|
 |
История
войны на море |
Том 2, глава III |
Сражение
при Лепанто в тактическом смысле представляет
нечто новое только из-за особенного усиления
союзниками своего центра и оставления части сил
в резерве. По-прежнему сохранился строй
развернутого фронта, несмотря на то, что то
оружие, которое требовало такого строя - таран,
уже вышел из употребления; если бы не это,
выдвинутые вперед неповоротливые галеасы с
самого начала легко могли бы быть окружены и
пущены ко дну. Союзники применили также
построение полуокружностью, которое наиболее
выгодно при наличии превосходящих сил, но
является бесцельным и даже опасным при неимении
таковых. Как только столкнулись главные силы обоих флотов, оба они тотчас же совершенно отказались от главного элемента тактики - движения, и повели абордажный бой, используя те приемы, которые употребляются в рукопашном бою на суше, где численность, вооружение и храбрость солдат решают участь сражения. На этот раз не одна сторона, как римляне при Миле, а обе стороны старались решить дело абордажным боем. Со стороны турок этот боевой порядок объясняется превосходством их численности, и если бы они использовали это превосходство на каком-нибудь одном из своих флангов и притом с большей настойчивостью, они вероятно одержали бы на этом фланге победу. Для союзников, наоборот, этот боевой порядок должен считаться самым невыгодным, какой только можно было придумать, так как именно этот порядок всего более облегчал охват со стороны более многочисленного неприятеля. Ошибка эта не имела печальных последствий только потому, что неприятель ею не воспользовался как следует; и та и другая сторона избегала всякого маневра и старалась решить дело самым простым перевесом сил. Можно только заметить, как некоторую особенность, что союзники чрезвычайно ослабили свою позицию на правом фланге тем, что во избежание обхода, растянули свое правое крыло, и тем самым дали туркам возможность прорвать его. Единственный тактической особенностью, если не считать расположения сил в центре в две линии, имевшего целью образовать как бы резерв, была установка шести галеасов впереди центра. Благодаря этому центр получил некоторую глубину, которая при принятом способе атаки в лоб, была несомненно выгодна для союзников; тяжелое вооружение этих галеасов придавало центру большую наступательную силу, благодаря которой было достигнуто некоторое превосходство, оказавшее влияние на исход боя. Вооружение союзного флота по-видимому вообще было лучше, чем турецкого, так же как и подготовка артиллерийской прислуги; однако решение дела сводилось к одиночному рукопашному бою при абордаже, совершенно так же, как это делалось в древнейшие времена у римлян; большая личная храбрость, лучшее вооружение, большее умение владеть оружием и, наконец, личный пример предводителей во время боя дали союзникам победу. Если вообразить себе на гребных судах, сражавшихся при Лепанто, вместо пушек катапульты, какими действовал Агриппа против Секста Помпея, то можно было бы подумать, что все сражение разыгралось на 16-17 столетий раньше, с той только разницей, что в те времена применялся еще и таран, который являлся самым действительным оружием. Крупные морские сражения древности представляют гораздо больший интерес, в тактическом смысле, чем сражение у Лепанто. Надо признать, что за весь долгий промежуток времени, истекший с тех пор, тактика гребного флота не сделала никакого успеха и застыла в тех формах, на которых она остановилась. Только на флангах, и то не союзниками, а турками, была сделана попытка одержать верх над противником при помощи маневра - обхода или прорыва неприятельской линии. Улуг своим маневром расстроил неприятеля, уничтожил несколько его кораблей, и тем на некоторое время приобрел над ними перевес; но тут ненависть к мальтийским рыцарям, злейшим врагам берберийцев, заставила его забыть и обстановку и лежавшую на нем задачу; он схватился на абордаж с противником и даже взял его в плен, но в то же время выпустил из рук руководство боем и дал время подойти неприятелю. Описания этого сражения не дают объяснения, почему туркам не удался обход на левом крыле союзников. Вероятно, вследствие превосходства союзников в одиночном бою одного корабля против другого, туркам пришлось приостановить этот обход, а затем, когда пал их предводитель, и совсем от него отказаться. В центре и на правом фланге резерв очень успешно принял участие в бою и значительно способствовал победе, а может быть даже был причиною ее; из этого пожалуй можно было бы сделать вывод, что в сражении на море, так же, как и на суше следует сохранять в запасе некоторую часть боевых сил. Прием этот в данном случае дал благоприятные результаты потому, что все сражение разыгралось на одном месте, на котором и продолжалось в течение многих часов, подобно сухопутному сражению. На море оставление в запасе части флота дало бы противнику возможность разбить остальной флот раньше, чем резерв будет иметь возможность вступить в бой и выполнить свое назначение - дать перевес сил в том месте, где в этом встретится необходимость. В общем, сражение это вполне сходно с сражениями римлян в первой Пунической войне - никаких успехов с тех пор сделано не было. Победа, одержанная дон-Хуаном Австрийским 7 октября 1571 года, была решительной: сильный неприятельский флот был почти совершенно уничтожен. Весть об этой победе возбудила во всей Европе неописуемое ликование, которое нашло себе отклик и в трудах историков: установилось мнение, что битва при Лепанто была концом турецкого владычества на море и поворотным пунктом в истории Турции. Значение ее, однако, сильно преувеличивается. Во всяком случае, реальные последствия этого сражения сами по себе далеко не имели того значения, как последовавшие вскоре после того возмущение янычар, смерть Селима II и связанное с этим ослабление Турции. После победы флот союзников, который мог легко перехватить Улуга, ушедшего со своими 30-40 кораблями назад в Лепанто, вместо того, чтобы идти вперед, вернулся в гавань Петала; это было недалекое отступление, но оно явилось как бы преддверием дальнейших событий. Конечно, выгрузить на берег раненых и несколько оправиться после сражения было необходимо, но препятствий к дальнейшему наступлению не было никаких, так как никакого неприятеля на море уже не было. Между тем, среди союзников, по-видимому, уже возникли споры из-за дележа добычи. Во всяком случае, на военном совете, созванном для обсуждения дальнейшего плана действий, мнения снова диаметрально разошлись. По мнению Дориа было уже слишком позднее время года, чтобы начинать новые операции, и потому он подал голос за то, чтобы заняться подысканием зимних квартир; Вениеро, с другой стороны, настаивал на необходимости завоевать Морею (конечно, в пользу Венеции); один дон-Хуан высказывался за энергичные действия на море, так как флот союзников уже завоевал себе господство - он хотел идти в Архипелаг, запереть Дарданеллы, отрезать подвоз припасов к Константинополю, а может быть и взять его штурмом, как сделал Дандоло в 1204 г. Но о таких решительных действиях не хотел и слышать приставленный к дон-Хуану Филиппом II старый испанский советник. Завоевывать Морею для Венеции дон-Хуан, впрочем, и сам нисколько не желал; в конце концов, было решено осадить незначительную крепость на Сан-Мавре (Левкадии), но и это предприятие было оставлено, когда среди союзнических войск начались болезни. Дело кончилось тем, что все разошлись по зимним квартирам - дон-Хуан и Колонна ушли через Корфу в Мессину. Собственно говоря, единственным виновником поражения, не имевшего, впрочем, никаких дальнейших последствий, был капудан-паша Али. Улуг и другие советовали ему не давать сражения, так как Кипр был уже завоеван, подходила зима, и неприятельский флот уже не мог начать крупных операций, а должен был вскоре разойтись по домам; поэтому особого смысла рисковать всем флотом не было. При данных обстоятельствах, и при отсутствии уверенности в победе, нельзя не признать такой совет очень хорошим; Али не послушался его и заплатил за это собственной жизнью и почти всем флотом. Но в ходе войны и истории победа при Лепанто почти ничего не изменила, так как Селим вовсе не был таким человеком, чтобы отказаться от принятого однажды решения. Он употребил все усилия на то, чтобы создать в течение зимы новый флот, что и выполнил с необыкновенной энергией. Он назначил капуданом Улуга, который весной 1572 г. вышел в море с флотом, состоявшим более чем из 200 галер, чтобы снова возвратить себе господство в турецких водах. Предводители союзнической лиги в течение зимы много совещались относительно плана войны, но по-прежнему не могли придти к соглашению. Пий V, вместе с дон-Хуаном, хотели завоевать Константинополь и сделать дон-Хуана королем Мореи; венецианцы хотели завоевать Морею для себя; испанцы хотели действовать против Алжира. Намерение дон-Хуана завоевать для себя королевство сделало Филиппа II еще более подозрительным, вследствие чего он приказал ему оставаться в Сицилии, между тем как Колонна, в качестве командующего венецианским и папским флотами, состоявшими из 139 галер и 6 галеасов, в начале августа отправился в греческие воды отыскивать турок. Два раза он встретился с ними у берегов Мореи, но оба раза Улуг уклонился от боя, а так как он не был связан тихоходными галеасами, то мог решать по своему усмотрению вопрос, принимать или не принимать бой. Колонна возвратился на Корфу и стал ожидать дон-Хуана, который, наконец, получил позволение покинуть Сицилию и в начале сентября пришел с 53 галерами в Корфу. 9 сентября весь громадный флот вышел в море против Улуга, одна половина флота которого стояла в Наваринской бухте, а другая - в Модоне (Метоне). Улуг, однако, не дал захватить себя врасплох и стянул все свои корабли в модонскую бухту, которая была прикрыта сильной береговой батареей. Союзники не решились атаковать его, и стали в Наварине ожидать его выхода, а так как хитрый Улуг не желал доставить им этого удовольствия, то могущественному флоту союзников снова пришлось, ничего не добившись, расходиться по домам на зимние стоянки. Таким образом Улуг достиг своей цели и освободил турецкие воды от неприятеля. В данном случае Улуг не прибег к прямому наступлению на врага, но расчетливо и обдуманно повел кампанию, правильно оценив и противника и обстановку, благодаря чему и, добился соответствующего успеха. Венеция была недовольна способом ведения войны Испанией, и не без основания, так как союзники ни на шаг не подвигались вперед; турки были так же сильны на море, как и до Лепанто, а война, между тем, стоила громадных денег. К тому же Пий V, который был душой этой войны, умер, и тогда венецианская сеньория в марте 1503 года сочла за лучшее заключить с султаном сепаратный мир, причем, мир этот был заключен втайне от союзников. Кипр, составлявший предмет спора и другие отнятые у венецианцев владения, остались за турками, а кроме того венецианцы заплатили им 300000 дукатов контрибуции. Таким унизительным путем могущественная морская республика теряла одно за другим свои заморские владения: она заботилась только выгодах текущего момента и не хотела затрачивать больших сумм на охрану своих отдаленных владений; она с недоверием относилась ко всем, а вместе с тем не доверяла и собственным силам и не обладала ни искусством ни энергией, необходимым для успешного ведения войны. Между тем венецианский флот, состоявший после Лепанто более чем из ста кораблей, при энергичном и умелом руководстве, мог бы сделать очень многое и у Кипра, и в Архипелаге, и в других местах. Но венецианцы, как и карфагеняне, были способны и предприимчивы только в торговых делах. Качества эти могут создать богатый торговый город, но для создания и поддержания государства качеств этих недостаточно. Испания продолжала вести войну с Турцией, но уже не на востоке. Дон-Хуан хотел завоевать Тунис и создать там собственное королевство. Филипп II изъявил свое согласие на это предприятие, и в начале октября дон-Хуан с большим флотом и армией переправился из Лилибеума в Африку, занял без сопротивления Тунис, укрепил его, а затем занял и Бизерту. Оставив там там сильный гарнизон, он возвратился в Неаполь. Однако план его сделаться тунисским королем, хотя и был горячо поддержан папой, был решительно отвергнут Филиппом II, который вместо Туниса отправил Хуана в Ломбардию. Тем временем Улуг-Али с большим флотом (230 кораблей) и армией (40 тысяч) снова отвоевал Тунис. В 1576 г. Филипп неожиданно назначил дон-Хуана наместником Нидерландов, которые коварством и жестокостью герцога Альбы были доведены до открытого возмущения - это было в высшей степени тяжелое поручение. Дон-Хуану предстояло отправиться туда даже не повидавшись предварительно с королем, несмотря на то, что сговориться с Филиппом, от которого зависело каждое решение, было крайне необходимо: Филипп не желал видеть в Испании победителя при Лепанто, которого все встречали с восторгом и который покорял все сердца. На этот раз дон-Хуан, уже достигший 31 года, прошедший через много горьких разочарований и уже привыкший к самостоятельности, не послушался приказания, а поехал в Мадрид, где был очень холодно встречен своим сводным братом. Затем, так как морской путь был не безопасен от англичан и гёзов, он отправился в Люксембург сухим путем и, переодетый, тайно, один проехал через враждебную Францию. Своим миролюбием и приветливостью дон-Хуану удалось в 1578 г. привлечь на свою сторону нидерландцев, несмотря на упорную вражду Вильгельма Оранского; однако, коварная политика и постоянное вмешательство короля, его недоверчивость и тайный надзор, который Хуан постоянно над собой чувствовал, а вместе с тем и непримиримые религиозные разногласия, делали невозможным достижение прочного успеха и совершенно измучили Хуана. После того, как он одержал 31 января 1578 года полную победу над нидерландскими войсками, Филипп II стал подозревать его в государственной измене и приказал убить его доверенного советника Эскореда, которого Хуан послал в Мадрид. По-видимому, это нанесло здоровью дон-Хуана, и без того уже доведенного почти до отчаяния постоянными интригами, сильный удар; 1 октября того же года он умер в своем военном лагере на Маасе (возможно, был отравлен). Дон-Хуан имел открытый, прямой, жизнерадостный характер, был несколько романтичен и нередко увлекался фантастическими планами; почти постоянно в нем проявлялось его немецкое происхождение, которое не могло мириться с суровостью, замкнутостью и коварством тогдашней официальной Испании. Будучи сыном могущественного императора, он считал себя в праве добиваться короны, и охотно сделался бы королем Мореи или Туниса, чтобы сражаться с неверными. Он строил, между прочим, план переправиться с испытанными испанскими войсками из Нидерландов в Англию, освободить из заключения Марию Стюарт, жениться на ней и вместе с ней царствовать над Шотландией, а может быть и над Англией, и вернуть ее еретическое население в лоно единой спасающей церкви, чьим верным сыном, в духе того времени, он был; но нарушить верность своему королю он никогда не думал, и сделался жертвой подозрительности и коварства испанского короля. С окончанием войны, в которой разыгралось лепантское сражение, период гребного судоходства на Средиземном море далеко еще не закончился. Однако, еще до конца столетия уже стало очевидно, что будущее принадлежит парусным судам с многочисленной артиллерией на борту. 24 апреля 1590 года произошел бой между вооруженными купеческими судами и галерами: 10 купеческих судов, принадлежавших англо-турецкой компании и возвращавшихся с востока, были атакованы у Гибралтарского пролива 12 большими испанскими галерами под командой Дориа (племянником известного Дориа). Купеческие суда не только отразили атаку подавляющим артиллерийским огнем, но в 6-часовом бою привели неприятеля в такое расстройство, что он должен был спасаться на веслах в ближайшую гавань. Тем не менее, в сражениях, разыгравшихся в 1776 г. между голландцами под командой Рейтера и испанцами с одной стороны и французами с другой, - галеры продолжали играть некоторую роль, хотя уже и не в боевой линии. Французский галерный флот, основанный в 1481 г., когда Франции достался Прованс, был упразднен только в 1748 г. О возрождении гребного флота на севере, в Балтийском море, мы расскажем ниже. Венецианская республика продержалась еще около полутора столетия, но влачила уже жалкое существование; со времени мира 1573 г. она медленно, но неуклонно шла к упадку. В 1669 году, после 24-летней войны, она вынуждена была уступить туркам Кандию, а в 1718 г. и Морею. В боях с турками пали многие славные венецианские предводители, и имена Гримани и Моцениго по заслугам стоят рядом с именами Морозини, Лоредана и других. Своей эгоистичной политикой Венеция не приобрела ничьей дружбы, а потому она незаметно исчезла в 1797 году, как и Карфаген, не оставив ни в ком сожаления по себе, хотя конец ее и не был так ужасен, как конец Карфагена. Первый повод к гибели Венеции дали ее владения на материке в Верхней Италии (венецианская область), жители которой восстали в тылу Бонапарта, который, закончив победоносный поход в Верхнюю Италию, двинулся далее в Штейрмарк. Бонапарт вернулся обратно и почти без боя положил конец существованию давно пережившей себя торговой республики, разделив, по Кампо-Формийскому миру, ее владения. Открытие морского пути в Индию и открытие Америки, как уже было упомянуто выше, много способствовали упадку значения Венеции, которая до тех пор была, до известной степени, средоточием мирового оборота. Однако, ее торговля с востоком оставалась очень значительной и с каждым годом возрастала, и венецианская республика могла бы оставаться богатой и могущественной и продолжала бы играть значительную и влиятельную роль, тем более, что сила Турции падала с каждым днем, а другой морской державы в восточной части Средиземного моря не возникало. Но сеньория никак не хотела понять, что морская торговля не может существовать без сильной охраны, и что для ее процветания необходим военный флот, который всегда должен быть наготове к активным действиям. Как и карфагенский сенат, сеньория не понимала того значения, какое имеет морская сила при ведении войны; высшие цели, как например поднятие общего уровня народного блага, улучшение его положения, поощрение развития наук и искусств ради их самих - были совершенно чужды венецианской республике, которая сумела даже из этих предметов сделать объект коммерческой сделки. С подвластными ей народами она обращалась сурово и жестоко, во внешней политике действовала вероломно и руководствовалась исключительно собственной выгодой. Никто поэтому не чувствовал к ней расположения и никто не пролил слезы над ее гибелью. В глазах политического мира она была, наоборот, окружена обаянием своей былой государственной мудрости, дипломатического искусства и прославленной дипломатии. Как бы то ни было, Венеция, древняя республика Св. Марка была блестящим проявлением общественности, и в течение некоторого времени, благодаря господству на море, занимала даже положение мировой державы. Дипломаты ее были самыми искусными в мире, ее купцы - самыми богатыми. В самый город Венецию, за весь тысячелетний период со времени его основания и до взятия его Бонапартом, благодаря силе ее флота и искусству дипломатии, никогда не вступала нога неприятеля. |
|
| О ПРОЕКТЕ | ПУБЛИКАЦИИ [1] [2] [3] | ТЕМАТИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ |
| НОВОСТИ | HISTORY | enothme@enoth.org |