеззара, о падении которого, как это легко видеть, население молится при каждом нашем штурме. Я пойду на Дамаск и Алеппо. По мере движения вперед, я увеличу свою армию принятием в нее всех недовольных. Я дойду до Константинополя с вооруженными полчищами. Я низвергну Турецкую империю. Я осную на Востоке новую великую монархию, которая увековечит мое имя в потомстве» (Примечание Memoires de Bourienne, vol. II, pp. 243-245). Не мечты ли это? Ибрагим-паша, выступив из Египта в 1831 году, взял Акру в 1832 и двинулся потом в самое сердце Малой Азии, которую скоро затем битва при Коние повергла к ногам его... Почему же этого не мог сделать Бонапарт? Дамаск уже предложил ему свои ключи, а народ ждал свержения пашей. 10 марта сэр Сидней Смит сам прекратил блокаду Александрии, и 15-го числа корабль его «Тигр» (Tigre) бросил якорь у Акры. Там он нашел, что Фелиппо при помощи экипажа корабля «Тезей» (Theseus) сделал уже много для приведения устаревших укреплений в состояние, более подходящее для сопротивления предстоявшим осадным операциям против них. Так как он послал затем «Тезей» (Theseus) крейсировать вдоль побережья до Яффы, то ему одному выпало на долю нанести самый тяжелый и как нельзя более своевременный удар проектам Бонапарта. Несколько легких судов прибрежного плавания отплыли с осадными принадлежностями из Дамьетского (восточного) рукава Нила, для блокирования которого у британцев недоставало судов. 18-го числа утром, когда они уже приближались к Акре под конвоем небольшого корвета, британцы увидели их. «Тигр» (Tigre) немедленно снялся с якоря в погоню за ними и захватил весь караван, за исключением двух судов и конвоира. Орудие, предназначенное французами действовать против стен крепости, было свезено на берег и послужило потом для защиты их; захваченные же суда по комплектовании их английской командой с этих пор затрудняли осадные работы, фланкируя обе стены, против которых неприятель вел атаки, и обстреливая траншеи продольным огнем. Французам, потерявшим вследствие этой неудачи все свои осадные орудия, пришлось для пробития бреши в стене довольствоваться одними полевыми пушками до 25 апреля, когда около полудюжины тяжелых орудий были доставлены из Яффы (Примечание „Осада Акры длилась шестьдесят два дня и разделялась на два периода. Первый продолжался с 19 марта до 25 апреля, т.е. тридцать шесть дней, в течение которых артиллерия состояла из двух карронад, 32-и 24-фунтовых, снятых с английских шлюпок, и 36 полевых орудий. Второй период тянулся с 25 апреля по 21 мая, т.е. 26 дней. (Commentaires de Napoleon, vol. III, p. 63). В течение его артиллерия увеличилась двумя 24-фунтовыми и четырьмя 18-фунювыми орудиями". (Ibid., p. 82)). Этот период времени был прямо спасительным для осажденных и пагубным для осаждающих, так как в течение его искусство Фелиппо и неутомимая деятельность всех работавших под его руководством обеспечили крепости возможность противодействовать атакам, которые в начале осады непременно заставили бы ее сдаться. Было бы неуместным в настоящем труде вдаваться в детальное описание осады, незначительной самой по себе, но важной по тому влиянию, какое оказал исход ее на ход событий. Критическим фактором был захват британцами осадных принадлежностей и вследствие этого драгоценный для них выигрыш времени. Правда, контр-адмиралу Перре было послано приказание прибыть с его маленьким отрядом из трех фрегатов и двух корветов в Яффу как можно скорее, и выгрузить там орудия; но Александрия была тогда уже блокирована и выйти из нее под огнем орудий противника при узости фарватера было очень трудно. 5 апреля, однако, блокирующим силам пришлось уйти на Кипр налиться водой (Примечание Nelson's Dispatches, vol. III, p, 351), и 8-го числа Перре вышел из порта. 15-го он выгрузил в Яффе шесть корабельных орудий и боевые припасы в таком количестве, что отряд его остался всего с пятнадцатью снарядами. Затем он получил приказание крейсировать к западу от Акры и прервать сообщение турок с Кандией и Родосом. Когда он уже возвращался после исполнения этого поручения, «Тезей» (Theseus) усмотрел его и сейчас же поспешил за ним. Случайный взрыв, происшедший на палубе этого корабля, принудил его прекратить погоню; но Перре, видя, что ему угрожает опасность попасть в плен, и нуждаясь в воде и припасах, решился идти во Францию, что ему и разрешалось по инструкциям в крайнем случае. 17 июня на расстоянии всего лишь шестидесяти миль от Тулона, он был застигнут британским флотом, который и овладел всеми пятью французскими судами. 4 мая, — когда осажденные и осаждавшие уже более шести недель подводили мины и контр-мины и подошли друг к другу уже на дальность полета камня, брошенного рукой, так что между ними ежедневно происходили схватки, — в стенах была пробита достаточная, по мнению Бонапарта, брешь, и мина для разрушения контр-эскарпа была заложена, а потому он назначил на 5-е число генеральный штурм; но инженеры осажденного города контрминировались так искусно, что к рассвету уничтожили неприятельскую мину, прежде чем были открыты. Вследствие этого штурм был отложен до 9 мая. 7-го числа к вечеру на западном горизонте моря показались от тридцати до сорока парусных судов. На них следовали давно ожидавшиеся турецкие подкрепления с Родоса; начальник их, однако же, решился подойти близко лишь после упорных настояний сэра Сиднея Смита, воспользовавшегося своими полномочиями в качестве британского посланника. Бонапарт, увидя, что времени терять более нельзя, приказал начать атаку немедленно. Был почти штиль, и поэтому могло пройти еще двадцать четыре часа, пока подкрепления не подоспеют к осажденному городу. Атака сопровождалась сильным огнем с обеих сторон, а утром британские моряки увидели французский флаг на наружном выступе одной из башен.. Этим отметилась высшая степень успеха, достигнутого Бонапартом в Сирийской экспедиции. 8-го числа штурм был возобновлен. Пока французские колонны шли на приступ, турецкие суда вследствие маловетрия все еще не могли подойти достаточно близко к берегу, и солдат перевозили с них до далеко еще отстоявшего от них места высадки. Тогда-то сэр Сидней Смит, видя, что несколько критических минут могут решить исход утомительной борьбы, посадил свою команду на гребные суда и, быстро перевезя ее на берег, повел вооруженных пиками британских матросов на помощь осажденным в надежде удержать французов от прорыва через брешь до прибытия турецких войск. Французы овладели первой оборонительной линией — старыми городскими укреплениями; но за нею они увидели перед собой вторую, устроенную инженером Фелиппо, теперь уже умершим, из соединения между собой домов и стен, окружавших сад сераля. Бой продолжался целый день с переменным успехом в разных местах; но с наступлением темноты осаждающие, утомленные двадцатичетырехчасовой борьбой, отступили, и Акра была спасена. 20-го осада была снята, и в ночь на 21-е французы удалились. 25-го они пришли в Яффу, а 29-го — в Газу. Оба эти города были эвакуированы, и армия, возобновив свой поход, на следующий день вступила в пустыню. 2 июня она расположилась лагерем в оазисе Эль-Арише. Укрепления форта были усилены прибавлением артиллерии, гарнизон был увеличен и снабжен продовольственными припасами на шесть месяцев. Взятие этого оазиса было существенным результатом Сирийской экспедиции; подобно Акре, он представлял собой аванпост, которым необходимо должен был овладеть завоеватель для обеспечения возможности идти дальше. 7-го числа после девятидневного перехода в пустыне под палящими лучами июньского солнца армия снова вступила в Египет. Со временем своего ухода оттуда, она потеряла тысячу пятьсот человек убитыми или умершими от болезней и более двух тысяч человек ранеными. Репутация сэра Сиднея Смита в потомстве опирается на оборону Акры, при которой он выказал столь же солидные, сколько и блестящие способности. Бонапарт, который никогда не мог забыть удар, нанесенный его тщеславным мечтам, и побороть в себе раздражение, причиненное шестьюдесятью днями напрасных усилий перед неожиданным и с виду пустым препятствием, ожесточенно старался дискредитировать человека, ставшего ему поперек дороги. «Смит — человек ненормальный, — говорил он, — желающий составить себе карьеру и стремящийся постоянно быть на глазах у всего света. Он способен на всякую глупость, и с именем его никогда не следует связывать какое-либо серьезное дело» (Примечание Соrr. de Nap., Juin 26, 1799, vol. V, p. 617). Что в характере Смита проявлялись большие странности и склонность к тщеславию, — это кажется несомненным; поэтому его и не любили во флоте. Но под Акрой он, по- видимому, выказал и скромность, и здравый смысл в соединении с энергией и мужеством. По всей справедливости следует помнить, что в этом деле он был полномочным и всецело ответственным начальником. Но каковы бы ни были личные заслуги Сиднея Смита в этой достопамятной обороне, не может быть никакого сомнения в том, что весь успех сопротивления, оказанного французам храбрыми, но недисциплинированными турками, следует приписать присутствию британских кораблей и искусной помощи со стороны британских офицеров и морских солдат, защищавших укрепления. В течение последних дней осады Акры и последовавшего затем отступления Бонапарта со своей потерпевшей неудачу армией по пескам пустыни обратно в Египет государства, примыкавшие к западной части Средиземного моря, были сильно взволнованы выходом французского флота из Бреста. На этот в высшей степени замечательный эпизод, не имевший, впрочем, серьезных результатов, авторами сочинений по общей истории обращено мало внимания; но для изучающего морскую войну он является чрезвычайно поучительным. Едва ли слишком много сказать, что никогда французскому флоту, если бы только он был на высоте своего положения, не представлялось лучшего случая действовать, чем на этот раз, когда силы неприятеля были так разбросаны. Даже неуменье французов воспользоваться обстоятельствами не лишает рассматриваемого эпизода его постоянного значения в смысле иллюстрации выгоды для слабейшего флота сосредоточить значительные силы в одном порту, когда неприятель, хотя и сильнейший по полному составу своих сил, — по роду борьбы принужден разбросать последние. Выгода эта сказывается особенно тогда, когда порт сосредоточения занимает центральное положение по отношению к позициям противника; но она отнюдь не исчезает и тогда, когда такой порт, как, например, Брест в рассматриваемом случае, находится на одной из окраин театра войны. Наполеон, когда был консулом и императором, постоянно держался политики вызывать разброску сил британского флота, добиваясь этого посредством угрожавших Великобритании военных приготовлений в далеко отстоявших друг от друга пунктах его обширных владений.. Совершенно к такой же цели стремилось и британское правительство, хотя и не так настойчиво, принуждая Францию путем морских демонстраций против различных частей морского побережья ее разделять свои силы. Император, однако, как великий мастер военного дела и при том обладавший искусством пускать как можно больше дыма при наименьшем расходе топлива, был в этой обманчивой игре слишком сильным противником для военного и «многоголового» учреждения, управлявшего делами Великобритании. Хотя в 1799 году флот Канала состоял из пятидесяти одного линейного корабля (Примечание Schomberg's Naval Chronology Appendix, № 374), из которых сорок два при последовавшей затем тревоге очень скоро вышли в море (Примечание Ibid., Appendix, № 376), в эскадру лорда Бридпорта вошло только шестнадцать из них, когда он, 17 апреля, вступил в командование силами, находившимися у Бреста, сменив младшего флагмана, который крейсировал в продолжение зимы с восемью или девятью кораблями. 25-го числа Бридпорт подошел к порту и увидел там восемнадцать линейных кораблей, готовых к выходу в море. Так как ветер был свежий и от норд-оста, то английский адмирал отошел в море и выбрал себе позицию в расстоянии двенадцати миль к WSW от острова Уэшанта. Выход, таким образом, очистился, и французский флот при попутном ветре в числе двадцати пяти линейных кораблей и десяти судов меньших размеров вышел в эту ночь из Бреста под командой морского министра, адмирала Брюи, который был признан самым подходящим лицом для выполнения этой, по- видимому, конфиденциальной миссии, как вследствие его близких официальных отношений к правительству, так и по его профессиональным способностям и деятельности. Брюи, путь которого лежал на юг, пользуясь попутным ветром, прошел через южный проход, известный под именем прохода Ра (Passage du Raz) (Примечание См. карту Бреста в следующей главе) в расстоянии тридцати или более миль от того пункта, где Бридпорт расположил свой флот. Корабли английского адмирала вследствие этого не заметили французов, хотя и имели серьезное основание ожидать со стороны их движения. Однако в 9 часов утра 26-го числа крейсировавший под берегом английский фрегат заметил неприятеля как раз, когда последние суда его уже проходили через проход, и поспешил к своему флоту. В полдень фрегат потерял французов из вида, а через час после передачи сигнала от одного судна к другому Бридпорт узнал, что неприятель вышел из Бреста. Он немедленно поставил паруса и пошел туда; удостоверившись на другой день, что полученное им известие верно, он поспешил в Ирландию для защиты ее от возможного, по его мнению, нападения, послав в то же время предупреждение о случившемся факте Кейту к Кадису и Сен-Винсенту в Гибралтар, а также и приказания по портам Канала о присоединении к нему у мыса Клир стоявших там судов. Население всего южного берега Англии взволновалось; правительство же, знавшее, как сильно разбросаны суда его в Средиземном море, встревожилось вдвойне. 6 мая пять линейных кораблей отплыли из Плимута для присоединения к Сен-Винсенту (Примечание Naval Chronicle, vol. I, p. 537); остальная же часть судов флота Английского канала поспешила, как только могла, к Бридпорту, который, несмотря на полученные им от коммерческих судов сведения о том, что французский флот, выйдя из Бреста, направился на юг, не хотел верить тому, что Ирландии не угрожает опасность. В этом заблуждении его утвердила еще более незатейливая и избитая хитрость: небольшое французское судно с фальшивыми депешами в Ирландию намеренно попалось ему в плен. 12 мая в Плимуте оставался всего один линейный корабль, и то задержанный большим числом больных среди его команды, — случай едва ли имевший место когда- либо ранее (Примечание Ibid., p. 539). Несмотря на такое большое сосредоточение сил под его командой, Бридпорт не ранее, как только 1 июня отделил на юг шестнадцать линейных кораблей (Примечание Ibid., vol.. II, p. 81 (Osler's Life of Lord Exmouth, p. 191)), из которых двенадцать прошли в Средиземное море. 3 мая утром к эскадре адмирала Кейта у Кадиса присоединился британский фрегат, ушедший накануне от погони за ним флота адмирала Брюи, который потерял его из вида только в 4 часа пополудни. На следующее утро этот флот, состоявший из двадцати четырех кораблей, был усмотрен англичанами, которые в числе пятнадцати кораблей были под ветром у своего противника. Свежий ветер, задувший с прошлого дня от норд-веста, быстро перешел в шторм; благодаря этому британцы оставались в безопасности, несмотря на то, что находились между девятнадцатью испанскими кораблями со стороны Кадиса и двадцатью четырьмя французскими — с моря; более того, шторм помешал этой первой попытке двух союзных флотов к соединению, так как французы не могли войти в порт, не выдержав предварительно боя с британцами. «Лорд Кейт, — писал Сен-Винсент, — выказал большое мужество и искусство в весьма критическом положении, при сильном шторме, дувшем прямо на берег, в виду сильнейшего неприятеля, угрожавшего ему с наветренной стороны, и в соседстве с двадцатью двумя линейными кораблями, стоявшими в Кадисе и готовыми воспользоваться всяким бедствием, какое могло постичь его» (Примечание Вrеntоn's Life of St. Vincent, vol. II, p. 17). Брюи, — хорошо знавший, что командиры судов его эскадры, долго остававшихся безвыходно в портах вследствие излюбленной политики правительства, не были способны к эскадренному маневрированию даже и в хорошую погоду, — не решался атаковать противника у подветренного берега при таком ветре, справиться с которым могли только опытные моряки (Примечание „Адмирал Брюи, которому приходилось рассчитывать скорее на преданность командиров своему долгу, чем на правильность и точность маневрирования, перед отплытием позаботился о том, чтобы изложить им обязанности командира при всевозможных обстоятельствах, тщательно избегая, однако, при этом специального обращения к кому-либо в отдельности, чтобы не оскорбить чьего-либо самолюбия. Эта мудрая предосторожность все-таки не предотвратила новых ошибок, последствия которых могли бы оказаться гораздо более тяжелыми, если бы нам, при встрече с неприятелем, пришлось маневрировать, — для избежания ли боя или для того, чтобы принудить к нему противника" (Журнал капитана Мора, адъютанта адмирала Брюи. La Graviere, Guerres Maritimes, vol. 1, p. 373, приложение). Артиллерийское дело, по-видимому, было также в плохом состоянии. „Я приведу только один факт для того, чтобы дать понятие о степени действенности нашей артиллерии. Когда адмирал Брюи вводил в Брест французскую и испанскую эскадры при тихой погоде, то по одному алжирскому корсару было сделано по меньшей мере девятьсот выстрелов, — без малейшего, однако, вреда для него. Не думаю, чтобы когда-либо в бою такого рода было сделано столько бесполезных выстрелов". (Статья офицера морской артиллерии; Moniteur, 3 Fructidor, An. 8/Aug. 20, 1800)). Он, поэтому, снова отошел к SO, решившись не терять больше времени, а немедленно войти в Средиземное море... И на другой день лорд Сен-Винсент с Гибралтарской скалы через густой туман, нависший над проливами, увидел много больших судов, шедших в шторм по ветру, которые согласно полученным им накануне депешам он должен был признать за французские. Для ясного понимания затруднительного положения и тревоги британского главнокомандующего, а также для оценки значения с военной точки зрения появления Брюи с многочисленным сильным флотом в описываемое утро в обширном районе, вверенном ведению графа, читатель должен представить себе расположение британских кораблей, вызванное соображениями, которые совершенно не предусматривали такого случая. Пятнадцать кораблей у Кадиса и одно у Тетуана, на Мороккском берегу пролива, где кадиские суда обыкновенно наливались водой, — вот единственные силы, которыми в данный момент Сен-Винсент мог располагать; но с отозванием их оттуда испанские суда были бы «освобождены». У острова Минорка, снабженного все еще недостаточным гарнизоном (Примечание Два месяца спустя лорд Кейт, сменивший Сен-Винсента в командовании Средиземноморскими силами Великобритании, писал Нельсону: „Если Минорку оставить без поддержки кораблей, то она падет" (Nelson's Dispatches, vol. III, p. 415, выноска)), находился в изолированном положении отряд коммодора Дакворта (Duckworth) из четырех кораблей. Эскадра, действовавшая в центральной части Средиземного моря под начальством Нельсона, была разделена на несколько отрядов, которые, хотя и не были очень разбросаны, все- таки могли быть застигнутыми врасплох и каждый в отдельности при неудачном для них стечении обстоятельств. Трубридж с четырьмя судами блокировал Неаполь, находившийся в то время в руках французов, и вместе с этим помогал местному населению, руководимому кардиналом Руффо, оказывать сопротивление вторгнувшимся в страну иностранцам. Сам Нельсон с одним кораблем находился в Палермо, где малодушное правительство и народ кричали, что если он покинет их, то остров погибнет. Капитан Бол (Ball) с тремя линейными кораблями блокировал Мальту, единственная надежда на покорение которой опиралась на совершенное изолирование ее от поддержки извне. Далеко в восточной части Средиземного моря, где не было ни одного дружественного британцам порта, сэр Сидней Смит с двумя своими судами, не подозревавший о возможной опасности с моря, в это время уже приводил к концу организацию обороны Акры. Каждый из этих британских отрядов мог подвергнуться нападению со стороны французского флота, столь превосходившего их по силе и столь неожиданно приведенного в это море адмиралом Брюи. Мало того, появление этого флота угрожало сделать тщетными усилия упомянутых отрядов выполнить возложенные на них серьезные задачи. Британцы могли ожидать, что на кораблях многочисленного флота Брюи были и многочисленные войска (Примечание На кораблях Брюи было не более тысячного отряда солдат, так как давление второй коалиции на сухопутные границы требовало для защиты их сосредоточения всех сил, какие только можно было двинуть туда; но на них, в общей сложности, было двадцать четыре тысячи матросов и артиллеристов — сила, сама по себе способная совершить многое. Репутация адмирала привлекала под его флаг многочисленный состав офицеров и матросов), что представлялось совершенно вероятным как согласное с обычным характером французских морских экспедиций. Никакое искусство не могло бы спасти отряда Трубриджа от поражения в борьбе со столь неравными силами; а с этим поражением прекратилось бы и сопротивление Неаполя. Только бегством могли бы спастись суда, стоявшие под Мальтой, и Сен-Винсент уже представлял себе, как будет снята блокада этого острова, а гарнизон его снабжен подкреплением и продовольствием, подобно тому, как это на его памяти часто бывало с Гибралтаром, со времени знаменитой осады которого не прошло и двадцати лет. Малочисленная эскадра Дакворта не могла бы помешать высадке армии на Минорку, которая опять перешла бы в руки Испании; в последнем случае британский коммодор мог бы считать себя еще счастливым, если бы ему удалось хотя вывести свои суда из порта, выход из которого отличается трудностью (Примечание „Рейд Порт Магона весьма тесен, и выход оттуда очень труден". (Collingwood's letters. Aug. 18, 1799). „Судам лучше держаться у Порта Магона под нарусами, чем стоять на рейде. Nelson's Dispatches, May 12, 1799). При этом следовало принять во внимание, что Испания имела также в Картахене и на острове Майорка значительное число солдат, которых под прикрытием французского флота можно было бы быстро переправить на Минорку. Британский адмирал немедленно решил пожертвовать всеми частными целями для достижения одной общей, а именно: сосредоточения своего флота таким образом, чтобы воспрепятствовать соединению французов и испанцев, которому до сих пор успешно мешала крейсировавшая у Кадиса эскадра Кейта, несмотря на то, что она уступала в численности каждому из противников в отдельности. Он немедленно разослал депеши ко всем своим помощникам; но те же западные ветры, которые несли корабли Брюи к месту назначения, не позволили ни одному судну и ни одной шлюпке, посланным Сен-Винсентом, добраться до Кейта. Последний, однако, все-таки получил известие от своего начальника, благодаря «предупредительности» испанских властей, между которыми и англичанами происходил постоянный обмен любезностями: испанское правительство выдало адмиралу Коффину, назначенному на административный пост в Галифаксе, пропускной лист для свободного проезда через Испанию в Лиссабон; и Коффин, сумев достать на пути шлюпку, отправил ее к Кейту с бумагами, вследствие которых последний и прибыл в Гибралтар 10-го числа. Нельсона граф извещал в своем письме, что, по его мнению, неприятель имеет назначением Мальту и Александрию, а что испанцы, которых он вынужден выпустить из Кадиса, вероятно, спустятся на Минорку. 12 мая, накануне получения Нельсоном этого письма, один бриг, пришедший прямо из Атлантического океана без остановки в Гибралтаре, уведомил его, что французы вышли из Бреста, взяв затем на юг. В силу этого Нельсон отозвал все свои линейные корабли от Неаполя и Мальты, оставив у каждого из этих постов только по одному, и назначил им rendez-vous у Порт-Магона, где сам собирался соединиться с Даквортом; но когда пришло письмо Сен-Винсента, то Нельсон, оставив на каждой станции лишь фрегаты, приказал всем кораблям спешить на соединение с ним у острова Маритимо в надежде застигнуть французов между Сицилией и африканским берегом. Он послал также и к Дакворту просьбу придти к нему на помощь; но коммодор отклонил исполнение ее до сношений по этому предмету с главнокомандующим, от которого получил приказание быть готовым присоединиться к главным силам, когда последние покажутся близ его станции. Положение Сен-Винсента было поистине крайне затруднительным и тяжелым. Если бы французы и испанцы соединились, то он «имел бы на шее» сорок четыре неприятельских корабля, не будучи в состоянии противопоставить более тридцати своих, даже если бы пожертвовал для этого всеми другими целями до получения подкрепления от флота Канала, недостатку бдительности которого он едва ли неправильно приписывал свои критические обстоятельства. Потеря Минорки и Сицилии, освобождение Мальты, уже почти попавшей в его руки, утверждение французов в Неаполе, усиление Бонапарта в Египте до предотвращения возможности победить его прямым ли нападением, или изолированием от сообщения с Европой, — таковы были, по-видимому, вероятные последствия прорыва Брюи в Средиземное море. К этим явным опасностям присоединялась еще одна, очень хорошо известная Сен- Винсенту из секретных официальных источников: испанский двор постоянно опасался народного восстания, могущего послужить для французов предлогом к вторжению на Пиренейский полуостров, — не для того, чтобы, как это было впоследствии в 1808 году, наказать иностранец-корабль не желавшей его нации, но для того, чтобы произвести перемену в системе правления, которую угнетенное население, хотя при нормальном течении дел и лойяльное, вероятно встретило бы с радостью. В марте Сен- Винсент получил от испанского министра-президента письмо с просьбой о командировании британского фрегата для перевозки денег из испанских колоний в Гибралтар, чтобы доставить их затем оттуда в Испанию. Обращение с подобной просьбой к неприятелю мотивировалось тем, что недостаток звонкой монеты, ведущий к задержке государственных платежей, в особенности же выдачи жалованья солдатам, неизбежно вызовет революцию. Сен-Винсент советовал своему правительству согласиться на эту просьбу из опасения, что в случае беспорядков в Испании, и она и Португалия подпадут под влияние Франции (Примечание Вrеntоn's St. Vincent, vol. I, p. 493). К счастью среди сталкивавшихся разнообразных интересов путь, указываемый военной мудростью, был совершенно ясен для человека, понимавшего принципы войны. Сен- Винсента могли и должны были тревожить различные опасения, но они не могли отнять у него сознания того, что следовало делать. Прежде всего, надо было сосредоточить весь свой флот в одном пункте и в то же время воспрепятствовать соединению между собой союзных флотов. Далее, упомянутый пункт сосредоточения следовало избрать так, чтобы силы британцев, если бы им удалось собраться туда до падения Минорки, могли прикрывать последнюю. Что же касалось Сицилии и Мальты, а также всех других пунктов к востоку от них, имевших значение в ходе войны, то в деле защиты британских интересов там Сен-Винсент должен был положиться на выдающиеся способности Нельсона и его «семью братьев» (Примечание «Я имел счастье командовать семьею братьев». (Nelson's Dispatches, vol. III, p. 230). Лучшие из судовых командиров, участвовавших в Абукирском сражении, были тогда еще в его эскадре). 12-го числа после двухдневных спешных приготовлений британский флот отплыл из Гибралтара. 20-го он достиг Минорки и нашел ее еще в безопасности; там к нему присоединился отряд Дакворта, увеличивший численность флота до двадцати линейных кораблей. Сен-Винсент получил при этом известие, что 12-го числа французов видели к северу от Минорки направлявшимися, по-видимому, в Тулон (Примечание Nе1sоn's Dispatches, vol. III, pp. 366, 374). Тогда, предварительно послав Нельсону сообщение об этом, он пошел в погоню за ними; но затем, узнав, что испанцы после ухода Кейта вышли из Кадиса, — как он и ожидал этого, — решился крейсировать вдоль испанского побережья у мыса Сан-Себастьян. Семнадцать испанских кораблей действительно пришли 20-го числа в Картахену; но во время перехода из Кадиса одиннадцать из них потеряли свой рангоут, частью или совсем, и это обстоятельство послужило достаточным извинением для того, чтобы не идти на соединение с французами, которого, кстати сказать, испанское правительство не особенно желало. 30 мая Сен-Винсент услыхал, что французы снова отплыли из Тулона с неизвестной ему, однако, целью. Так как они могли последовать по пути экспедиции Бонапарта, — т.е. пройдя к востоку от Корсики, напасть на Сицилию и Мальту, — то он послал Дакворта с четырьмя кораблями к Нельсону в Палермо. Спустя же четыре часа после отплытия их, к Сен-Винсенту присоединился первый отряд из Английского канала, состоявший из пяти линейных кораблей и, вероятно, ожидавшийся им по каким-либо сведениям, полученным до отделения отряда Дукворта. Имея теперь в своей эскадре уже двадцать один корабль, он направился сначала на юго-запад, к Барселоне, а затем на северо-восток, к Тулону. 2 июня, находясь всего в семидесяти милях от этого порта, он почувствовал себя настолько нездоровым, что сдал командование Кейту, а сам отплыл в Порт-Магон. Кейт продолжал держать к северо-востоку. 5 июня к нему присоединился небольшой крейсер, который накануне видел французский флот в бухте Вадо. Брюи прибыл в Тулон 14 мая и снова отплыл оттуда 26-го во главе эскадры из двадцати двух кораблей; остальные остались в порту для починок. Он направился на восток, имея на своих кораблях различные припасы и небольшое число рекрутов для итальянской армии. 4 июня он стал на якорь в бухте Вадо. Отделенный им отряд выгрузил припасы в Генуе и, кажется, что при этом Брюи успел повидаться с генералом Моро, командовавшим тогда итальянской армией. 6-го числа (Примечание Jurien de la Graviere, Guerres Maritimes, vol. I, p. 288 (4-me ed.); cm. James, Naval History, vol. II, p. 264 (ed. 1847). По другим достоверным источникам это было 8-го числа. Согласовать эти показания можно допущением, что Брюи заходил в Геную только с частью флота, причем главные силы его оставались в это время на якоре в бухте Вадо. В таком случае он мог выйти из Генуи 6-го числа, а из Вадо—8-го), повернув назад, он пошел обратно, держась близко к берегам Пьемонта и Прованса, чтобы избежать встречи с британцами (Примечание „Мы избежали встречи с неприятелем, держась весьма близко, под прикрытием тумана, к берегам Пьемонта и Прованса" (Журнал капитана Мора (Moras), адъютанта Брюи. La Graviere, Guerres Maritimes", vol. I, p. 376, приложение, 4-е изд.)), прошел опять в виду Тулона с целью получить сведения о противнике и оттуда поспешил прямо к Картахене, где стал на якорь 22-го, добившись таким образом соединения с испанским флотом, что не удалось ему перед Кадисом (Примечание При прохождении мимо Тулона мы узнали о досадных авариях в испанском флоте и направились на соединение с ним в Картагену. (Ibid.; также J a m e sr Nav. Hist, vol. II, p. 264)). В тот самый день, как Брюи повернул назад, лорд Кейт, также прошедший вдоль французского берега между Канной и Ниццей (Примечание Британский флот был усмотрен близ Сан-Тропе (Troude, vol. III, p. 158) и обстреливался с береговых батарей близ Антиба 6 июня (James, Nav. Hist.s. vol. II, p. 262), идя на восток, дошел уже до Монако. Тогда ветер переменился на восточный, и Кейт писал Нельсону: «Прошлой ночью, вскоре после того, как я отправил «???» (Telegraph)" (судно, с которого видели французов в бухте Вадо), «ветер сильно засвежел от оста, т.е. сделался попутным для неприятеля, если только он направился к вам» (по восточную сторону Корсики) «и лишил меня возможности следовать за последним; это, поистине, несчастье, так как если полученные мной известия верны, то я не сомневаюсь в том, что успел бы догнать Брюи, прежде чем он отошел от берегов Италии... Но беззащитное состояние Минорки без поддержки флота и значительность сил, готовящихся (в Картахене) атаковать ее, в связи с тем, что я уже и так превысил свои полномочия, вынуждают меня отказаться от погони и возвратиться к этому острову, для защиты его. Однако же я отправил к вам «Беллерофон» (Bellerophon) и «Могучий» (Powerful) (74-пушечные корабли) и надеюсь, что они придут вовремя, так как уверен, что французы в этот момент находятся не далее, как в расстоянии тридцати лиг отсюда» (Примечание Nе1sоn's Dispatches, vol. III, p. 379, выноска. Этот восточный ветер, кажется, не принимался в соображение критиками действий лорда Кейта). Кейт, находясь вблизи от берега при восточном ветре, мог идти только левым галсом, и он, по-видимому, все еще цеплялся за надежду, что ветер переменится и позволит ему догнать Брюи, так как 8-го числа был шестьюдесятью милями южнее Монако (Примечание Пеленг мыса delle Melle 8-го числа был NNO, при расстоянии девяноста миль. James, Nav. Hist., vol. II, p. 262) и следовательно не на пути к Минорке. Там он получил от Сен-Винсента, — хотя и отказавшегося от непосредственного командования флотом, но все-таки еще оставшегося начальником средиземноморских сил британцев, — спешное приказание занять позицию близ бухты Розас. Это распоряжение сделано было, очевидно, с целью воспрепятствовать соединению союзных флотов, хотя Сен- Винсент и не мог знать о намерении Брюи повернуть назад. Кейт не послушался этого приказания, но, кажется, под его влиянием окончательно отказался от надежды догнать французов, потому что сейчас же отправился к Минорке, куда и прибыл 12-го числа (Примечание Биограф лорда Кейта (Allardyce) говорит, что он решился „зайти на Минорку по пути в Розас", что было, конечно, отступлением от прямого приказания Сен- Винсента, но не выходило однако же из пределов полномочий офицера в положении Кейта. Зайти на Минорку по пути в Розас от места нахождения его 8-го числа — значило пройти двести миль до упомянутого острова и еще сто пятьдесят до бухты Розас, тогда как в момент принятия решения, приведшего к неудаче все крейсерство, Кейт был только на несколько миль далее от Минорки, чем от бухты Розас, до которой не было и двухсот миль). Если бы Кейт исполнил приказание Сен-Винсента, то едва ли бы мог не встретиться с Брюи, так как в момент получения им письма оба флота находились не далее, как в шестидесяти милях друг от друга, и оба прошли бы в виду мыса Сан-Себастьяна, по которому, обычно, суда, идущие из Тулона в Картахену, определяют свое место. Кейт оставался на Минорке всего несколько дней, в течение которых Сен-Винсент передал ему командование как станцией в этих водах, так и флотом (Примечание Вrеntоn's Life of St. Vincent, vol. II, p. 24). 15-го числа он снова отплыл в Тулон; но британцы уже совершенно потеряли следы французов с тех пор, как видели их в бухте Вадо 5-го числа этого месяца. Время с 15 июня и до 6 июля (Примечание В течение этого времени и была захвачена эскадра Перре) они провели в том, что крейсировали наудачу между Миноркой, Тулоном и Генуей. 6 июля Кейт снова вернулся на Минорку и там нашел двенадцать линейных кораблей, отряженных Бридпортом 1 июня из Ирландии и, по- видимому, пришедших в Порт-Магон около 17-го числа этого месяца (Примечание Мятежники, принадлежавшие экипажу одного из судов отряда, а именно, «Стремительный» (Impetueux), были преданы суду в Порт-Магоне 19 и 20 июня (Osler's Life of Lord Exmouth, p. 113. Nelson's Dispatches, vol. III, p. 415, выноска)). И часу не прошло после его прибытия на остров (Примечание James, Nav. Hist., vol. II, p. 265 (ed. 1847); Nelson's Dispatches, vol. Ill, p. 415, выноска), как получено было известие о том, что французы вошли в Картахену. Кораблям, сопровождавшим Кейта в его последнем трехнедельном крейсерстве, надо было запастись водой; но 10 июля он уже вышел через Гибралтарский пролив во главе многочисленной эскадры из тридцати одного линейного корабля в заведомо продолжительную погоню за союзниками, направившимися, как ему было известно, на запад. Союзники, однако, были уже далеко впереди. Брюи, знавший истинное настроение испанцев и уведомленный тайно о том, что в случае атаки на них рассчитывать нельзя, поторопил их выйти из Картахены после недельного промедления в силу строжайших приказаний, вынужденных у испанского правительства в Мадриде настойчивостью французского посланника. 29 июня он отплыл в сопровождении шестнадцати испанских линейных кораблей. 7 июля, как раз когда Кейт прибыл на Минорку после бесполезного крейсерства близ Тулона, союзники прошли Гибралтар; и по интересному совпадению обстоятельств граф Сен-Винсент, видевший как Брюи входил в пролив из Атлантики, теперь прибыл в Гибралтар на фрегате еще вовремя для того, чтобы слышать, как корабли Брюи стреляли из орудий при выходе из Средиземного моря обратно в Атлантический океан. Союзники вошли в Кадис 11 июля, на другой день после того, как Кейт отплыл в погоню за ними с Минорки. 21 июля все еще в числе сорока кораблей они отплыли из Кадиса, а 30-го Кейт со своей эскадрой из тридцати одного судна прошел через пролив после краткой остановки в Гибралтаре. Британцы сильно торопились и, несмотря на то, что союзники имели перед ними большое преимущество во времени, подошли к Бресту только сутками позже их, а именно 14 августа. Затем лорд Кейт ушел в Торбей. Вести о соединении французского и испанского флотов и о выходе их из Средиземного моря в Атлантический океан получены были в Англии уже раньше и снова вызвали те опасения о возможности вторжения союзников на территорию островного королевства, которые постоянно тревожили население последнего в эту эпоху. Прибытие сильной эскадры Кейта восстановило спокойствие. Но несмотря на то, что в совокупности с флотом Канала в Торбее теперь собралось уже пятьдесят шесть линейных кораблей, прошло некоторое время, прежде чем правительство решилось расстаться хотя бы с одним из них ввиду присутствия в Бресте столь же многочисленного противника. Кейт не возвращался в Средиземное море до декабря месяца, и без него главное начальство там было вверено Нельсону. Истинная цель описанного крейсерства французов, которое вследствие плохой подготовки к своему делу офицеров и матросов было предприятием, столько же рискованным по замыслу, сколько и бесплодным по результатам, не выяснена в точности и до сих пор. Это, вероятно, следует приписать тому факту, что Директория и сама-то неясно представляла себе, что мог сделать ее флот, а также и тому, что Брюи вследствие близкого знакомства со взглядами правительства имел почти неограниченные полномочия. Можно, однако, думать, что первой целью французов как по значению, так и в порядке действий, было соединение с испанцами в Кадисе; но этому воспрепятствовали эскадра Кейта и недоверие Брюи к искусству французских судовых командиров. Затем Брюи мог бы воспользоваться открывавшейся вследствие разброски средиземноморских сил Англии благоприятной возможностью для наступательных действий; но он пренебрег ею ради того, чтобы идти в Тулон, куда направился, по-видимому, без колебаний. «Брестской эскадре предстояла игра у Мальты и Сицилии с такой выгодной для нее ставкой, — писал Сен-Винсент первому лорду адмиралтейства, — что я дрожал за участь наших кораблей там и за последний из этих островов. Ваши соображения о том, что операции ее сосредоточатся на Генуезском побережье, оказались более верными» (Примечание Вrеntоn's Life of St. Vincent, vol II, p. 25). Фактически это было так, но с военной точки зрения предвидения Сен- Винсента были основательными, и действия французов можно объяснить только их недоверием к своему флоту или же традиционной политикой, которой следовали все правительства Франции — республиканское, королевское и императорское — и в силу которой возможность попытки уничтожения неприятельских кораблей приносилась в жертву «конечным целям» (Примечание В книге своей "Влияние морской силы на историю" Мэхэн часто критикует эту политику французов). Невероятным кажется предположение, чтобы в задачу Брюи входила выручка Бонапарта в Египте или доставка туда подкреплений, хотя Сен-Винсент и Нельсон допускали его, и последний сообразовался с ним в своих действиях. Впрочем, Тьер находит, что крейсерство Брюи нельзя объяснить какими-либо другими задачами, но, однако, не подтверждает этого фактически (Примечание Histoire de la Revolution, vol. X, p. 312, выноска). Директория не особенно благоволила к этому генералу и не спешила отправлять к нему войска или сколько-нибудь значительные припасы; но уничтожение разбросанных отрядов Нельсона, а также вполне возможное снабжение блокированной Мальты всем необходимым представляли цель, весьма достойную риска, на достижение которой при том можно было рассчитывать с большой вероятностью. Заслуживает внимания факт, что Нельсон впервые узнал о приближении Брюи 12 мая, когда был в Палермо, а 14-го числа французский адмирал уже вошел в Тулон. Между тем расстояние от Гибралтара до Тулона всего на сто пятьдесят миль менее, чем от Гибралтара до Палермо. Нельсон не мог бы успеть вовремя собрать свои корабли для того, чтобы противопоставить противнику соединенную силу их; да даже если бы он и мог сделать это, то все-таки под его флагом не собралось бы более десяти или двенадцати кораблей против двадцати четырех неприятельских. В конце концов, предприятие Брюи, хотя и смелое по замыслу и энергичное по выполнению, имело только тот результат, что вместе с возвращением во Францию Брестской эскадры пришли туда и шестнадцать испанских кораблей, как бы в залог продления союза с Испанией, становившегося шатким под влиянием неудачных для Директории событий 1799 года; и весьма возможно, что в достижении этого и состояла главная цель Директории. Если это так, то плавание Брюи имело скорее политический, чем военный характер, и в таком случае все это крейсерство, — которое могло бы иметь результатом факт, всегда обильный военными последствиями, а именно противопоставление сосредоточенных сил силам разбросанным, — остается для нас только внушительным примером того, что могло бы быть сделано, но чего не было сделано. «Вы, — писал Нельсон Сен-Винсенту спустя четыре года, — знаете, что Брюи мог сделать, если бы он только исполнил свой долг» (Примечание Nе1sоn's Dispatches, July 4, 1803, vol. V, p. 116). «Крейсерство адмирала Брюи, — говорит капитан Шевалье (Примечание Marine Franc. sous la Rep., p. 415), — было хорошо задумано, но не удалось, как вследствие слабости наших союзников, так и вследствие неопытности наших офицеров и команд... Единственным результатом этой кампании было то, что испанскую эскадру привели в Брест в залог очень шаткого в то время союза. Нельзя иметь никаких иллюзий относительно степени производительности действий нашего флота у побережья Италии. Отряд фрегатов сделал бы столько же». Образ действий британских адмиралов в Средиземном море, поставленных не по своей вине в столь невыгодное положение, стоит обсуждения. Разброска сил британцев, совершенно целесообразная и отвечавшая наличным условиям до прибытия эскадры адмирала Брюи, потребовала после этого прибытия замены ее сосредоточением сил и, следовательно, оставления британскими кораблями некоторых позиций. Первым шагом Сен-Винсента было приказать Нельсону сосредоточить свои силы в соседстве с Сицилией; сам же он в то же время отозвал от Кадиса эскадру Кейта для соединения ее с кораблями Дакворта у Минорки. По исполнении этого силы британцев сгруппировались бы в две эскадры: одна, из двадцати линейных кораблей, — на западе у Минорки, а другая, из пятнадцати или шестнадцати кораблей (Примечание Десять или двенадцать британских и четыре или пять португальских; первые отличались исключительно образцовым порядком (Nе1sоn's Dispatches, vol. III, p. 365)), — у западной оконечности Сицилии, в расстоянии четырехсот миль от первой, с целью оспаривать проход к Мальте и Александрии. Меньшая из этих эскадр, по-видимому, подвергалась большей опасности. Но независимо от того, что она значительно превосходила французскую эскадру по своей боевой действительности, следует помнить еще, что Сен-Винсент сейчас же по прибытии на Минорку узнал, что встреча с французами не грозит Нельсону непосредственно, так как они уже прошли мимо него и направились в Тулон. Поэтому, крейсируя близ мыса Сан-Себастьян, для предупреждения соединения французов с испанцами Сен-Винсент не терял ни на минуту связи с Миноркой, отстоявшей только на сто миль от него, и в то же время был сам не дальше от Нельсона, чем французы в Тулоне, пошли ли бы они оттуда по западную или по восточную сторону Корсики — безразлично. Находясь всего в расстоянии ста двадцати миль от Тулона и в таком положении, что попутный для французов ветер был бы в то же время попутным и для его разведчиков, Сен-Винсент мог надеяться догнать противника, если недостаточно вовремя для того, чтобы спасти Нельсона, то во всяком случае достаточно своевременно для того, чтобы застигнуть французов, пока они не успели бы еще оправиться после сражения настолько, чтобы выдержать затем бой и с ним. Несомненно, он рассуждал так же, как впоследствии Нельсон в своем письме к министерству перед Трафальгарской битвой: «Я совсем не боюсь предсказать, что если бы восемнадцать кораблей Кальдера столкнулись в настоящей схватке с двадцатью семью или двадцатью восемью кораблями противника после того, как последний основательно разбил наш флот, то в этом году он уже не мог бы более вредить нам» (Примечание Nеlsоn's Disp., vol. VII, p. 16). За исключением Мальты, которая не могла бы и в течение одного только месяца прокормить двадцатитысячный экипаж французских кораблей, да которая и в остальных отношениях лишена была всяких ресурсов, французам некуда было бы укрыться, и таким образом флот их погиб бы для республики (Примечание К этому следует прибавить, что при господствовавших тогда ветрах и волнении переход от Мальты до Тулона требовал гораздо более времени, чем от Тулона до Мальты. На это Нельсон часто и горячо сетовал в последующую войну, когда был главнокомандующим британских сил под Тулоном. Мальта, имеющая свое значение, говорил он (Disp., vol. V, p. 16), как чрезвычайно важный аванпост на пути в Индию и в деле приобретения влияния в Леванте, не имеет значения в операциях против Тулона). Если бы Сен-Винсент крейсировал близ Картахены, где стояла испанская эскадра, то такая позиция его была бы выгоднее для успеха задержки там этой эскадры; но при этом он не прикрывал бы ни Минорки, ни Нельсона от атаки французов, так как и эскадра последнего и упомянутый остров были ближе к Тулону, чем к Картахене. Кроме того, так как Картахена на триста миль дальше от Тулона, чем мыс Сан-Себастьян, то британским разведочным судам пришлось бы пройти все это лишнее расстояние до встречи со своим адмиралом у Картахены, который здесь был бы дальше, чем в случае крейсерства у упомянутого мыса, от пунктов, где сосредоточивались главные интересы его. Как только, однако, Сен-Винсент узнал, что французы пошли на восток от Тулона, он, не стесняясь уже никакими соображениями относительно испанцев, послал Нельсону подкрепление из четырех кораблей, увеличив таким образом численность его эскадры до шестнадцати британских против двадцати четырех французских, нападения которых на нее опасался. Именно в течение недели, последовавшей за посылкой упомянутого отряда к Нельсону, Сен-Винсент покинул флот, а Кейт сделал то ошибочное движение, которое подверглось столь строгому осуждению. Автор настоящего труда после сопоставлении всех имевшихся в его распоряжении источников полагает, что Кейт сделал этот шаг совершенно независимо от специальных приказаний Сен-Винсента, согласно которым будто бы поступал. Он действовал отчасти на основании общих приказаний, полученных им до передачи ему графом командования, а отчасти согласно собственным взглядам на данное положение (Примечание Это ясно видно из письма его к Нельсону от 6 июня. Неудача Кейта обычно приписывается письменным приказаниям Сен-Винсента, полученным 8 июня; между тем, как упомянутое письмо показывает, что он решил вернуться на Минорку двумя днями ранее получения их). Последние, по- видимому, не сходились со взглядами Сен-Винсента, старавшегося всего более о том, чтобы разбить неприятельский флот; у Кейта же преобладало опасение потерять Минорку. Это-то опасение и побудило его уклониться от исполнения приказания крейсировать близ Розасской бухты, точно так же, как заставило его немного позднее, в двух случаях, приказать Нельсону отрядить для защиты ее часть своих кораблей, что последний отказался исполнить — с сомнительным, однако, правом на это (Примечание Nе1s. Disp., vol. III, pp. 408, and 414, включая выноски). Положение Минорки в рассматриваемом случае весьма наглядно иллюстрирует затруднительное положение флота в том случае, когда безопасность порта, имеющего серьезное значение, опирается всецело на него. Здесь поражение французского флота и защита Минорки являлись двумя, по-видимому, различными целями, одну из которых преследовал Сен- Винсент, а другую — его помощник. Первый видел наилучшую для острова защиту в поражении неприятельского флота, Кейт же подчинял последнюю цель первой. Со взглядом Сен-Винсента согласовались также и простые, но определенные воззрения Нельсона на морскую стратегию: «Я нахожу, что лучшей защитой владений его сицилийского величества была бы постановка моей эскадры лицом к лицу с французской» (Примечание Ibid., p. 380). Кейт, с другой стороны, в письме, написанном немного позднее, почти патетически высказывает свои затруднения, являвшиеся следствием менее правильного стратегического взгляда его. «Чрезвычайно досадно, что я не могу найти нигде этих бродяг, и что я так связан в своих движениях этим беззащитным островом» (Примечание Кейт к Нельсону, 12 июля 1799 г. Nels. Disp., vol. III, p. 419). Целесообразно, чтобы каждый порт был в состоянии держаться против неприятеля совершенно независимо от флота, большее или меньшее время, смотря по степени его значения. Тогда этот флот будет иметь возможность развить всю свою силу и воспользоваться своей подвижностью без всяких соображений о нуждах порта; пока последний в безопасности, он может уйти куда угодно. Флот составляет лучшую береговую оборону не потому, чтобы он исключал безусловно необходимость укреплений, а потому, что поражение неприятельского флота надежнее всех других способов обороны. После тщетной погони за адмиралом Брюи лорд Кейт привел свой флот в Торбей 17 августа. 18-го числа того же месяца граф Сен-Винсент сошел на берег в Портсмуте, таким образом, формально оставив пост главнокомандующего средиземноморскими силами, который он занимал в течение трех лет и девяти месяцев. Через четыре дня после того, 22 августа 1799 года, Бонапарт тайно сел на фрегат в Александрии для возвращения во Францию. После Сирийской кампании французская армия снова вошла в Каир 14 июня. 11 июля сэр Сидней Смит с двумя кораблями стал на якорь в Абукирской бухте в сопровождении турецкого флота (или сопровождая его), состоявшего из тридцати линейных кораблей и сотни других судов — фрегатов и транспортов. На последних было, по одним сведениям — десять тысяч, а по другим — тридцать тысяч солдат (Примечание Последние сведения заимствованы из „Комментарий Наполеона", в которых обыкновенно преувеличиваются силы неприятеля. (Том III, стр. 107)). 15-го числа Бонапарт, находившийся в Каире, узнал, что его опасения атаки с моря в течение благоприятного времени года оправдались. Он сейчас же приказал Дезе очистить Верхний Египет для обеспечения Каира и быстро стянул к Александрии отряды, расположенные в Нижнем Египте. Это сосредоточение войск было закончено 19-го числа. Но к тому времени турки уже высадились на берег и штурмовали Абукирский форт, который и пал 16-го числа. 25-го французы атаковали противника на Абукирском полуострове, и те же самые места, которые были свидетелями уничтожения эскадры Брюэса год назад, увидели теперь полное поражение магометанской армии. Все офицеры и солдаты ее, высадившиеся с кораблей, были или убиты, загнаны в море и утоплены, или взяты в плен. Между последними был также и турецкий главнокомандующий. После сражения Бонапарт и британский коммодор подняли флаги перемирия, в течение которого первый получил английские газеты до 10 июня (Примечание Corr. de Nap., vol. V, p. 710). Из них он узнал о победоносных успехах второй коалиций и о поражениях французов в Германии и Италии. Тогда он поспешно принял решение возвратиться во Францию. Существуют различные мнения относительно того, было ли принято это решение внезапно, без предварительного обсуждения его, как утверждает это секретарь Бонапарта Бурьен, или же оно представляет результат долгих соображений, складывавшихся постепенно согласно с естественным ходом событий. Сам Наполеон в последние годы объяснял это решение полученными им от Фелиппо известиями в траншеях под Акрой, где сражавшиеся, разделенные всего несколькими ярдами друг от друга, часто беседовали между собой (Примечание Commentaires de Napoleon, vol. III, p. 89). Несомненно, однако, что мысль об этом давно уже заботила Бонапарта, потому что в письме к Директории еще 7 октября 1798 года он говорит о своем намерении возвратиться в Европу в случае некоторых весьма вероятных обстоятельств (Примечание Corr. de Nap., vol. V, p. 56). То же самое повторил он и несколько месяцев спустя (Примечание Ibidem). В действительности его острая воинская проницательность позволила ему предвидеть несчастье, ожидавшее Францию, уже в то время, как он узнал через Рагузанский корабль, что Неаполитанское королевство объявило войну и что все державы приступили к вооружению. В течение его собственной итальянской кампании, даже после того, как британцы оставили Средиземное море, он был часто озабочен вопросом об опасностях со стороны этого королевства. И он в Египте предвидел бедствия, которые должны были явиться результатом обхода французской армии на том театре войны, если при этом она потерпит неудачи в верхней Италии. Адмирал Гантом получил приказание безотлагательно приготовить два фрегата, которые достались Франции при разделе «венецианской» добычи; и лица, которых Бонапарт избрал для сопровождения его в Европу, были тайно извещены об этом. После поражения турок под Абукиром Сидней Смит возобновил блокаду Александрии, но 9 августа ушел в Кипр, вероятно, за водой. Воспользовавшись этим случаем, Бонапарт отплыл и после утомительного перехода высадился в Фрежюсе 9 октября. Через месяц после того Директория была низвергнута, и верховная власть во Франции перешла в руки Бонапарта. Таким образом окончилась Восточная экспедиция Бонапарта — поскольку, по крайней мере, она касалась великого организатора ее — предприятие, которое часто называлось мечтой, носившей отпечатки эксцентричных черт гения его автора, а не его обычной тонкой рассудочности. Оно было мечтой — это правда; но не потому, что собственно считалось в нем самом достижимым; не вследствие широкого полета в самой экспедиции того воображения, способностью которого Бонапарт обладал в такой выдающейся степени, без которого никогда не мог бы задумать и преследовать свою необычайную политику и с которым, наконец, обыкновенно соединялась широкая и глубокая практическая мудрость, уравновешивавшая это воображение и делавшая осуществимыми его замыслы. Что не бесплодной мечтой было намерение поднять и соединить народы Востока под предводительством одного человека, об этом свидетельствуют карьеры авантюристов, которые там в различные века захватывали верховную власть и которые, конечно, не были выше великого корсиканца ни по своему гению, ни по способности вести за собой людей. Об этом свидетельствуют также разнообразные полчища, собранные им под одним знаменем из представителей высоко организованных наций континентальной Европы для той другой великой Восточной экспедиции, в которой он похоронил свое счастье. Египетское предприятие и все блестящие надежды окончательно разбились под Акрой, в походе против турок через Сирию; и разбились почему? Потому что британский моряк, за которым было обеспечено обладание морем и который оказал поддержку гарнизону крепости, не допустил французов овладеть последней, а без этого овладения дальнейшее движение армии их было бы гибельно. Сорок лет спустя, армия египетских туземцев, далеко, конечно, уступавших великолепным солдатам французской революции, под предводительством Ибрагима-паши, которого никто не будет приравнивать к Наполеону, предприняла тот же поход, захватила Акру, и победоносно прошла в сердце Малой Азии, где, однако, британский флот опять вмешался в дело и заставил ее остановиться. Почему же случилось так, что морской капитан с двумя только линейными кораблями и несколькими мелкими судами абсолютно господствовал в водах крайнего востока Средиземного моря? Да потому, что за девять месяцев перед тем, в Абукирской битве Нельсон уничтожил французский флот. Эта великолепная битва не только проявила военный гений британского адмирала, но и громко провозгласила существование силы, предназначенной всегда и во всех частях света обрезать крылья будущего императора. Восточное предприятие Бонапарта не удалось не вследствие ошибочных расчетов на то, что он считал достижимым на дальнем Востоке, который так плохо понимают западные народы, а вследствие того, что он до конца своей карьеры никогда не мог правильно оценить условия морской войны. Его точные воинские соображения не были ошибочными в утверждении, что война на море управляется теми же принципами, как и война на суше; но неумение понять обстоятельства, к которым должны были прилагаться эти принципы, неумение представить себе пределы возможного и невозможного для морской войны в ту эпоху — вот что привело генерала Бонапарта, так же как и императора Наполеона, к роковым заблуждениям. Абукир и Трафальгар, сделавшиеся могилами великих замыслов, заявили о существовании одной и той же причины и сопровождались одинаковыми последствиями; в основании того и другого из этих событий лежало неумение Наполеона понять, что корабли могли сделать и чего не могли в зависимости от условий моря и подготовки моряков. Была, однако, одна радикальная ошибка и в конечной цели Египетской, или, скорее, Восточной экспедиции Бонапарта — потому что его мысль витала далеко за пределами долины Нила, — и эта ошибка заключалась в расчете его воздействовать названной экспедицией на Великобританию решительным образом. Прилично назвать, вместе с Ланфрэ, плодами расстроенной фантазии широкие проекты завоеваний и господства на Востоке, которые бесспорно наполняли ум Бонапарта мечтами о подвигах, способных соперничать с подвигами Александра и римских легионов. Необыкновенное, может даже чрезвычайное, воображение было одним из необходимых условий удивительной карьеры Наполеона. Что оно могло от времени до времени вводить его в большие ошибки, и, в конце концов, привело его к падению, это было может быть даже неизбежным; без такого воображения, или без такого высокого напряжения его, Наполеон мог бы умереть в своем дворце в преклонных годах и оставить трон своему сыну, если не династии; но зато тогда его деятельность не отразилась бы такими мощными следами на событиях его века и на последующей истории. Этому воображению обязаны его «восточные замыслы», к которым автор настоящего труда, рассматривая их в смысле самостоятельных военных предприятий, конечно, не позволит себе приложить эпитета «фантастические». Но рассматривая Восточную экспедицию как удар, направленный против Великобритании, в ней нельзя не признать роковой ошибки, явившейся следствием скорее неверных логических соображений, предрассудка той эпохи, чем необузданного полета фантазии. В вопросе об отношениях Индии к Великобритании Бонапарт вместе со всей современной ему Францией принимал следствие за причину. Для него, как и для Франции, обладание Индией и другими колониями было причиной благосостояния британцев, — совершенно так, как в позднейшее время, да и теперь, широкое распространение британской торговли казалось и кажется многим причиной богатства Великобритании и выдающегося положения ее среди других держав. Что есть доля истины в таком воззрении, этого никто не будет отрицать; но характер этой истины можно сравнить с утверждением, что повозка стоит впереди лошади, с принятием плода за дерево, цветка за растение. Такое заблуждение можно тем меньше извинить столь интеллигентной нации, как французская, потому, что она имела в самой себе пример опровержения его. В самом деле, несмотря на то, что она долгое время владела некоторыми из богатейших колоний в свете, на территории этих колоний, Великобритания при всех невыгодах своего положения поглотила вест-индскую торговлю ее, точно так же как и испанскую — во владениях испанцев. В местных преимуществах Великобритания в Вест-Индии не имела и десятой доли того, что имели Франция и Испания; и, тем не менее, она так высасывала богатство этих стран, что четвертая доля ее завидной торговли опиралась тогда на него. Так было и в Ост-Индии; Великобритания высасывала богатство последней, благодаря энергии и коммерческому гению своего народа. Если бы мечты Бонапарта осуществились, и он действительно завладел бы Индией, Великобритания все-таки не была бы побеждена. Превосходная ветвь была бы оторвана от дерева и при падении своем увлекла бы на землю питавшиеся через нее плоды; но Наполеон не только преувеличивал количество этих плодов, а и не понимал жизнедеятельной силы корня, способности великого ствола отделять новые ветви. Если бы Бонапарт вырвал Индию из рук Англии и отдал бы ее Франции, то он затруднил бы британскую торговлю там, но не уничтожил бы ее. В ней, как в индийской смоковнице, появился бы новый отпрыск и достиг бы почвы в каком- нибудь новом месте, вопреки всем усилиям не допустить его к ней... Британская торговля «отказалась бы» умереть, как отказалась она сделать это позднее, сведя к нулю все усилия Континентальной системы Наполеона. Сила Великобритании, можно сказать, лежит в ее торговле только потому, что последняя есть внешнее проявление мудрости и силы британского народа, не стесняемого никаким контролем, кроме контроля со стороны правительства и учреждений, по существу гармоничных с духом народа. В пользовании этими благами, — в своей независимости и неограниченном стремлении к благосостоянию, — британцы обеспечены своим могущественным флотом. И пока эта броневая защита их не пробита над сердцем британского организма, над самими Британскими островами, до тех пор Великобритания, хотя и не неуязвима, но непобедима. В самом деле, она может быть ранена, но не убита. В непонимании этого и была ошибка Бонапарта. Его попытка похода на Индию стратегически была превосходным планом, как нападение на фланг неприятеля, которого центр был тогда слишком силен для него; но в смысле широкого развития самостоятельной военной политики, — направления оружия с истинной государственной мудростью, — эта попытка была ошибочна; она имела целью оконечности организма, оставляя сердце нетронутым. Та же самая ошибка проходила красной нитью через карьеру Бонапарта, потому что при всем своем гении он все-таки был, как верно сказал Тьер, сыном своего века. Так, в свои последние годы он был вовлечен в борьбу, в которой ранил пятку Великобритании, а она за это разбила ему голову. Тем не менее, его ошибка, несмотря на то, что он, бесспорно, был высоким гением, едва ли должна вызывать удивление; потому что после всей истории его карьеры, после проявления его гигантской силы, его никогда не ослабевавшего враждебного отношения к Великобритании, его неутомимой энергии, постоянно направлявшейся к уничтожению этого главного врага своего, — после всего этого и его неудачи мы все еще находим людей, утверждающих о слабости Великобритании вследствие уязвимости ее торговли. Зависимость ее от торговли и явная непрочность колониальных связей предсказывают неизбежность для нее роковой слабости в час испытания, — так думал Наполеон; так думаем и мы. Но ведь коммерческий гений британского народа не уничтожен; и самые богатые части колониальной системы Великобритании едва лишь зачались, — если только зачались уже, — в то старое время, когда ее торговля была так же значительна, как и теперь по отношению к численности ее населения. Парализовать это можно только, взяв ее за горло; никакой удар по пяткам не приведет ни к чему. Только захват морских подходов к Британским островам поведет к уничтожению силы державы, а для этого нужно парализовать силу британского флота противопоставлением ему или более многочисленного, или более «искусного» флота. Подобно тому, как вторжение флота Брюи в Средиземное море украдкой, а также поспешное отступление его оттуда и «воровское» возвращение Бонапарта в Европу открыто признали господство на этом море британского флота и предсказали вероятное падение двух великих завоеваний французов — Египта и Мальты. Спасение последних — как по ответственности Бонапарта за Египетскую экспедицию, так и вследствие обещания им помощи покинутым в Египте солдатам — слишком близко касалось удержания на поднятой им высоте своего личного авторитета и поддержки веры в себя, чтобы допустить сомнение в том, что он хотел этого спасения и добился бы его, если бы мог. Его переписка наполнена рассуждениями по этому предмету и свидетельствует, что им были сделаны большие усилия, вероятно, настолько большие, насколько это было возможно при отчаянной борьбе с внешними врагами и внутренней неурядицей, в которую погружена была Франция. Все, однако, было бесплодно. Подробное повествование о потере Францией Египта и Мальты представило бы большой интерес как для военного, так и для непрофессионального читателя, но сущность его резюмируется в одном факте, которым предначертано было уже их падение: Франция потеряла всякую способность оспаривать обладание морем. С февраля 1799 года, когда небольшой фрегат вошел в Ла Валетту, до января 1800 года ни одно судно французов не достигало этого порта. В последнем месяце посыльный бот вошел в Ла Валетту с известием о возведении Бонапарта в звание первого консула; до тех же пор это событие, хотя уже и двухмесячной давности, еще не было известно гарнизону. 6 февраля адмирал Перре, служба которого в Египетской экспедиции и в Сирии так ценилась Бонапартом, отплыл из Тулона на 74-пушечном корабле «Великодушный» (Genereux), одном из тех, которые спаслись из Абукирской бухты, с тремя меньшими судами и одним большим транспортом. На этой эскадре были припасы и четырехтысячный отряд солдат для выручки Мальты. 18-го числа она встретилась с несколькими британскими кораблями под непосредственным начальством Нельсона, обменявшись с ними несколькими выстрелами, один из которых убил Перре, «Великодушный» (Genereux) и транспорт сдались силе, слишком превосходившей их для того, чтобы они могли сопротивляться. Остальные суда возвратились в Тулон. Все дальнейшие попытки снабдить остров припасами и войсками были неудачны. В течение двухлетней блокады, с сентября 1798 года по сентябрь 1800 года, только пяти судам удалось войти в порт (Примечание Chevalier, Mir Franc. sous le Consulat, etc., p.16). «Гийом Тель» (Guillaume Tell), который оставался в Валетской гавани со времени Абукирской битвы, попытался выйти оттуда ночью 31 марта с письмами к Бонапарту, извещавшими его, что остров не может держаться дольше как до июня месяца.. Этот корабль был перехвачен британцами и сдался после блестящего боя, в котором были снесены все его мачты и более пятой части его экипажа были убиты и ранены (Примечание 2 Nels Disp, vol. IV, p 219, выноска). В числе судов, участвовавших в этом бою, был флагманский корабль Нельсона, «???» (Foudroyant), но самого адмирала на нем не было. Мучимый разнообразными чувствами, анализировать которые здесь нет необходимости, да и было бы не совсем приятно для чтущих память адмирала, он просил после возвращения лорда Кейта об отозвании его из Средиземного моря и о даровании ему отдыха, на который, без сомнения, дала ему право его долгая и блистательная служба. Таким образом, ему не удалось довершить покорение Мальты, конечная судьба которой была решена его предшествующей победоносной карьерой. Остров продержался до 5 сентября 1800 года; Нельсон же еще 11 июля спустил свой флаг в Ливорно и в сопровождении Гамильтонов последовал на родину через Триест и Вену, прибыв в Англию в ноябре месяце. История Египта длиннее, и покорение его совершилось позже — также прямой силой, а не истощением французских войск. Армия, достаточно могущественная для того, чтобы удерживать за собой плодоносную долину Нила и пользоваться ее богатыми ресурсами, никогда не могла бы быть принуждена к сдаче голодом, подобно гарнизону порта на скалистом острове, блокированного с моря и окруженного мятежным населением. Несмотря на то, та же самая причина, какая предрешила потерю французами Мальты, с успехам повела и к тому, чтобы Египет сделался более чем бесполезным владением их. Бонапарт, хотя и захвативший в свои руки бесконтрольное распоряжение всеми средствами Франции, встретил такие же огромные затруднения в получении вестей с театра своих завоеваний на Востоке, а также и в доставлении существенной помощи туда, какие встречал и в Египте в усилиях установить сообщение с Францией. Неутомимые официальные старания и щедрые побуждения частной предприимчивости оказывались одинаково тщетными. В первую неделю 1800 года возвращение посыльного бота «Осирис» (Osiris), который успешно совершил плавание из Франции в Египет и обратно, дало правительству основание наградить его командира тремя тысячами долларов, а команду — двухмесячным жалованьем. Эта чрезвычайная награда достаточно свидетельствует о трудности подвига; и семь недель спустя, 29 октября, Бонапарт писал к Мену: «Мы не имеем никаких прямых известий от вас со времени прибытия «Осириса» (Osiris)». Это письмо должно было быть вручено адмиралу Гантому; но прошло три месяца, прежде чем этому офицеру удалось, благодаря сильному шторму, прорвать блокаду Бреста. Правительство обращалось в Испанию, и агенты посылались по всему южному побережью Франции, а также на Корсику, в Геную, Ливорно, в Адриатику, в Тарент, — когда Италия после битвы при Маренго опять подрала под власть Бонапарта, — все с целью добиться сообщения с Египтом и Мальтой. Многочисленные мелкие суда как нейтральные, так и дружественные посылались отовсюду в Египет, и если счастливым случаем каким- нибудь из них и удалось достигнуть своего назначения, то существенного результата от этого, во всяком случае, не получилось. Большая часть из них только увеличила список пленных французов в Великобритании и еще более засвидетельствовала безусловность господства последней на море. Клебер, знаменитый генерал, на которого Бонапарт возложил снятое с себя бремя, в письме, попавшем в руки британцев, обратился к Директории со следующими словами: «Я знаю всю важность обладания Египтом. Я привык говорить в Европе, что эта страна должна дать Франции точку опоры, при посредстве которой она могла бы двигать по желанию торговлю всех частей земного шара; но для того, чтобы сделать это успешно, нужен могущественный рычаг, и этот рычаг — военный флот. Наш флот прекратил свое существование, и с тех пор все переменилось. И мир с Портой, по моему мнению, является единственным средством, могущим дать нам способ прилично разделаться с предприятием, не способным более обеспечить достижение цели, с которой оно было организовано» (Примечание Naval Chronicle, vol. III, p. 149. В „Комментариях Наполеона" это письмо помечено 26 сентября 1799 г., т.е. только месяцем позже дня отплытия Бонапарта (vol. III, p. 183)). Другими словами, часть силы Франции, превосходные солдаты — ветераны были бесполезно заперты в Египте; не будучи в состоянии ни выйти оттуда, ни получить подкрепления, они были потеряны для страны. Так думал Нельсон, который часто заявлял со свойственной ему заносчивостью, что ни один из них без его согласия не возвратится в Европу, и который дал сэру Сиднею Смиту самые положительные приказания ни под каким предлогом не давать ни одному французу пропускного листа на выезд из Египта (Примечание Nels. Disp , vol. III, p. 296); так думал и Бонапарт, несмотря на те упреки, которыми он и рабски следовавшие за ним сторонники его считали приличным осыпать Клебера. За шесть недель до отплытия своего в Европу (Примечание June 28, 1799. Corr. de Nap., vol. V, p. 622) он писал Директории: «Нам нужно по крайней мере шесть тысяч человек для возмещения потерь, понесенных нами со времени высадки в Египет... С подкреплением в пятнадцать тысяч человек мы могли бы идти на Константинополь. В таком случае нам нужно было бы две тысячи кавалеристов, шесть тысяч рекрутов для пополнения здешних полков, пятьсот артиллеристов, пятьсот ремесленников (плотников, каменщиков и т. д.), пять полубригад в две тысячи человек каждая, двадцать тысяч мушкетов, сорок тысяч штыков, и т. д. и т. д. Если вы не можете дослать нам в помощь все это, то будет необходимо заключать мир, потому что до следующего июня мы должны ожидать выбытия из строя еще шести тысяч человек» (Примечание В то же самое время он потребовал одежду на двойное число людей против того, какое в действительности находилось с ним в Египте, уведомив распоряжавшихся этим делом чиновников, что поступает так для введения в заблуждение Европы относительно силы его армии (Corr. de Nap., vol V, p.. 721). Это обстоятельство имело потом существенное влияние на те обвинения, какие он возводил на Клебера, преувеличивая его слабость). Но как могла быть послана эта помощь, когда морские пути были так надежно заперты для французов? Бонапарт и Клебер, в сущности говоря, имели одинаковые взгляды на положение дел; но первый, как банкрот, был заинтересован в скрытии истины, тогда как второй не нуждался в этом. Клебер, поэтому, с радостью согласился на предложения, сделанные ему турками с одобрения сэра Сиднея Смита, все еще остававшегося в Леванте, согласно которым французам предоставлялось очистить Египет от своих войск и возвратиться в отечество, причем турки должны были доставить необходимые для этого транспорты, кроме тех, которые стояли уже в Александрии. Соответствующая конвенция по этому соглашению была подписана в Эль-Ашире 24 января 1800 года уполномоченными представителями Клебера, с одной стороны, и турецким главнокомандующим — с другой. Таким образом Египетская армия была бы возвращена Франции без всякого обязательства с ее стороны не выставлять ее сейчас же на поле битвы против союзников Великобритании и Турции. Сэр Сидней Смит не подписал договора, но из письма его от 8 марта 1800 года (Примечание Annual Register, 1800; State Papers, p. 225. К этому можно прибавить, что уполномоченные собрались сначала на корабле лорда Смита) к Пуссьельгу (Poussielgue), одному из уполномоченных Клебером, видно, что он в точности знал и одобрял условия соглашения, прямо противоречившие союзному договору между Турцией и Великобританией и содержавшие статью (одиннадцатую), которая обязывала его правительство дать французам возможность оставления Египта и обеспечить им безопасное возвращение во Францию... (Примечание Об Эль-Аришской конвенции см. Annual Register, 1800, State Papers, p. 217). А последнее, как мы знаем, опиралось бы всецело на господство англичан на море и категорически не допускалось приказаниями, полученными Смитом от своих начальников. Между тем британское правительство дало лорду Кейту инструкции не позволять французам оставлять Египет иначе, как военнопленными. 8 января, ранее чем за две недели до подписания Эль-Аришской конвенции, адмирал писал из Порт-Магона Смиту об этих указаниях правительства, которые были тождественны по духу с полученными Смитом ранее от Нельсона. При этом он препроводил ему и письмо для Клебера, «которое должно было быть передано по адресу, если бы обстоятельства того потребовали». Это письмо, написанное в тоне, не допускавшем возражений, вероятно, и вынудило Смита известить вежливо Клебера, что «он получил положительные приказания не соглашаться ни на какую капитуляцию французских войск, за исключением лишь условия, что они сложат оружие, сдадутся военнопленными и передадут англичанам корабли и припасы в Александрии». Даже в этом случае им не разрешалось возвращение во Францию до обмена военнопленных. Адмирал прибавлял, что всякое судно с французскими войсками, имеющее пропускные листы «не от тех лиц, которые уполномочены выдавать их», будет принуждено британскими крейсерами возвратиться в Александрию (Примечание Allardyce's Life of Lord Keith, pp. 226, 227). Смит, видя из этого письма, что превысил свои полномочия, понял, что ему осталось только передать последнее Клеберу с соответствующими извинениями и выражением уверенности, что допущенное им соглашение будет скоро утверждено. В этом он не ошибся. Британский кабинет, узнав, что Клебер исполнил уже существенную часть своих обязательств в уверенности, что Смит имел полномочия действовать от имени своего правительства, послал другие инструкции Кейту, поручая ему признать условия конвенции, хотя в то же время резко отрицая, что Смит имел право допустить ее. Вследствие продолжительности времени, какое требовалось в ту эпоху для сношений, Клебер еще до получения Кейтом этих новых инструкций, начал действовать в полном противоречии с конвенцией. Французская оккупация Египта, таким образом, затянулась. Клебера, погибшего от руки убийцы 14 июня 1800 года, заместил Мену — человек неспособный; а в марте 1801 года в Абукирской бухте высадилась британская армия под начальством Аберкромби. Последний был смертельно ранен 21-го числа в сражении под Александрией; но и его преемник был на высоте предстоявшей ему задачи, и в сентябре 1801 года, незадолго перед тем, как были подписаны предварительные условия мира с Великобританией, последний из французов оставил Египет. Условия эвакуации на этот раз были те же самые, как и определявшиеся конвенцией в Эль-Арише; но обстоятельства с тех пор изменились весьма сильно. Битва при Маренго 14 июля 1800 года и Люневильский договор 9 февраля 1801 года восстановили мир на континенте, так что французские войска не могли уже теперь явиться подкреплением в рядах врагов Великобритании. И, кроме того, как только сила Австрии была сломлена, так Великобритания и сама намеревалась заключить мир, к которому склонялась в то время и политика Бонапарта. Для нее было важно, чтобы при переговорах оккупация Египта, хотя сама по себе и не имевшая значения, не была одной из карт в руках противника. Никакие условия, поэтому, она не считала слишком легкими для французов, лишь бы они только обеспечивали немедленное оставление этой страны французской армией. |