| ГЛАВА XII СОБЫТИЯ В ОСТ-ИНДИИ (1778-1781). — СЮФФРЕН ОТПЛЫВАЕТ ИЗ БРЕСТА (1781). — ЕГО БЛЕСТЯЩАЯ МОРСКАЯ КАМПАНИЯ В ИНДИЙСКИХ МОРЯХ. 1782 и 1783 гг. Весьма интересная и поучительная кампания Сюффрена в Ост-Индии, хотя и является сама по себе самым замечательным и достойным похвалы морским подвигом войны 1778 г., не повлияла, — но отнюдь не по ошибке Сюффрена, — на общий исход ее. Не ранее как в 1781 г. французский двор нашел возможным направить на Восток морские силы, соответствовавшие важности задачи. Тем не менее, условия на полуострове в то время были таковы, что давали необыкновенный случай для потрясения английского могущества. Гайдер-Али (Hyder Ali) — самый искусный и смелый из всех врагов, против которых Англии приходилось до тех пор сражаться в Индии, — управлял тогда Майсорским королевством, которое по своему положению в южной части полуострова угрожало как Карнатаку, так и Малабарскому берегу. Гайдер за десять лет перед тем один весьма успешно провел войну против вторгшихся в его владения иностранцев, закончившуюся миром на условиях взаимного возвращения завоеваний, и он был теперь сильно рассержен захватом Маэ. С другой стороны, большое число воинственных племен, известных под именем махаратов, — одной и той же расы и слабо связанных между собой узами своего рода феодальной системы, — было вовлечено в войну с Англией. Территория, занимавшаяся этими племенами, главной столицей которых была Пуна, близ Бомбея, простиралась к северу от Майсора до Ганга. Имея, таким образом, смежные границы и расположенные центрально по отношению к трем английским президентствам — Бомбейскому, Калькуттскому и Мадрасскому, Гайдер и махараты пользовались этими преимуществами своего положения для взаимной поддержки и для наступательных операций против общего врага. В начале войны между Англией и Францией в Пуне появился французский агент. Генерал- губернатору Уоррену Гастингсу было донесено, что упомянутые племена согласились на предложенные французами условия и уступили им морской порт на Малабарском берегу. Со своей обычной быстротой Гастингс тотчас же решился на войну и послал дивизию бенгальской армии через Джумну в Берар. Другой отряд из четырех тысяч английских солдат также выступил из Бомбея, но вследствие дурного руководства был окружен и вынужден сдаться в январе 1779 г. Это необыкновенное поражение англичан оживило надежды и увеличило силы их врагов. И хотя понесенный ими материальный урон был вскоре заглажен существенными успехами их способных вождей, потеря престижа оставила глубокий след. Раздражение Гайдера-Али в связи с захватом Маэ было усилено неблагоразумным поведением губернатора Мадраса. Видя, что англичане поставлены в затруднение махаратами, и слыша, что французская армия ожидалась на Коромандельском берегу, он спокойно приготовился к войне.. Летом 1780 г. целые тучи его всадников спустились без предупреждения с гор и появились близ ворот Мадраса. В сентябре месяце трехтысячный отряд английских войск был изрублен на куски, а другой — пятитысячный — спасся только быстрым отступлением к Мадрасу, побросав артиллерию и обоз. Будучи не в состоянии атаковать Мадрас, Гайдер обратился против рассеянных постов, отделенных друг от друга и от столицы открытой местностью, которая теперь находилась всецело в его власти. Таково было положение дел, когда в январе 1781 г. французская эскадра из шести военных кораблей и трех фрегатов появилась у берега. Английский флот под начальством сэра Эдварда Юза ушел в Бомбей. Гайдер обратился за помощью в нападении на Куддалор к графу д'Орву (d'Orves). Лишенная поддержки со стороны моря и окруженная мириадами туземцев, эта крепость должна была пасть. Д'Орв, однако, отказал в этой просьбе и возвратился к Иль-де-Франсу. В то же время против Гайдера выступил сэр Эйр Кут (Eyre Coote), способнейший из английских офицеров в Индии. Гайдер тотчас же снял осаду с окруженных им постов и после ряда операций, продолжавшихся в течение весенних месяцев, был вынужден дать сражение 1 июля 1781 г. Полное поражение его возвратило англичанам эту страну, спасло Карнатак и положило конец надеждам сторонников Франции, незадолго то того вернувшей Пондишери. Великая возможность была упущена. Между тем, как раз в это время в Вест-Индию направлялся французский офицер, сильно отличавшийся по свойствам характера от своих предшественников. Следует припомнить, что когда де Грасс отплыл 22 марта 1781 г. из Бреста в Вест-Индию, с его флотом вышла Эскадра из пяти линейных кораблей под начальством Сюффрена. Последний отделился от главных сил 29-го числа упомянутого месяца, взяв с собой несколько транспортов, предназначенных для мыса Доброй Надежды, тогда голландской колонии. Французское правительство узнало, что из Англии была отправлена экспедиция для захвата этой важной станции на пути в Индию, и спасение ее составляло первую задачу Сюффрена. Действительно, эскадра коммодора Джонстона (СНОСКА: Этот коммодор Джонстон (Johnstone), более известный под именем губернатора Джонстона, был одним из трех комиссаров, посланных лордом Нордом (Lord North) в 1778 г. для примирения с Америкой. Вследствие некоторых подозрительных действий с его стороны Конгресс объявил несовместимым со своею честью продолжение каких- либо сношений с ним. Титул губернатора присоединен к его имени потому, что он был некоторое время губернатором Пенсаколы. Он имел самую незавидную репутацию в английском флоте (см. Charnock, Biogr. Navalis)) первой вышла в море и 11 апреля стала на якорь в Порто-Прайя (Porto Praya) на островах Зеленого Мыса, португальской колонии. Она состояла из двух линейных кораблей и трех 50-пушечных с фрегатами и меньшими судами, не считая тридцати пяти транспортов, большею частью вооруженных. Не ожидая атаки, — не потому, что полагался на нейтралитет порта, а потому, что считал свое назначение тайной, — английский коммодор стал на якорь, не имея намерения сражаться. Случилось так, что в момент отплытия Сюффрена из Бреста один из кораблей, предназначавшихся сначала в Вест-Индию, был переведен в его эскадру. Корабль этот не имел запаса воды, достаточного для дальнейшего путешествия, что вместе с другими причинами заставило Сюффрена также зайти в Порто- Прайя. Рано утром 16 апреля, через пять дней после Джонстона, он подошел к острову и отправил вперед обшитый медью корабль для рекогносцировки. Так как он приближался с востока, то берег в течение некоторого времени скрывал от него английскую эскадру; но в три четверти девятого передовой корабль «???» (Artesien) дал сигнал о том, что корабли неприятеля стоят на якоре в бухте. Последняя открыта к югу и тянется с востока на запад мили на полторы. Условия там таковы, что корабли стоят обыкновенно в северо- восточной ее части, близ берега (план XIII) (СНОСКА: Этот план заимствован почти целиком из сочинения Асhоt, Vie de Suffren). Англичане расположились в неправильной линии, в направлении вест-норд-вест. Сюффрен и Джонстон были оба удивлены, увидев друг друга, особенно последний, и инициатива боя осталась за командующим французской эскадрой. Немногие люди были более, чем он, способны как по темпераменту, так и по опытности к принятию быстрого решения, требовавшегося обстоятельствами. При горячем желании боя и врожденном военном таланте Сюффрен был научен поведением Боскауэна по отношению к эскадре де ла Клю (СНОСКА: Стр. 234), в которой он служил, не придавать значения способности Португалии заставить уважать свой нейтралитет. Он знал, что вражеская эскадра направлялась к мысу Доброй Надежды. Единственным вопросом для него было решить, следует ли ему поспешить к мысу, пока был шанс придти туда первым, или атаковать англичан на якорях, в надежде нанести их кораблям повреждения, достаточные для того, чтобы остановить их дальнейшее движение. Он выбрал последнее; и хотя корабли его эскадры, имея неодинаковую скорость, были рассеяны, он решился войти в бухту немедленно, чтобы не потерять преимущества внезапности. Дав сигнал приготовиться к сражению на якоре, он занял на своем 74-пушечном флагманском корабле «???» (Heros) головное положение, обогнул юго-восточный мыс бухты и направился прямо на английский флагманский корабль (f). За ним последовал «Ганнибал» (Hannibal), также 74-пушечный (линия ab); кроме того, его сопровождал корабль «???» (Artesien) (с) — 64-пушечный, — тогда как два арьергардных корабля были еще далеко сзади. Английский коммодор приготовился к сражению тотчас же, как увидел неприятеля, но не успел исправить свой строй. Сюффрен стал в пятистах футов от флагманского корабля (по курьезному совпадению называвшегося также «???» (Неrо) (СНОСКА: Heros — по-французски герой. Неrо — то же самое по- английски. — Прим. ред.), на правом его траверзе, и, имея таким образом неприятельские корабли с двух сторон, открыл огонь. «???» (Hannibal) стал на якоре впереди своего коммодора (b), и так близко от него, что последний должен был потравить канат и податься назад (а); но его капитан, не зная о намерении Сюффрена игнорировать нейтралитет порта, не послушался его сигнала изготовиться к бою и остался совершенно неподготовленным: его палубы были загромождены бочонками, так как он собирался пополнить запас воды, и орудия не были раскреплены. Он не увеличил своей ошибки каким-либо колебанием, но смело последовал за флагманским кораблем, пассивно выдерживая огонь противника, на который некоторое время не мог отвечать. Придерживаясь к ветру, он прошел на ветре у своего начальника, весьма искусно избрал свою позицию и искупил смертью свою первую ошибку. Оба упомянутых корабля расположились так, чтобы пользоваться батареями обоих бортов. «???» (Artesien) в дыму прошел по борту ост-индского торгового корабля, принятого им за военный, и при прохождении (с') капитан его был убит наповал, в момент, когда изготовился отдать якорь. И так как критический момент был упущен, вследствие потери главы корабля, то последний начал дрейфовать, увлекая за собой ост-индский корабль (c"). Остальные два корабля, пришедшие слишком поздно, не могли придержаться достаточно к ветру и также были отнесены в сторону от арены боя (d, e). Сюффрен, видя, что должен принять бремя сражения только с двумя кораблями, обрезал канат и поставил паруса. «???» (Hannibal) последовал его маневру; но так велики были его повреждения, что его фок- и грот-мачты полетели за борт, к счастью, не ранее того, как он вышел из бухты. Оставляя совершенно в стороне вопросы международного права, мы должны сказать, что смысл и характер атаки Сюффрена с военной точки зрения требуют внимания. Чтобы судить о них правильно, мы должны рассмотреть, какова была цель возложенной на него миссии и каковы были главные факторы за и против этой атаки. Главной его целью была защита мыса Доброй Надежды против английской экспедиции; главным средством к достижению этой цели был приход туда первым; препятствием к успеху был английский флот. Чтобы предупредить прибытие последнего, Сюффрену открывались два пути: либо спешить туда, в надежде выиграть гонку, либо разбить неприятеля так, чтобы вообще отнять у него возможность идти туда. До тех пор, пока местонахождение неприятеля было ему неизвестно, поиски его в море были бы потерею времени; но когда счастье привело его на след неприятеля, гений его подсказал ему то заключение, что господство на море в южных водах, как решающий фактор, должно быть обеспечено безотлагательно. Употребляя его собственное сильное выражение, «разгром английской эскадры в корне уничтожил бы все планы и проекты этой экспедиции и на долгое время обеспечил бы нам превосходство в Индии, результатом которого мог бы быть славный мир, а также помешал бы англичанам придти на мыс Доброй Надежды прежде меня, — цель, которая была достигнута и составляла главную задачу моей миссии». Он получил неверные известия о силе английской эскадры, полагая ее большею, чем она была на самом деле; но он застиг ее при невыгодных для нее обстоятельствах и врасплох. Поэтому быстро принятое им решение сражаться было справедливо, и самой выдающейся заслугой Сюффрена в этом деле является то, что он на момент отложил — выбросил, так сказать, из головы — конечные цели своего крейсерства. Но, поступая так, он отступал от традиций французского флота и от обычной политики своего правительства. Нельзя поставить ему в вину, что он не получил от своих капитанов поддержки, которую был в праве ожидать. О случайностях и о небрежности, которые вызвали неудачу, уже было упомянуто, но поскольку в его распоряжении были три лучших корабля, нет сомнения, что он был прав, воспользовавшись неожиданностью и надеясь, что два резервных корабля успеют придти вовремя. Положение, занятое кораблем Сюффрена и кораблем «???» (Hannibal), позволявшее им стрелять обоими бортами, другими словами, в полную силу, было выбрано превосходно. Он, таким образом, полностью воспользовался преимуществом, какое дали ему неожиданность и беспорядок в эскадре неприятеля. Этот беспорядок, согласно английским отчетам, вывел из боя два пятидесятипушечных корабля — обстоятельство, которое, не делая чести Джонстону, подтвердило правильность стремительной атаки Сюффрена. Если бы он получил помощь, на которую, по всем данным, был в праве рассчитывать, то уничтожил бы английскую эскадру. Но и без этого он спас Капскую колонию при Порто-Прайя. Неудивительно поэтому, что французский двор, несмотря на свою традиционную морскую политику и на дипломатические затруднения, причиненные ему нарушением португальского нейтралитета, сердечно и великодушно признал энергичность действий Сюффрена, которую он не привык видеть в своих адмиралах. Говорили, что Сюффрен, который имел случай наблюдать осторожные маневры д'Эстена в Америке и служил во время Семилетней войны, приписывал отчасти неудачи, понесенные французами на море, той их тактике, которую он заклеймил названием покрывала робости, но что результаты боя в Порто-Прайя, по необходимости начатого без предварительного соглашения между командирами кораблей, убедили его, что система и метод приносят свою пользу (СНОСКА: La Sеrrе, Essais Hist. et Critiques sur la Marine Francaise). Конечно, его тактические комбинации впоследствии были более высокого порядка, особенно в его первых сражениях на Востоке (ибо в позднейших сражениях он, кажется, опять отказался от них под влиянием разочарований, вызванных недоброжелательством или заблуждениями его капитанов). Но его великая и выдающаяся заслуга состоит в ясности, с которой он признал, что флоты Англии, как представители морской силы ее, были настоящими врагами морского могущества Франции и что флоты последней должны были атаковать их всегда, когда имелось хотя бы относительное равенство сил. Далекий от того, чтобы быть слепым к значению тех конечных целей, которым деятельность французского флота постоянно подчинялась, он, тем не менее, видел ясно, что путь к обеспечению этих целей состоял не в сохранении своих кораблей, но в уничтожении кораблей неприятеля. Нападение, а не оборона было путем к морскому могуществу в его глазах, и это могущество представлялось ему также и средством приобретения влияния на суше, — по крайней мере, в странах, отдаленных от Европы. Он имел мужество принять эти воззрения английской политики после сорока лет службы во флоте, принесенном в жертву противоположной системе; но он присоединил к практическому применению этих воззрений метод, которого не находил ни у одного английского адмирала своего времени, — за исключением, может быть, только Родни, — и большую пылкость, чем у последнего. Тем не менее, образ действий, которому он следовал, не являлся только вдохновением момента. Он был результатом ясных воззрений, которых Сюффрен держался всегда и которые неоднократно выражал. Его природная пылкость соединялась, однако, с упорством глубокого убеждения. Так, он писал д'Эстену после неудачной попытки уничтожить эскадру Баррингтона в Санта-Лючии, жалуясь на недостаток матросов у него самого и на других кораблях, с которых люди были высажены для атаки английских войск, что: «несмотря на малые результаты двух канонад 15 декабря (направленных против эскадры Баррингтона) и неудачу, которую потерпели наши сухопутные силы, мы, тем не менее, можем надеяться на успех. Но единственное средство достигнуть его заключается в энергичном нападении на враждебную эскадру, неспособную, при нашем превосходстве, сопротивляться нам, несмотря на ее береговые батареи, действие которых будет нейтрализовано, если мы сцепимся с ее кораблями или бросим наши якоря на их буйки. Если мы будем медлить, она может уйти... Кроме того, пока наш флот не укомплектован полностью экипажем, он не в состоянии ни плавать, ни сражаться. Что случаюсь бы, если бы прибыл флот адмирала Байрона? Какова была бы судьба кораблей, не имеющих ни экипажей, ни адмирала? Их поражение вызвало бы потерю армии и колонии. Уничтожим же эту эскадру, и тогда неприятельская армия, терпя недостаток во всем и находясь в стране, где борьба сопряжена с большими трудностями, будет вскоре принуждена сдаться. Тогда, если Байрон придет, мы будем рады его видеть. Я думаю, нет необходимости указывать на то, что для этой атаки нам нужны люди и планы, хорошо согласованные с теми, кто будет выполнять их». Сюффрен осуждал также д'Эстена за то, что он упустил случай взять в плен четыре корабля эскадры Байрона, выведенные из строя в сражении при Гренаде. Вследствие неблагоприятного стечения обстоятельств атака в Порто-Прайя не имела того решительного результата, какого она заслуживала. Коммодор Джонстон снялся с якоря и последовал за Сюффреном; но он считал, что его силы недостаточны для прямой атаки французов, при решительном характере их коммодора, и боялся потерять время в погоне за ним под ветер от его порта. Он сумел, однако, взять назад ост-индский корабль, который увел у него «???» (Artesien). Сюффрен продолжал свой путь и 21 июня стал на якорь у мыса Доброй Надежды, в бухте Симона. Джонстон подошел туда две недели спустя, но, узнав от передового корабля, что французские войска высадились на берег, отказался от предприятия против этой колонии, совершив успешный крейсерский набег на пять судов из Голландской Индии в Салданхской бухте (Saldanha Bay), который плохо возместил неудачу военного предприятия, и затем вернулся в Англию, предварительно послав линейные корабли на соединение с сэром Эдвардом Юзом в Ост-Индию. Увидев, что безопасность Мыса обеспечена, Сюффрен отплыл к Иль-де-Франсу, прибыв туда 25 октября 1781 г. Граф д'Орв, как старший в чине, принял там командование соединенной эскадрой. После окончания необходимого ремонта флот отплыл в Индию 17 декабря. 22 января 1782 г. был взят английский 50- пушечный корабль «???» (Hannibal). 9 февраля граф д'Орв умер, и Сюффрен сделался главнокомандующим с чином коммодора. Несколько дней спустя увидели берег к северу от Мадраса, но вследствие противных ветров к городу подошли только 15 февраля; под защитой мадрасских фортов оказались на якоре девять больших военных кораблей. Это был флот сэра Эдварда Юза, расположенный в боевом строю, а не в беспорядке, как флот Джонстона (СНОСКА: Вопрос об атаке английской эскадры на якорях обсуждался в военном совете. Его мнение укрепило намерение Сюффрена не делать этого. При сопоставлении этого с упущением англичан, не атаковавших французский отряд в Ньюпорте (стр. 311), следует помнить, что в последнем случае не было средств заставить корабли оставить их сильную позицию, тогда как, угрожая Тринкомале и другим менее важным пунктам, Сюффрен мог положиться на то, что это заставит Юза выйти в море. Он поэтому был прав, не атакуя флот Юза, тогда как англичане, по всей вероятности, были неправы под Ньюпортом). Здесь в месте встречи двух грозных бойцов, из которых каждый был представителем характерных свойств своей расы, — один английской непреклонной настойчивости и знания морского дела, а другой — пылкости и тактических знаний французов, слишком долго сдерживавшихся и предававшихся ложной системе, — уместно привести точные сведения о материальной части.. Во французском флоте было три 74-пушечных, семь 64- и два 50-пушечных корабля, один из которых был «Ганнибал» (Hannibal), незадолго до того захваченный французами. Им противостояли под командой сэра Эдварда Юза следующие корабли: два 74-пушечных, один 68-, четыре 64-пушечных и один 50- пушечный. Следовательно, соотношение сил (двенадцать против девяти) было решительно не в пользу англичан; и похоже на то, что преимущество в силе каждого корабля в отдельности было также не на их стороне. Нужно помнить, что, прибыв в Ост-Индию, Сюффрен не имел там ни одного дружественного порта или рейда, никакой базы для снабжения кораблей провиантом и для ремонта их в случае нужды. К 1779 г. пали все французские посты; и быстрота его движения, спасшая Капскую колонию, все-таки не привела его в Индию своевременно для того, чтобы помешать захвату тамошних голландских владений. Неоценимая гавань Тринкомале на Цейлоне была взята как раз за месяц до того, как Сюффрен увидел английский флот в Мадрасе. Но если ему, таким образом, приходилось все брать с бою, то Юз мог потерять столь же много. Сюффрену в первый момент встречи принадлежало численное превосходство и возможность занять наступательное положение, со всеми его преимуществами в отношении инициативы. На долю Юза выпало беспокойное оборонительное положение, при меньшей численности его флота, много уязвимых пунктов и незнание того, где будет нанесен удар. В то время все еще было справедливо, — хотя и не так безусловно, как за тридцать лет до того, — что контроль над Индией обусловливался господством на море. Годы, предшествовавшие рассматриваемым теперь событиям, значительно усилили в Индии Англию и соответственно ослабили Францию. Поэтому Сюффрену было более необходимо уничтожить своего неприятеля, чем его предшественникам — д'Аше и другим. Юз же мог рассчитывать на большие силы в английских владениях и, таким образом, нес несколько меньшую ответственность, чем адмиралы, бывшие здесь до него. Однако море все еще было важнейшим фактором в надвигавшейся борьбе, и для надлежащего обладания им было необходимо привести флот неприятеля в большее или меньшее расстройство и иметь хорошо обеспеченную базу. Тринкомале с его нездоровым климатом был значительно лучшей гаванью, чем все остальные на восточном берегу; но он находился в руках англичан еще недостаточно долго для того, чтобы они успели хорошо организовать его снабжение. Юз, поэтому, необходимо должен был снова возвратиться в Мадрас для ремонта после сражения и был вынужден временно предоставить Тринкомале его собственным средствам. Сюффрен, с другой стороны, нашел все порты одинаково лишенными морских запасов, тогда как естественные преимущества Тринкомале делали завладение им вопросом очевидной для него важности; и Юз понял это. Поэтому, независимо от традиций английского флота, которые побуждали Юза к атаке и влияние которых ясно чувствуется между строк его писем, Сюффрен видел в движении к Тринкомале угрозу, долженствовавшую заставить его противника выйти из порта. Но Тринкомале не был единственным предметом его забот. Война между Гайдер-Али и англичанами настоятельно побуждала Сюффрена захватить такой порт на материке, где можно было бы высадить три тысячи войск, находившихся на его кораблях, для совместных действий против общего врага и где бы можно было пополнить, по крайней мере, продовольственные запасы. Все, поэтому, соединялось для того, чтобы заставить Юза выйти из Мадраса и искать случая нанести поражение французскому флоту или, по крайней мере, задержать его. Метод его действий должен был обусловливаться как его собственным искусством, так и искусством противника и неопределенным элементом погоды. Для него было крайне желательно не вступать в сражение иначе, как на выбранных им самим условиях, — другими словами, без такого преимущества положения, которое вознаградило бы его за сравнительную слабость его относительно противника. Поскольку в открытом море флот не может использовать какие-либо преимущества местности, наиболее выгодным для слабейшего противника являлось наветренное положение: оно предоставляло выбор момента и до некоторой степени способа атаки и давало возможность использовать наступательное положение как оборонительное, а при благоприятных обстоятельствах перейти в наступление. Подветренное положение не оставляет для слабейшего иного выбора, кроме бегства или принятия сражения на условиях противника. Каково бы ни было искусство |Юза, должно признать, что задача его была затруднительна. Тем не менее, кажется ясно, что мысли его должны были обратиться к двум требованиям. Первое состояло в том, чтобы нанести французскому флоту такой удар, который уменьшил бы неравенство сил; второе — удержать Сюффрена от занятия Тринкомале, обладание которым всецело зависело от флота (СНОСКА: Зависимость Тринкомале от английского флота в эту кампанию представляет превосходную иллюстрацию затруднительного и фальшивого положения, в каком оказывается флот, когда оборона морских портов его опирается на него самого. Это положение вызывает большие споры в настоящее время и достойно изучения тех, которые утверждают, совершенно неправильно, что флот представляет лучшую береговую оборону. В одном смысле это, без сомнения, справедливо: нападение на неприятеля, за пределами собственных владений, представляет наилучшую оборону; но в узком смысле слова «оборона» — это неправильно. Неукрепленный Тринкомале был прямо центром, вокруг которого Юз должен был вращаться, подобно привязанному зверю, и только такое положение возможно при подобных условиях). Что касается Сюффрена, то если бы он смог нанести Юзу в сражении больший урон, чем понес бы сам, то это обеспечило бы ему свободу действий в любом направлении. 15 февраля Сюффрен, увидев флот Юза в Мадрасе, расположился на якоре в четырех милях к северу от него. Но, сообразив, что линия неприятеля, поддерживаемая батареями, слишком сильна для того, чтобы атаковать ее, он опять поднял паруса в четыре часа пополудни и лег на курс к югу. Юз также снялся с якоря и всю ночь шел на юг под малыми парусами, а на рассвете увидел вражескую эскадру, отделившуюся от конвоя, причем военные корабли находились на расстоянии около двенадцати миль к востоку, а транспорты — девяти миль к юго-западу от него (план XIV, А, А). Это рассеяние было, как утверждают, следствием беспечности французских фрегатов, которые совершенно не думали о неприятеле. Юз немедленно воспользовался этим и погнался за конвоем (с), зная, что линейные корабли должны последовать за ним. Его корабли, обшитые в подводной части медью, быстро нагнали транспорты и захватили шесть из них, из которых пять были английскими призами. На шестом находились триста солдат и боеприпасы. Юз выиграл первый раунд.. Сюффрен, конечно, погнался за ним, и около трех часов пополудни четыре лучших ходока его были в двух или трех милях от самого заднего из английских кораблей. Последние были рассеяны, однако это не помешало им соединиться по сигналу в семь часов вечера. В течение ночи обе эскадры шли на юго-восток под малыми парусами. На рассвете 17-го числа — в день первого из четырех сражений, состоявшихся между этими двумя флотоводцами в течение семи месяцев, — враждебные флоты находились на расстоянии от шести до восьми миль один от другого, — французы на NNO от англичан (В, В). Последние шли в кильватерной колонне на левом галсе (а), что было довольно трудно вследствие слабых ветров и даже частых штилей. Адмирал Юз объясняет, что он надеялся этим курсом обойти неприятеля, чтобы завязать с ним бой на близкой дистанции, рассчитывая оказаться на ветре, когда задует морской бриз. Ветер продолжал быть легким, но с частыми шквалами с NNO, причем французы, идя полным ветром, пользовались порывами его дольше и быстро приближались к англичанам. Намерению Сюффрена атаковать арьергард способствовал курс Юза. Последний, увидев, что арьергард рассеян, спустился в бакштаг, в линии фронта (b), отступив, чтобы дать время кораблям его приблизиться к центру. Эти движения в линии фронта продолжались до сорока минут четвертого часа пополудни, когда, увидев невозможность избежать атаки в условиях, избранных неприятелем, Юз привел к ветру на левом галсе и стал ожидать его (С). По своей ли ошибке или нет, он оказался теперь в наихудшем возможном положении, ожидая атаки превосходных сил в условиях, избранных неприятелем. Арьергардный корабль его «???» (Exeter) не примкнул к линии; и непонятно, почему Юз не сделал его авангардным, повернув на правый галс и таким образом приблизив к нему другие корабли. Метод атаки (С) Сюффрена излагается им и Юзом различно, — впрочем, только в деталях; главные факты обоими передаются одинаково. Юз говорит, что неприятель «направился к арьергарду нашей линии в неправильной двойной линии фронта», в каковом строе он продолжал держаться до момента столкновения, когда «три неприятельских корабля первой линии спустились прямо на «???» (Exeter), тогда как еще четыре корабля второй линии, предводительствуемые «???» (Heros), несшим флаг Сюффрена, обошли с наружной стороны первую линию, пройдя к нашему центру. В пять минут пятого три неприятельских корабля открыли огонь по «???» (Exeter), который отвечал на него вместе с шедшим впереди него кораблем; сражение сделалось общим, распространившись от нашего арьергарда до центра, причем флагманский корабль неприятеля и еще три других из второй линии, хотя и спустились к нашему центру, но не продвинулись вперед далее траверза «???» (Superbe) — нашего центрального корабля; ветер дул слабый, иногда даже сменяясь штилем; по временам шел сильный дождь. При таких обстоятельствах восемь лучших кораблей неприятеля атаковали пять наших, так как авангард нашей линии, состоявший из «Монмута» (Manmouth), «???» (), «???» (Burford) и «???» (Worcester), не мог быть введен в сражение без поворота на другой галс», для чего ветер не был достаточно силен. Здесь мы оставим их и приведем рассказ Сюффрена о том, как он занял свое положение. В донесении морскому министру он говорит: «Я уничтожил бы английскую эскадру не столько своим превосходством в численности, сколько выгодной диспозицией, при которой я атаковал ее. Я атаковал арьергардный корабль и прошел вдоль английской линии до шестого корабля. Таким образом, я сделал три корабля неприятеля бесполезными для него, так что мои двенадцать кораблей имели против себя только шесть кораблей врага. Я начал бой в три с половиной часа пополудни, став в голове своего флота и дав сигнал построить линию насколько возможно лучше, без чего я не стал бы сражаться. В четыре часа я дал трем кораблям сигнал обойти арьергард неприятеля, а остальной эскадре — приблизиться к неприятелю на пистолетный выстрел. Этот сигнал, хотя и репетованный, не был исполнен. Я не подавал примера с а м, чтобы не стать в положение, при котором три арьергардных корабля могли бы повернуть на другой галс и обойти меня. Однако, за исключением «???» (Brilliant), который обошел арьергард, ни один корабль не был так близок к неприятелю, как мой, и не получил столько ядер». Главное расхождение этих двух описаний состоит в том, что Сюффрен утверждает, будто его флагманский корабль прошел вдоль всей английской линии, от арьергардного до шестого корабля, тогда как Юз говорит, что французы разделились на две линии, которые, по приближении, направились — одна на арьергард, а другая на центр его эскадры. Последний маневр был бы лучшим; ибо, если головной корабль атакующего прошел бы, как утверждает Сюффрен, вдоль линии неприятеля, от арьергардного до шестого корабля, то он последовательно принял бы на себя огонь шести кораблей, который нанес бы ему большие повреждения и заставил бы его расстроить линию. Сюффрен также указывает на намерение обойти арьергард, расположив три корабля под ветром у него. Два из них заняли это положение. Далее Сюффрен указывает причину, по которой он не подошел ближе на своем головном корабле; но так как и следовавшие за ним корабли не приближались, то внимание Юза не было привлечено к его поступку. Французский коммодор был серьезно, и кажется справедливо, рассержен бездеятельностью некоторых своих капитанов. На второго в порядке командования он жаловался своему министру: «Будучи впереди, я не мог хорошо видеть то, что происходило в арьергарде. Я приказал г-ну де Тромелэну (de Tromelin) дать сигнал кораблям, которые могли быть возле него; он только повторял мои собственные, не обеспечив их исполнения». Эта жалоба была вполне справедлива 6 февраля, за десять дней до боя, он писал своему помощнику следующее: «Если мы будем так счастливы, что окажемся на ветре, то, поскольку в английской эскадре всего восемь или, самое большее, девять кораблей, я намереваюсь обойти его арьергард. Предполагая, что ваш отряд будет в арьергарде, вы увидите, сколько кораблей окажутся за линией неприятеля, и дадите им сигнал обойти ее (СНОСКА: План XIV, фиг. D, показывает боевой строй, намеченный Сюффреном для этого сражения. Пять арьергардных кораблей неприятеля должны были иметь каждый двух противников, почти борт о борт. Головной французский корабль на наветренной стороне должен был держаться дальше, так, чтобы, атакуя шестой неприятельский корабль, он мог в то же время «задержать» авангардные корабли, если бы они попытались подкрепить арьергард, повернув для этого на другой галс) (т. е. напасть с подветренной стороны)... Во всяком случае, я прошу вас указать вашему отряду маневры, которые, по вашему мнению, всего лучше обеспечат успех сражения. Занятие Тринкомале и Негапатама, а может быть и всего Цейлона должно заставить нас желать генерального сражения». Последние две фразы выясняют взгляд Сюффрена на положение в Индийских морях, которое требовало сперва разгрома вражеского флота, а затем и захвата известных стратегически ценных портов. Что это определение положения было справедливо, столь же верно, как и то, что оно перевернуло обычные французские понятия, согласно которым порт считался первым объектом действий, а флот неприятеля — вторым. Генеральное сражение было первым желанием Сюффрена, и поэтому правильно сказать, что уклонение от такого боя должно бы было быть первой целью Юза. Старания последнего занять наветренное положение были, поэтому, целесообразны; и так как в феврале месяце морской бриз в Мадрасе начинает дуть с востока и юга около одиннадцати часов утра, то Юз, вероятно, поступил хорошо, держась этого направления, хотя результат обманул его ожидания. Де Гишен в одном из его сражений с Родни выбрал такой курс, чтобы быть на ветре, когда подует полуденный бриз, и это желание осуществилось. О том, как воспользовался бы Юз преимуществом наветренного положения, можно судить только по его собственным словам, что он искал его для сражения на более близкой дистанции. В этом еще нет гарантии искусного пользования тактическим преимуществом. Сюффрен также излагает в обращении к Тромелэну (Tromelin) свой взгляд на обязанности второго в порядке командования, — взгляд, который в основном совпадает со взглядом на тот же предмет Нельсона, выраженный в его знаменитом приказе перед Трафальгаром. В этом первом своем сражении Сюффрен вел главную атаку сам, предоставив управление тем, что может быть названо резервом, — по крайней мере, во второй половине сражения, — своему помощнику, который, к несчастью для него, был не Коллингвудом и совершенно не сумел оказать ему поддержку. Вероятно, что занятие Сюффреном головного положения не было следствием каких-либо теоретических взглядов его, а было вызвано тем фактом, что корабль его являлся лучшим ходоком во флоте и что поздний час и легкость ветра делали необходимым вызвать неприятеля на бой возможно скорее. Но этот шаг был ошибкой со стороны Сюффрена. Нахождение командующего на головном корабле сопряжено, — не необходимо, но весьма естественно, — с идеей подачи примера; и удержание им своего корабля на порядочной дистанции от неприятеля ради превосходных тактических оснований заставило капитанов, державшихся у него в кильватере, также не приближаться к неприятелю, несмотря на сигналы, что было естественно, почти простительно. Противоречие между приказаниями и примером, — которое проявилось столь ярко при Виксбурге в нашей гражданской войне, вызвав недоразумения и вражду между двумя храбрыми офицерами, — не должно допускаться. Дело начальника предупредить такие недоразумения путем самого тщательного предварительного разъяснения как буквы, так и духа своих планов. Это особенно важно по отношению к сражениям на море, где дым, слабый ветер и перебитый такелаж могут сделать весьма затруднительным чтение сигналов, являющихся почти единственным средством связи. Такова была практика Нельсона; не чужд был пониманию этого и Сюффрен. «Точное согласование диспозиций с теми, кто должны исполнять их, — необходимо», писал он д'Эстену за три года до этого. Но если следовавшие за ним и сражавшиеся корабли еще можно извинить, то действия арьергардных кораблей и особенно второго, в порядке командования, офицера, хорошо знавшего планы Сюффрена, являются непростительными. Он должен был принудить арьергардные корабли занять подветренное положение, сам став в голове, если это было необходимо. Ветер был достаточно силен для этого, ибо два капитана действительно вступили в бой под ветром — один из них без всяких приказаний, побуждаемый лишь собственной доброй волей и мужеством и следуя лозунгу Нельсона: «капитан, который ставит свой корабль борт о борт с неприятельским, не может быть очень неправ». Он получил особенное одобрение Сюффрена, что само по себе было почетной наградой. Было ли неудовлетворительное поведение столь многих его товарищей следствием их неполноценности, или оно было вызвано раздорами и вероломством в их среде, — это неважно для военного писателя, но должно интересовать французских офицеров, ревниво относящихся к чести своего оружия. Жалобы Сюффрена после нескольких неудач сделались очень бурными. «Мое сердце, — писал он, — разрывается от всеобщей измены. Я только что потерял случай уничтожить английскую эскадру... Все — да, все — корабли могли бы подойти близко к неприятелю, так как мы были на ветре и впереди, и ни один не сделал этого. Некоторые из них вели себя храбро в других сражениях. Я могу только приписать этот страх желанию привести к концу крейсерство, злой воле и невежеству. Результат был ужасен. Я должен сказать вам, монсеньер, что офицеры, которые были на Иль-де-Франсе, не моряки и не военные люди. Не моряки, ибо они не были в море; а их коммерческий темперамент — независимый и недисциплинированный — безусловно, противен воинскому духу». Это письмо, написанное после его четвертого сражения с Юзом, должно быть принято с некоторыми поправками. Кажется, что сам Сюффрен, поторопившийся в этом последнем случае по своей горячности, был отчасти ответственен за беспорядочное состояние своего флота во время сражения, да и другие обстоятельства, и прежде всего, характер некоторых из порицавшихся им офицеров, делают обвинение их в измене преувеличенным. С другой стороны, остается правильном факт, что после четырех генеральных сражений, при численном превосходстве французов, которыми командовал искусный и горячий Сюффрен, английская эскадра, говоря словами его собственной жалобы, «все еще существовала»; и не только существовала, но и не потеряла ни одного корабля. Единственное заключение, какое можно вывести из этого, высказано одним французским морским писателем: «Количество исчезло перед качеством» (СНОСКА: Тrоude, Batailles Navales). Несущественно, произошла ли неудача от неспособности или недоброжелательства. Неспособность капитанов, проявлявшаяся на поле сражения, не влияла на общее ведение кампании, на котором сказывались качества одного только начальника. Бой 17 февраля продолжался два часа и закончился переменой ветра на юго- восточный в шесть часов пополудни. Англичане были, таким образом, поставлены в наветренное положение, и их авангардные корабли получили возможность принять участие в сражении. Но так как наступила ночь, то Сюффрен в половине седьмого лег со всей своей эскадрой в бейдевинд, на правом галсе, взяв курс на NО, тогда как Юз направился к югу под малыми парусами. Капитан французского флота Шевалье утверждает, что Сюффрен намеревался возобновить сражение на следующее утро. Но в таком случае он должен был принять меры, чтобы держаться ближе к неприятелю. Политика Юза — не вступать в бой без какого-либо преимущества на его стороне — была слишком ясна для того, чтобы можно было допустить предположение, что, лишившись возможности использовать в бою один из своих кораблей — «???» (Exeter), на котором сосредоточился огонь столь многих врагов, он остался спокойно ждать атаки. Это настолько ясно, что делает вероятным предположение о нежелании Сюффрена немедленно возобновить сражение из-за серьезных повреждений в его флоте и ненадежного поведения его офицеров. На следующее утро враждебные флоты уже потеряли друг друга из виду. Продолжавшийся северный ветер и тяжелое состояние двух кораблей заставили Юза идти в Тринкомале, где защищенная гавань позволила ему сделать необходимые исправления. Сюффрен, озабоченный своими транспортами, прошел к Пондишери, где стал на якорь вместе с ними. Его желанием было — следовать дальше для нападения на Негапатам; но командир сухопутных войск решил действовать против Куддалора. После переговоров и достижения соглашения с Гайдер-Али армия высадилась к югу от Порто-Ново и подошла к Куддалору, который сдался 4 апреля. Между тем Сюффрен, горя желанием достигнуть своей главной цели, снова отплыл в море 23 марта. Он надеялся отрезать два линейных корабля, ожидавшиеся из Англии, но опоздал: оба эти корабля (74-пушечные) присоединились 30 марта к главным силам в Мадрасе, куда Юз после двухнедельного ремонта в Тринкомале вернулся уже 12 марта. Вскоре после присоединения к нему подкреплений он опять отплыл в Тринкомале с войсками и военными запасами для гарнизона. 8 апреля на северо-востоке показалась эскадра Сюффрена, державшаяся также к югу. Юз продержался на прежнем курсе в течение этого и двух следующих дней при легких северных ветрах. 11-го числа в пятидесяти милях к северу от Тринкомале он взял к берегу Цейлона и спустился по направлению к порту. Утром 12-го числа опять показалась на северо-востоке французская эскадра, шедшая под всеми парусами, чтобы догнать его. Это был день, когда Родни и де Грасс встретились в Вест-Индии; но роли здесь были обратные: здесь французы, а не англичане искали сражения. Скорости отдельных кораблей противников были далеко неравны. У каждого были корабли, обшитые медью в подводной части и не обшитые. Юз увидел, что худшие ходоки его не в состоянии уйти от лучших ходоков противника — условие, которое всегда побуждает отступающую эскадру, в конце концов, рискнуть на бой, если только она может решиться пожертвовать арьергардными кораблями, и которое настоятельно требует как для безопасности, так и для эффективности действий эскадры, чтобы все суда одного и того же класса имели известный минимум скорости. Та же самая причина, — опасное положение отделившихся кораблей, — побудила де Грасса в тот же день на другом театре решиться на рискованный маневр, следствием которого было большое несчастье. Юз решился сражаться, имея на то больше оснований, и в девять часов утра построил свою линию на правом галсе (план XV, А (СНОСКА (не знаю откуда): Английский и французский флагманские корабли имеют на плане большие размеры, чем остальные)), направив к берегу свою эскадру в стройном порядке при промежутках между кораблями в два кабельтова. Ниже приводится его описание, которое опять-таки отличается от описания Сюффрена, давая совершенно иное и более лестное представление о тактике французского коммодора: «Неприятель, находившийся в 6 милях на NО от нас, при северо-восточном ветре, продолжал маневрировать, изменяя позиции своих кораблей в линии до пятнадцати минут первого, когда спустился (а) на нас; при этом пять кораблей его авангарда прошли вперед (b), чтобы завязать бой с кораблями нашего авангарда, а другие семь кораблей (b') направились прямо на наши три центральных корабля — «???» (Superbe), «Монмут» (Monmouth) шедший передним, и «???» (Моnаrcа), шедший за ним. В половине второго начался бой между авангардами обеих эскадр; три минуты спустя я дал сигнал общего сражения. Французский флагманский корабль «???» (Heros) и шедший за ним «???» (L'Orient) (оба 74-пушечные) спустились к «???» (Superbe) на расстояние пистолетного выстрела. «???» (Heros) удерживал свое положение, обмениваясь жестокими залпами с противником в течение девяти минут, а затем, сильно поврежденный, пошел в атаку на «Монмут» (Monmouth), сражавшийся в это время с другим неприятельским кораблем, и тем очистил место для кораблей своего арьергарда, которые смогли теперь поддержать атаку нашего центра, где происходило самое жаркое сражение. В три часа «Монмут» (Monmouth) потерял свою бизань-мачту, сбитую ядрами неприятеля, а через несколько минут и свою грот-мачту и вышел из линии под ветер (С, с); а в сорок минут четвертого, поскольку ветер неожиданно продолжал заходить к северу, без всякою морского бриза и боясь посадить свои корабли на мель, я дал сигнал повернуть через фордевинд и затем привести в бейдевинд, в боевой линии, на левом галсе, не прекращая сражения с неприятелем». Здесь сосредоточение сил действительно повредило противнику. В этом самом суровом сражении между двумя суровыми бойцами потери англичан составили 137 убитых и 430 раненых на одиннадцати кораблях. Из этого числа два центральных корабля, флагманский и его передний мателот потеряли 104 убитыми и 198 ранеными — 53% всех потерь эскадры, которой они составляли всего 18%. Эти потери были гораздо тяжелее по отношению к размерам кораблей, чем те, которые выпали на долю головных кораблей двух колонн при Трафальгаре (СНОСКА: «Виктория» (Victory), корабль Нельсона при Трафальгаре (100-пушечный), потерял 57 убитыми и 102 ранеными; корабль Юза (70- пушечный) потерял 59 убитыми и 96 ранеными. Корабль Коллингвуда «???» (Royal Sovereign) (также 100-пушечный) потерял 47 убитыми и 94 ранеными; «Монмут» (Monmouth) (64-пушечный) в сражении Юза потерял 45 убитыми и 102 ранеными). Повреждения корпусов, рангоутов и т.п. были еще серьезнее. Английская эскадра была совершенно разбита этим сосредоточением сил неприятеля на небольшой части ее. Будучи слабее противника, когда начался бой, Юз сделался еще слабее, лишившись двух кораблей, а Сюффрен получил еще большую свободу действий. Но насколько такое сосредоточение сил Сюффрена было намеренным? Для ответа на этот вопрос мы должны обратиться к работам двух французских писателей (СНОСКА: Troude, Batailles Navales; Chevalier, Hist. de la Marine Francaise), которые основали свое повествование на его собственных депешах, имеющихся в архиве морского министерства. О действительном перевесе, завоеванном французами, надо судить по сравнению списков потерь и повреждении, нанесенных отдельным кораблям. Ибо очевидно, что если обе эскадры получили одинаковую сумму повреждений, но у англичан они пали на два корабля, так что они не могли подготовиться к новому сражению ранее, как через месяц или позже, тогда как у французов повреждения распределялись между двенадцатью кораблями, что позволяло им снова дать бой уже через несколько дней, то надо признать, что стратегически и тактически победа осталась за французами (СНОСКА: Это замечание кажется слишком очевидным само по себе, чтобы нуждаться в доказательстве; тем не менее еще неизвестно, причисляют ли вообще моряки эту истину к фонду своих аксиом). Что касается целей Сюффрена, то ничто не указывает на то, что он хотел произвести такую атаку, какую описывает Юз. Имея двенадцать кораблей против одиннадцати английских, он намеревался, кажется, последовать обычным английским приемам: построить линию, параллельную неприятельской, спуститься всем флотом и атаковать каждым своим кораблем соответствующий корабль неприятеля. К этому он прибавил одну простую комбинацию: двенадцатый французский корабль, не имея противника, должен был сражаться с арьергардным английским кораблем с подветренной его стороны, что ставило последний между двух огней. В действительности, сосредоточение сил против авангарда и центра, каким его описывает Юз, тактически стоит ниже подобного же сосредоточения сил против центра и арьергарда колонны. Это справедливо даже по отношению к паровым судам, которые хотя и менее подвержены потере движущей силы, все же должны повернуть кругом, чтобы перейти из авангарда в арьергард, теряя при этом много драгоценных секунд. Но это тем более справедливо по отношению к парусным судам, особенно при легких переменных ветрах, которые характеризуют время смены муссонов, когда именно и происходило сражение. Нельсон подчеркивал свое презрение к русскому флоту его времени, но, хотя и не будучи много лучшего мнения об испанцах, он при Трафальгаре сосредоточил тяжесть атаки на арьергарде союзных флотов. Имея дело с такими моряками, как капитаны флота Юза, тем более было бы ошибкой напасть на авангард вместо арьергарда; только мертвый штиль мог бы помешать последнему принять участие в сражении. Капитан Шевалье так описывает атаку Сюффрена. После упоминания о построении Юза в линию на правом галсе он говорит. «Этому маневру подражали французы, и обе эскадры составляли параллельные линии, держа приблизительно на WNW (А, А). В одиннадцать часов, когда наша линия хорошо выровнялась, Сюффрен ждал сигнал спуститься всем вместе на WSW. Наши корабли плохо держались предписанной линии пеленга, и авангард, составленный из лучших ходоков, первым подошел на дистанцию пушечного выстрела к неприятелю (СНОСКА: Как всегда бывает). В час головные корабли английского флота открыли огонь по «???» (Vengeur) и «???» (Artesien) (французский авангард). Эти два корабля, приведя в бейдевинд (СНОСКА: Т.е., повернули свой борт к неприятелю, вместо того чтобы приблизиться к нему), чтобы ответить на огонь неприятеля, сейчас же получили приказание опять спуститься. Сюффрен, который желал решительного боя, сохранял свой курс, принимая без ответа залпы, направленные на его корабль. Подойдя на дистанцию пистолетного выстрела к «???» (Superbe) он привел к ветру (В), на его грот-мачте появился сигнал открыть огонь. Поскольку у адмирала Юза было только одиннадцать кораблей, то «???» (Bizarre), согласно диспозиции, предписанной главнокомандующим, должен был атаковать с кормы арьергардный корабль английского флота и обойти его с подветра. В момент, когда раздались первые пушечные выстрелы, наши худшие ходоки не были еще на своих местах. Повинуясь букве, а не духу приказаний коммодора, капитаны этих кораблей привели в бейдевинд одновременно с предшествовавшими им кораблями. Результатом этого явилось то, что французская линия образовала кривую (В), оконечности которой были представлены в авангарде «???» (Artesien) и «???» (Vengeur), а в арьергарде — «???» (Аfах) и «???» (Severe), почему эти корабли находились очень далеко от тех, которые соответствовали им в неприятельской линии». Из всего этого описания, составленного горячим поклонником Сюффрена, имевшим полный доступ к официальным бумагам, очевидно, что французский начальник задумал атаку, элементарную по замыслу и трудную по исполнению. Чтобы держать весь флот на линии данного пеленга, при свободном ходе, нужно большое искусство, особенно когда корабли имеют различные скорости, как это и было в эскадре Сюффрена. Огромные повреждения, которые получили «???» (Superbe) и «Монмут» (Monmouth), неоспоримо обусловленные сосредоточением сил, не могут быть приписаны диспозиции Сюффрена. «Повреждения, полученные «???» (Heros) в начале боя, не позволили ему оставаться возле «???» (Superbe). He будучи в состоянии своевременно обстенить марсели, так как брасы его были перебиты, он прошел вперед и был остановлен только на траверзе «Монмута» (Monmouth)» (СНОСКА: Chevalier). Это объясняет бедствие последнего корабля, уже получившего повреждения и теперь атакованного сильнейшим противником. «???» (Superbe) освободился от Сюффрена только для того, чтобы быть атакованным следующим французским кораблем, одинаково крупным; и когда «Монмут» (Monmouth) сдрейфовал или спустился под ветер, то и французский корабль тоже сдрейфовал, так что в течение нескольких мгновений он обстреливал из своих кормовых орудий нос «???» (Superbe) (С, d). Последний в то же время был атакован с траверза и с кормы двумя французскими кораблями, которые, по сигналу или без него, пришли на помощь своему коммодору. Рассмотрение списка потерь показывает, что у французов последние распределялись между кораблями гораздо равномернее, чем у англичан. У последних не менее трех кораблей вышли из сражения, не потеряв ни одного человека, тогда как у французов — только один. Сущность сражения, кажется, состояла в несколько случайном сосредоточении огня двух 74-пушечных и одного 64-пушечного французского корабля на одном 74-пушечном и одном 64- пушечном английском корабле. Принимая, что корабли соответствующих классов были равносильны, приходится допустить, что французы имели, считая только бортовые орудия, сто шесть орудий против шестидесяти девяти. В свое время действия адмирала Юза в течение трех дней, предшествовавших сражению, подверглись критике за то, что он воздерживался от нападения на французов, хотя они большую часть времени были под ветром, имея только на один корабль больше, чем у англичан, при сильно растянутом строе. Полагали, что он имел случай разбить их по частям (СНОСКА: Annual Register, 1782). Имеющиеся описания слишком скудны для того, чтобы позволить правильно судить об этом мнении, которое, вероятно, выражало толки молодых офицеров флота в кают-компании и на шканцах. Собственный отчет Юза о положении двух флотов неясен и в одной важной подробности прямо противоположен французскому. Если вышеприведенная возможность действительно представлялась, то английский адмирал, уклонившись от того, чтобы воспользоваться ею, остался верен решению, с которым отплыл, — не искать и не избегать неприятеля, но идти прямо в Тринкомале для высадки войск и выгрузки запасов, бывших у него на корабле. Другими словами, в таком случае он руководствовался в своих действиях скорее французской, чем английской морской политикой — подчинения атаки неприятельского флота выполнению конкретного задания. Если по этой причине он действительно упустил благоприятный случай сразиться с врагом, то имел, конечно, основания горько сожалеть об этом после описанного сейчас боя; но из-за недостатка точных сведений самое интересное, на что мы можем указывать, — это впечатление, произведенное боем на общество и на моряков в Англии. Оно ясно показывает, что англичане считали атаку неприятельского флота первейшей обязанностью своего адмирала. Можно также сказать, что едва ли бы ему пришлось хуже, если бы он взял инициативу атаки на себя, чем пришлось на самом деле от того, что он дождался нападения неприятеля. И, конечно, он пострадал бы еще больше, если бы капитаны Сюффрена были так же хороши, как его. После сражения, к закату солнца, обе эскадры стали на якорь на глубине в пятнадцать сажен (очевидно, глубина была еще меньше, так как три французских корабля приткнулись к коралловым рифам). Здесь противники остались на расстоянии двух миль один от другого, исправляя повреждения. Юз ожидал атаки вследствие тяжелого состояния «Монмута» (Monmouth), но Сюффрен, окончив ремонт 19-го числа, снялся с якоря и вышел в море, где оставался в течение двадцати четырех часов, вызывая противника на бой, но не желая начинать его сам. Он понимал состояние неприятеля так хорошо, что чувствовал необходимость оправдать свой поступок перед морским министром, в донесении которому указал на восемь причин его, приводить которые здесь нет необходимости. Последняя заключалась в неполноценности его капитанов и отсутствии единодушия в их среде. Невероятно, чтобы Сюффрен впал в ошибку, проявив излишнюю осторожность. Напротив, наиболее характерный его недостаток как главнокомандующего состоял в горячности, которая при виде неприятеля переходила в нетерпение и увлекала его иногда в бой слишком поспешно и беспорядочно. Но если в деталях управления боем, в своих тактических комбинациях Сюффрен терпел неудачи вследствие собственной пылкости и недостатков большей части его капитанов, то в общем руководстве кампанией, в стратегии, где личные качества главнокомандующего главным образом и сказываются, — его превосходство проявилось резко и было увенчано блестящим успехом. Здесь пылкость его высказывалась в энергии — неутомимой и заразительной. Страстность его горячей провансальской крови преодолевала трудности, создавала ресурсы из ничего и чувствовалась на каждом корабле, бывшем под его командой. Для военного нет урока более поучительного и более долговечного, чем быстрота и изобретательность, с которыми он, не имея базы снабжения, производил ремонт своего флота и снова выходил в море, пока его более медлительный противник копался над исправлением полученных повреждений. Сражение принудило англичан оставаться бездеятельными в течение шести недель, пока ремонтировался «Монмут» (Monmouth). К несчастью для Сюффрена, его положение не позволило ему немедленно возобновить наступление: у него не хватало людей, провианта и, особенно, запасного рангоута и такелажа. В официальном письме после сражения он писал: «Я не имею запасных материалов для исправления такелажа, на эскадре недостает, по крайней мере, двенадцати запасных стеньг». Транспорты с необходимыми припасами ожидались в Пуан-де- Галль (Point de Galles), который, как и весь Цейлон, за исключением Тринкомале, был тогда еще голландским владением. Сюффрен, поэтому, стал на якорь в Батакало, к югу от Тринкомале, где он находился между Юзом и могущими придти с моря английскими кораблями, и занимал удобную позицию для защиты конвоировавшихся им судов, присоединившихся к нему здесь. 3 июня он отплыл в Транкебар (Tranquebar), датское владение, в котором оставался две или три недели, затрудняя сообщение между Мадрасом и английским флотом в Тринкомале. После того он отплыл в Куддалор, для установления связи с командиром сухопутных сил и Гайдер-Али. Последнего он нашел крайне недовольным недостаточным содействием французского генерала. Сюффрен, однако, сумел приобрести его расположение, и тот выразил желание видеть его по возвращении из замышлявшейся тогда экспедиции, ибо, верный своему правильному инстинкту, коммодор стремился опять встретиться с английским флотом, после поражения которого он намеревался атаковать Негапатам. Сюффрен страдал профессиональными предрассудками. Он всегда имел в виду необходимость как политическую, так и стратегическую — поддерживать союз с султаном и установить контроль над морским побережьем и внутренней частью страны; но он ясно сознавал, что первым шагом к этому было обеспечение господства на море путем разгрома английского флота. Настойчивость и энергия, с какими он преследовал эту цель посреди больших затруднений, соединяясь с ясностью, с какой он видел ее, являются достоинствами, выделяющими Сюффрена из группы французских флотоводцев, равных ему по мужеству, но связанных путами ложной традиции и ошибочными целями. Между тем Юз, наскоро поставив мачты на «Монмут» (Monmouth), ушел в Тринкомале, где на его эскадре был произведен ремонт и были высажены на берег больные; но очевидно, что, — как это уже было упомянуто выше, — англичане еще недостаточно долго владели портом для того, чтобы устроить там арсенал и склад необходимых припасов, ибо он говорит: «Я буду в состоянии поставить новые мачты на «Монмут» (Monmouth) из запасных материалов, хранящихся на нескольких кораблях». Несмотря на это, его средства превосходили те, которые имелись в распоряжении его противника. Во время пребывания Сюффрена в Транкебаре, затрудняющего для англичан сообщение между Мадрасом и Тринкомале, Юз все еще спокойно оставался в последнем порте, отплыв в Негапатам 23 июня, днем позже того, как Сюффрен достиг Куддалора. Враждебные эскадры приближались, таким образом, одна к другой, и Сюффрен поспешил со своими приготовлениями к атаке, как только услышал, что его неприятель находился там, где можно было застичь его. Юз ожидал его движений. Однако до своего отплытия Сюффрен нашел случай написать домой: «Со времени моего прибытия на Цейлон, — частью при помощи голландцев, частью благодаря взятым нами призам, — эскадра была обеспечена всем необходимым на шесть месяцев плавания, а запасом кукурузы и риса я обеспечен более чем на год». Это приобретение было для него справедливым источником гордости и удовлетворения. Без порта и лишенный средств, французский коммодор обеспечил себя лучше, чем его неприятель, транспорты и торговые суда которого удовлетворили его нужды. Этот результат был обусловлен его изобретательностью и деятельностью его крейсеров, вдохновлявшейся им самим. А у него было всего только два фрегата — класс судов, на который адмирал должен был главным образом опираться в таких хищнических военных действиях. 23 марта как провиант, так и другие запасы его были почти на исходе. Шесть тысяч долларов деньгами и провиант конвоировавшихся им судов были его единственными средствами. 12 апреля он выдержал суровый бой, потеряв очень много такелажа, людей и боеприпасов. После этого у него оставалось пороху и снарядов только на один столь же суровый бой. А три месяца спустя он уже мог донести, что готов оставаться в море еще шесть месяцев без дополнительного снабжения. Таким образом, он был обязан всецело самому себе, своей самостоятельности и тому, что без преувеличения может быть названо величием души. Этого не ожидали в Париже, напротив, там полагали, что эскадре придется возвратиться для пополнения запасов к Иль-де-Франсу. Там не думали, чтобы было возможно оставаться в столь удовлетворительном состоянии у враждебного берега, так далеко от ближайшей базы. Сюффрен думал иначе: он рассчитывал, с чисто военным глубоким знанием и здравым пониманием своей профессии, что успех операций в Индии обусловливался господством на море и, следовательно, непрерывным нахождением там его эскадры. Он не побоялся попытаться сделать то, что всегда считали невозможным. Эта твердость духа, носящая отпечаток гения, должна быть рассмотрена для правильной оценки ее в связи с обстоятельствами того времени и предшествовавших поколений. Сюффрен родился 17 июля 1729 г. и участвовал в войнах 1739 и 1756 гг. Он был первым под огнем в сражении Мэтьюза при Тулоне 22 февраля 1744 г. Он был современником д'Эстена, де Гишена и де Грасса, — до наступления дней Французской революции, когда восстание народа показало людям, как часто невозможности бывают не невозможны, а Нельсон и Наполеон надсмеялись над самим этим словом. Его поведение и действия имели, поэтому, в то время еще и добавочную заслугу — оригинальность. Но его величественный характер был способен на еще более великие дела. Убежденный в необходимости удержать эскадру на ее станции, он осмелился не только игнорировать ропот своих офицеров, но и категорические приказания двора. Придя в Батакало, он нашел там депеши, требовавшие возвращения его к Иль-де-Франсу. Вместо того чтобы повиноваться им и снять с себя бремя ответственности, он ослушался их, приведя свои доводы: Сюффрен заявил, что, будучи на месте, он мог лучше судить, чем министр в Европе, о том, чего требовали обстоятельства. Такой вождь заслуживал лучших подчиненных и лучшего коллеги, чем тот, какого он имел в командире сухопутных сил. Позволяли или нет общие условия морской борьбы уничтожить английское владычество в Ост-Индии — остается сомнительным; но несомненно, что между всеми адмиралами трех наций не было ни одного, который был бы настолько же способен достигнуть этого результата, как и Сюффрен. Мы увидим его в условиях суровых испытаний и всегда на высоте положения. После полудня 5 июля эскадра Сюффрена пришла на вид английской, стоявшей на якоре у Куддалора. Через час внезапный шквал снес грот- и бизань-стеньги с одного из французских кораблей. Адмирал Юз снялся с якоря, и оба флота маневрировали всю ночь. На следующий день ветер благоприятствовал англичанам, и оба противника оказались в боевой линии, идя правым галсом и держа на SSO, при ветре с SW. Так как потерпевший аварию французский корабль провел ночь в непростительной бездеятельности, не исправив своих повреждении, то число кораблей, готовых к сражению, было с каждой стороны одинаковое — по одиннадцати. В одиннадцать часов утра англичане спустились все вместе и атаковали противника, корабль против корабля, но, как бывает обыкновенно при таких условиях, арьергардные корабли не подошли так близко к противнику, как бывшие впереди их (план XVI, положение I). Капитан Шевалье подчеркивает, что их неудача была прекрасным возмездием за неудачу французского арьергарда 12 апреля (СНОСКА: Британское описание существенно отличается от французского в объяснении причины того, что арьергарды противников остались на значительном расстоянии друг от друга. «В этом сражении «Монмуту» (Monmouth) не довелось принимать серьезное участие, так как арьергард неприятеля был так далеко под ветром, что корабли британского арьергарда не могли даже и при благоприятном ветре сблизиться с ним без решительного разрыва своей линии» (Memoir of captain Alms, Naval Cronicle, vol. II). Такие противоречия обычны и, за исключением частных случаев, не нуждаются в согласовании их между собой. Алмс (Alms), кажется, был не только первоклассным моряком, но и офицером, способным к решительным самостоятельным действиям; его объяснение, вероятно, справедливо), но упускает заметить в этой связи, что французский авангард как в этом случае, так и 3 сентября маневрировал столь же плохо, как и арьергард. В уме внимательного читателя остается мало сомнений в том, что, в общем, французские капитаны, как моряки, стояли ниже своих противников. В течение первой части сражения четвертый корабль во французской линии, «???» (Brilliant) (а), потерял свою грот-мачту, вышел из линии (а') и постепенно отошел назад и под ветер (а"). В час пополудни, когда бой сделался наиболее жарким, ветер внезапно переменился на SSO, задув в левую скулу кораблей (положение II). Четыре английских корабля: «???» (Burford), «???» (Sultan) (s), «???» (Worcester) и «???» (Eagle), видя приближение бриза, повернули влево по направлению к французской линии; другие, застигнутые врасплох, повернули вправо. Французские же корабли, за двумя исключениями: «???» (Brilliant) (а) и «???» (Severe) (b), повернули в сторону от английской линии. Влияние перемены ветра было, поэтому, таково, что разделило главные силы обеих эскадр и соединило между линиями четыре английских корабля с двумя французскими. Технический порядок был, следовательно, нарушен. «???» (Brilliant), отнесенный далеко назад от своей позиции, попал под огонь двух английских арьергардных кораблей: «???» (Worcester) и «???» (Eagle), которые спустились вовремя и поэтому приблизились к французам. Сюффрен лично пришел к нему на помощь (положение III, а) и отогнал англичан, которым угрожало приближение еще двух французских кораблей, повернувших на запад, во исполнение сигнала. Пока происходила эта стычка, другой французский корабль «???» (Severe) (b) был атакован английским «???» (Sultan) (s) и, если верить французскому капитану де Сийяр (М. de Sillart), еще двумя английскими кораблями. По положению его в линии вероятно, что «???» (Burford) также атаковал его. Как бы то ни было, «???» (Severe) спустил свой флаг; но в то время, когда «???» (Sultan) уходил от него, поворачивая через фордевинд, он возобновил свой огонь, обстреливая противника продольно. Приказание сдаться, отданное французским капитаном и приведенное в исполнение формальным, твердо установленным символическим актом, было оставлено без внимания его подчиненными, которые стреляли по неприятелю со спустившего уже флаг корабля. Внешне действия французов в этом случае свелись к гнусной ruse de guerre (СНОСКА: Военной хитрости (фр.). — Прим. ред.), но было бы несправедливо настаивать на том, что это было сделано преднамеренно. Положения различных кораблей были таковы, что «???» (Sultan) не мог взять своего приза: приближались другие французские корабли, которые должны были отнять его. Негодование младших французских офицеров на слабость своего капитана, поэтому, было оправданным. Их отказ повиноваться ему может быть прощен им, как людям, неожиданно столкнувшимся с вопросом чести в пылу сражения, под уколами стыда. Несмотря на это, более развитое чувство чести потребовало бы от них, чтобы они ждали освобождения от других рук, не связанных действиями их командира, или, по крайней мере, чтобы пощадивший их противник не пострадал от них. Капитан, отрешенный от должности, отправленный домой Сюффреном и разжалованный королем, совершенно скомпрометировал себя своими попытками оправдаться: «Когда капитан де Сийяр увидел, что французские корабли удалились, ибо все корабли, за исключением «???» (Brilliant), легли на другой галс, — он решил, что бесполезно уже продолжать обороняться, и спустил флаг. Корабли, сражавшиеся с ним, немедленно прекратили свой огонь, и тот, который был справа от него, начал удаляться. В этот момент «???» (Severe) положил лево на борт, и его паруса надулись; капитан де Сийяр приказал тогда возобновить огонь из орудий нижней батареи — единственной, при которой прислуга была еще на своих местах, — и присоединился к своей эскадре (СНОСКА: Troude, Batailles Navales. С корабля Сюффрена было видно, что флаг на «???» (Severe) был спущен, но он полагал, что причиной этому были перебитые фалы. На следующий день Юз послал капитана «???» (Sultan) потребовать передачи ему корабля, заявившего о сдаче. Требование это, конечно, не могло быть исполнено. «???» (Sultan), — говорит Труд, — «который подошел к Severe, чтобы взять его, сделался жертвой указанного поступка, ибо на нем сосредоточился огонь всех орудий французского корабля, на который он некоторое время не отвечал»). Это сражение было единственным из пяти сражений Сюффрена у берегов Индии, в котором английский адмирал был нападающим. В нем нельзя найти никакого указания на какие-либо особые военные замыслы или тактические комбинации, но, с другой стороны, Юз постоянно выказывал способности, сообразительность и предусмотрительность искусного моряка, так же как и мужество при всех испытаниях. Он был поистине прекрасным образчиком среднего английского морского офицера середины XVIII столетия, и если невозможно не осуждать общего невежества его в самой важной области военной профессии, то все-таки полезно заметить, в какой мере полное усвоение других ее деталей и неуклонная решимость не уступать противнику восполняли этот серьезный недостаток. Как римские легионы часто исправляли ошибки своих генералов, так английские капитаны и матросы часто спасали то, что терялось ошибками их адмиралов, — ошибками, которых ни капитаны, ни матросы не понимали и даже, вероятно, не допускали. Нигде эти солидные качества не выказывались так ясно, как в сражениях с Сюффреном, потому что нигде в других случаях к ним не предъявлялись такие требования. В морских летописях нет более великолепных примеров отчаянного, но все-таки полезного сопротивления подавляющему превосходству сил противника, чем сопротивление, оказанное «Монмутом» (Monmouth) 12 апреля и «???» (Exeter) 17 февраля. Рассказ о последнем корабле достоин цитирования его здесь. «В конце сражения, когда «???» (Exeter) был уже почти совершенно разбит, старший офицер подошел к коммодору Кингу (King) спросить его, что делать с кораблем, так как два противника опять спускались к нему. Капитан лаконически отвечал: «Ничего не надо делать, как только сражаться, пока он не потонет» (СНОСКА: Annual Register, 1782). Но он был спасен. Сюффрен, напротив, был в это время нестерпимо раздражен дурным поведением своих капитанов. Сийяр был отослан домой, но кроме него еще два капитана, люди с влиятельными связями (и один из них был родственником самого Сюффрена), были отрешены от командования. Как бы это ни было необходимо, немногие, кроме Сюффрена, проявили бы решимость поступить так; ибо он был тогда лишь капитаном первого ранга, а даже и адмиралам не было позволено такое обращение с подчиненными офицерами. «Вы, может быть, будете сердиться, монсеньер, — писал он, — что я не прибегнул к строгости раньше, но я прошу вас помнить, что устав не дает этой власти даже офицеру в генеральских чинах, в каковых я не состою». Именно после сражения 6 июля превосходство энергии и военных способностей Сюффрена начало особенно заметно влиять на исход борьбы между ним и Юзом. Борьба была суровая, но военные качества начали брать верх, как это, конечно, и должно было быть. Потери обеих эскадр в людях, понесенные в последнем сражении, относились между собой, как один к трем, в пользу англичан: с другой стороны, последние, видимо, больше пострадали в парусах и в рангоутах, т.е. в движущей силе. Оба флота стали на якорь вечером — англичане близ Негапатама, французы под ветром близ Куддалора. 18 июля Сюффрен был опять готов к выходу в море, тогда как Юз в этот день только решился идти в Мадрас для окончания ремонта. Сюффрен был еще затем задержан политической необходимостью официального визита к Гайдер-Али, после которого он отплыл в Батакало, прибыв туда 9 августа для ожидания подкреплений и припасов из Франции. 21-го последние прибыли, и два дня спустя он отплыл, теперь с четырнадцатью линейными кораблями, в Тринкомале, став на якорь близ города 25-го числа. На следующий день были высажены войска, установлены батареи и поведена энергичная атака. 30 и 31-го два форта, составлявшие оборонительную силу крепости, сдались, и этот важнейший порт перешел в руки французов. Убежденный, что Юз должен был скоро появиться там, Сюффрен с готовностью согласился на соблюдение по отношению к побежденным всех военных почестей, потребованных губернатором, и удовольствовался достигнутым существенным результатом. Через два дня, вечером 2 сентября, французские разведывательные фрегаты известили, что показался английский флот. В течение шести недель, которые Сюффрен использовал так деятельно и эффективно, английский адмирал оставался спокойно на якоре, занимаясь ремонтом и погрузкой запасов. Нет ни одного точного известия, которое позволило бы решить, насколько эта задержка была неизбежна, но, имея в виду хорошо известное искусство английских моряков того времени, едва ли можно сомневаться, что, обладай Юз неутомимой энергией своего великого соперника, он смог бы выиграть те несколько дней, которые решили судьбу Тринкомале, и спас бы последний, дав противнику сражение. В самом деле, такое мнение подсказывается донесениями самого Юза, которые указывают, что 12 августа корабли были почти готовы к выходу в море; тем не менее, хотя и ожидая нападения на Тринкомале, он не отплыл до 20-го числа. Потеря этой гавани понудила его покинуть восточное побережье, которое сделалось небезопасным при приближении северо-восточного муссона, и дала важное стратегическое преимущество Сюффрену, не говоря уже о политическом влиянии этого факта на туземных правителей Индии. Чтобы вполне оценить этот контраст между двумя адмиралами, необходимо также уяснить себе, насколько различны были их положения по отношению к материалам для ремонта кораблей. После сражения 6-го числа Юз нашел в Мадрасе запасный рангоут, трос, боеприпасы, провиант и вообще весь необходимый материал. Сюффрен в Куддалоре не нашел ничего. Для приведения эскадры в хорошее боевое состояние ему нужны были девятнадцать новых стеньг, нижние мачты, реи, такелаж, паруса и т.д. Чтобы вообще выйти в море, ему пришлось снять мачты с фрегатов и меньших судов и передать их на линейные корабли, тогда как для снаряжения фрегатов пришлось совершенно раздеть английские призы. В Малакский пролив были посланы корабли, чтобы раздобыть строевой лес и недостававший материал для рангоута. На берегу было разобрано несколько домов, чтобы получить доски, необходимые для починки корпусов. Затруднения эти еще увеличивались характером якорной стоянки, представлявшей открытый и часто бурный рейд, недалеко от которого находился английский флот. Но работа велась на глазах главнокомандующего, который, подобно лорду Гоу в Нью-Йорке, вдохновлял рабочих своим постоянным присутствием среди них. «Несмотря на свою необычайную тучность, Сюффрен обнаруживал горячий пыл юности, он был везде, где происходила работа, и давал ей такой могучий импульс, что самый тяжелый труд выполнялся с невероятной быстротой. Все-таки офицеры указывали ему на дурное состояние флота и на необходимость порта для линейных кораблей. Но он возражал на это, что до тех пор, пока Тринкомале не будет взят, открытые рейды Коромандельского берега будут заменять флоту порт» (СНОСКА: Cunat, Vie de Suffren). В самом деле, только его деятельность у Коромандельского берега сделала возможным взятие Тринкомале. Оружие, которым сражался Сюффрен, было ветхо, но результаты, завоеванные его настойчивостью и изобретательностью в изыскании средств, принадлежат к числу неумирающих уроков истории. В то время как свойства двух вождей сказывались на ходе борьбы в Индии, другие, не менее долговечные уроки заносились на страницы истории их правительствами, в значительной мере восстанавливая равновесие между ними. В то время как английское министерство, получив известие о сражении при Порто-Прайя, снарядило в ноябре месяце 1781 г. большую экспедицию, конвоировавшуюся сильной эскадрой из шести линейных кораблей под командой деятельного офицера, для подкрепления флота Юза, французы посылали представителю своего флота в Индии сравнительно скудную помощь в виде маленьких отдельных отрядов, рассчитывая, видимо, обеспечить их безопасность скорее тайной, чем силой. Таким образом, Сюффрен, борясь с бесчисленными трудностями, с горестью узнавал, что то тот, то другой из небольших отрядов, посланных к нему на выручку, перехватывался неприятелем или принуждался последним к возвращению во Францию, не успев выйти из европейских вод. Действительно, к северу от Гибралтарского пролива тогда было мало безопасности для небольших отрядов. Вышло, поэтому, что преимущества, завоеванные деятельностью Сюффрена, были, в конце концов, принесены в жертву бездеятельности его правительства. До падения Тринкомале французы были сильнее на море, но в течение последовавших затем шести месяцев чаша весов была перетянута на сторону их противников прибытием английских подкреплений под начальством сэра Ричарда Бикертона (Richard Bickerton). С обычной своей быстротой французский коммодор приготовился к новым сражениям, как только Тринкомале сдался. Орудия и люди, бывшие на берегу, снова заняли свои места на кораблях, а в порту был оставлен гарнизон, достаточно сильный для того, чтобы освободить французский флот от заботы о нем. Этот великий моряк, который, если учесть средства, бывшие в его распоряжении, сделал не меньше, чем любой другой флотоводец в истории, и так знаменательно продемонстрировал сферу применения и влияния морской силы, не имел намерения стеснять движения своего флота или рисковать своим важным завоеванием, возложив на свой корабли ненужное бремя защиты порта. Когда Юз появился у последнего, английский флот уже был не в силах одним ударом захватить этот обеспеченный теперь надлежащим гарнизоном пост. Без сомнения, такой результат был бы достигнут уничтожением французской морской силы или изгнанием ее из этих вод, но Сюффрен имел достаточные основания думать, что какая бы неудача ни постигла его в тот или иной день, в конечном счете, он сумеет не только отстоять свои позиции. Морские порты должны защищаться сами, сфера действий флота — открытое море, его цель — скорее нападение, чем защита, объект — морская сила неприятеля, где бы ни предстояло с ней встретиться. Сюффрен снова увидел перед собой эскадру, от которой зависел английский контроль над морем, он знал, что к ней должны прибыть до следующего сезона сильные подкрепления, и спешил атаковать ее. Юз, огорченный тем, что не сумел прибыть вовремя, — ибо сражение с ничейным результатом до занятия французами Тринкомале смогло бы спасти то, чего впоследствии не вернуло даже успешное сражение, — не был расположен упустить случай померяться силами с врагом. Все же он весьма разумно отступил к юго-востоку, убегая, по выражению Сюффрена, в хорошем порядке. Регулируя скорость по самому тихоходному из своих кораблей и постоянно меняя курсы, он достиг того, что погоня неприятеля за ним, начавшаяся на рассвете, привела к результатам только в два часа пополудни. Целью англичан было завлечь Сюффрена так далеко под ветер от порта, чтобы в случае повреждения его кораблей ему было нелегко возвратиться в последний. У французов было четырнадцать линейных кораблей против двенадцати английских. Это превосходство вместе с правильной оценкой военного положения в Индии увеличило и без того горячее стремление Сюффрена к бою, но его корабли были плохими ходоками и управлялись равнодушными и недовольными людьми. Эти обстоятельства в течение длинного и утомительного преследования раздражили и рассердили горячего коммодора, который все еще, как и два месяца назад, чувствовал необходимость ускорить операции эскадры. Сигнал следовал за сигналом, маневр следовал за маневром, чтобы построить его корабли, шедшие как попало. «То они сходились, то расходились, — говорит английский адмирал, который тщательно следил за противником, — в неправильном строю и как будто в нерешительности». Но Сюффрен продолжал настаивать на своем, и в два часа пополудни, когда он уже был в двадцати пяти милях от своего порта, а линия его была частью построена и подошла к неприятелю на расстояние выстрела, он дал сигнал привести к ветру для исправления строя, прежде чем окончательно спуститься. Масса ошибок при выполнении этого маневра скорее ухудшила, чем улучшила обстоятельства, и коммодор, потеряв, наконец, терпение, дал сигнал атаки тридцать минут спустя (план XVII, А), а вслед затем другой — вступить в бой на дистанции пистолетного выстрела. Так как все исполнялось неловко и медленно, то по морскому обычаю он приказал произвести пушечный выстрел для подтверждения сигнала. К несчастью, это было понято его собственным экипажем как приказание начать бой, и флагманский корабль разрядил всю свою батарею. Этому примеру последовали другие корабли, хотя они и находились еще на полудистанции пушечного выстрела от неприятеля, что при тогдашнем состоянии артиллерии предопределяло нерешительный исход сражения. Таким образом, в результате ряда обидных ошибок и недостатка выучки сражение началось при весьма неблагоприятных для французов обстоятельствах, несмотря на их превосходство в численности. Англичане, которые отступали под малыми и легко управляемыми парусами, были в хорошем порядке и совершенно готовы к бою, тогда как их неприятель далеко не был в порядке (В). Семь кораблей его обогнали (СНОСКА: Кривые (В) показывают движение кораблей после перемены ветра, которой, в сущности, закончилось сражение. Изображения кораблей указывают строй их в сражении) другие и образовали теперь неправильную группу, впереди английского авангарда и далеко от него, где они могли принести мало пользы, тогда как в центре образовалась вторая беспорядочная группа, в которой корабли мешали друг другу обстреливать противника. При таких обстоятельствах все бремя сражения пало на флагманский корабль Сюффрена (а) и на два других судна, поддерживавших его, тогда как самое заднее судно — небольшой линейный корабль, поддерживавшийся лишь большим фрегатом, — одно сражалось с английским арьергардом. Но у обоих этих судов скоро были сбиты мачты, так что они должны были отступить. Едва ли военная операция может быть выполнена хуже, чем описываемая. Французские корабли в сражении не поддерживали друг друга, они так скучились, что мешали друг другу вести огонь и без нужды увеличивали мишень, представлявшуюся неприятелю. Таким образом, далекие от сосредоточения своих усилий, три корабля Сюффрена, почти не поддерживаемые другими, подверглись сосредоточенному огню английской линии (СНОСКА: Неприятель образовал вокруг нас полукруг и поливал огнем с носа и с кормы, в то время как корабль приходил к ветру (Journal de Bord du Bailli de Suffren).). «Время проходило, и наши три корабля (В, а), сражавшиеся с центром английской линии и обстреливавшиеся анфиладным огнем авангарда и арьергарда, сильно пострадали. Через два часа паруса «???» (Heros) были в лохмотьях, весь его бегучий такелаж перебит, и он не мог больше управляться. «???» (Illustre) потерял свои бизань-мачту и грот-стеньгу». При этом беспорядке для более деятельного противника представлялись большие возможности. «Если бы неприятель повернул теперь оверштаг, — писал начальник штаба французского флота в своем журнале, — то мы были бы отрезаны и, по всей вероятности, уничтожены». Ошибки сражения, в котором пренебреги всяким порядком, имели последствием следующие результаты: у французов участвовало в сражении четырнадцать кораблей, они потеряли восемьдесят два человека убитыми и двести пятьдесят пять ранеными; из всего этого числа шестьдесят четыре убитых и сто семьдесят восемь раненых, или три четверти, пришлись на долю трех кораблей. Два из этих трех потеряли свои грот-и бизань-мачты и фор-стеньгу, другими словами, сделались совершенно беспомощными. Это было повторением в большем масштабе бедствия, которому подверглись два корабля Юза 12 апреля, но в тот день английский адмирал, будучи под ветром и располагая меньшими силами, чем неприятель, должен был принять бой на условиях последнего, тогда как здесь потери пришлись на долю нападающего, который, кроме преимущества наветренного положения и возможности выбрать способ атаки, обладал еще численным превосходством. Следует отдать должное Юзу, который в этом сражении, хотя и страдая недостатком предприимчивости и не выказав никакого признака тактического искусства или coup d'oeil (СНОСКА: Проницательности (фр.). — Прим. ред.), обнаружил все-таки и сообразительность и распорядительность в руководстве отступлением и в умении держать все время в руках свои корабли. Нелегко распределить по справедливости вину, которая падает на его врагов. Сюффрен, не задумываясь, осуждает своих капитанов (СНОСКА: См. стр. 345. Он прибавляет: «Ужасно, что хотя мы четыре раза имели возможность уничтожить английскую эскадру, она все еще существует»). Однако справедливо указывалось, что многие из огульно осуждавшихся офицеров вели себя раньше хорошо как под его командой, так и под командой других адмиралов; что строй его флота при преследовании был неправильный, что сигналы его следовали один за другим со смущающей быстротой и, наконец, что военное счастье, которое всегда надо принимать во внимание, обернулось против французов, так же как и неопытность его капитанов. Совершенно достоверно также, что несчастье должно быть отчасти приписано горячей и необдуманной поспешности Сюффрена, имевшего недостатки, на которых его осторожный и осмотрительный враг играл, быть может, сам того не подозревая. Достойно замечания, что в донесениях Юза нет ни малейших жалоб на его капитанов. Шесть из них пали в сражениях, и о каждом он говорит с простой, но очевидно искренней похвалой, а об оставшихся в живых отзывается с большим удовлетворением. Замечательный контраст между двумя вождями и между командирами кораблей обеих сторон придает особенную поучительность рассматриваемой морской кампании, и окончательный вывод из нее находится в полном согласии с опытом всей военной истории с самого начала. Сюффрен отличался гением, энергией, великой настойчивостью, правильными военными идеями и был также образованным моряком. Юз, видимо, обладал всеми техническими знаниями по морской профессии и, вероятно, командовал кораблем так же хорошо, как любой из его капитанов, но он не выказывал никаких следов качеств, необходимых флотоводцу. С другой стороны, не распространяясь снова об искусстве и верности своему долгу подчиненных английского адмирала, очевидно, что чем бы это ни вызывалось, отдельные французские корабли, как правило, управлялись хуже, чем корабли их противников. По заявлениям Сюффрена, четыре или, по меньшей мере, три раза английская эскадра была спасена от полного разгрома различием в качествах подчиненных офицеров. Хорошие войска часто исправляли результат дурного командования ими, но, в конце концов, лучший вождь обычно торжествует. Это определенно было так в Индийских морях в 1782 и 1783 гг. Война прекратила борьбу, но не прежде чем исход ее ясно обозначился. Сражение 3 сентября, подобно сражению 6 июля, закончилось вследствие перемены ветра к юго-востоку, после чего английская линия повернула через фордевинд и снова построилась на другом галсе. Французская линия также повернула через фордевинд, и ее авангардные корабли, будучи теперь на ветре, спустились между своими выведенными из строя кораблями и линией (С) неприятеля. К закату солнца Юз привел к северу, оставив надежду отбить Тринкомале, но удовлетворенный суровым возмездием, какое воздал своему удачному противнику. Та твердость, которая была не последним качеством Сюффрена, подверглась суровому испытанию вскоре после сражения при Тринкомале. При возвращении в порт 74-пушечный корабль «???» (Orient) сел на мель и погиб вследствие дурного управления им. Единственным утешением было спасение его рангоута для двух потерявших мачты кораблей. Перебитые мачты других кораблей были опять заменены мачтами с разоруженных фрегатов, экипаж которых также понадобился для возмещения потерь в сражении. Исправления производились с обычной энергией, оборона порта была совершенно обеспечена, и 30 сентября эскадра отплыла к Коромандельскому берегу, где присутствие ее настоятельно требовалось французскими интересами. Куддалора достигли в четыре дня, и здесь другой неспособный капитан погубил 64-пушечный корабль «???» (Bizarre) при постановке его на якорь. Вследствие потери этих двух кораблей Сюффрен, встретившись в следующий раз с неприятелем, мог противопоставить только пятнадцать линейных кораблей его восемнадцати. В такой мере общие результаты дела зависят от индивидуальной способности и заботливости участников его. Юз находился в Мадрасе, в девяноста милях к северу от него, куда удалился сейчас же после последнего сражения. В его донесениях повреждения кораблей называются весьма серьезными, но потери были так распределены между ними, что трудно понять, почему он не преследовал французов, чтобы добить их. В это время года муссон, который в течение четырех или пяти месяцев дует с юго-запада, меняется на северо-восточный и направляется к восточному берегу полуострова, где нет хороших гаваней. Вызываемое этим волнение часто делает доступ к берегу невозможным и, таким образом, не позволяет флоту оказать поддержку армии. Перемена направления муссонов часто знаменуется также жестокими ураганами. Оба флота, поэтому, должны были удалиться из области, где их стоянка была бы и опасна и бесполезна. Если бы Тринкомале не был потерян, то Юз при тогдашнем состоянии его эскадры смог бы ждать там подкреплений и запасов, ожидавшихся из Англии; ибо порт, хотя и нездоровый, был безопасен и хорошо расположен. Бикертон уже достиг Бомбея и находился теперь на пути в Мадрас с пятью линейными кораблями. Учитывая положение дел, Юз считал необходимым отправиться на этот сезон в Бомбей и вышел или, скорее, был выгнан в море ураганом 17 октября. Четыре дня спустя Бикертон достиг Мадраса, не встретившись с адмиралом. С активностью, которая всегда характеризовала его, он сейчас же отплыл назад и был снова в Бомбее 28 ноября. Корабли Юза, рассеянные бурей и потерпевшие аварии, через несколько дней стали один за другим прибывать на Бомбейский рейд. Сюффрен удерживал Тринкомале, но ему было нелегко принять решение. Правда, порт был безопасен, и нечего было бояться нападения на него английского флота, но, с другой стороны, в течение приближавшегося сезона муссонов он был нездоровым, и являлось сомнительным, чтобы здесь удалось достать провиант, необходимый для сохранения здоровья экипажа. Короче говоря, хотя и обладая стратегической ценностью, по своей силе и положению порт Тринкомале не располагал достаточными ресурсами. Кроме него можно было еще выбрать Ачем (Achem), гавань на другом берегу Бенгальского залива, близ западной оконечности острова Суматра. Этот порт был здоровым и давал возможность добыть достаточно провианта, а по своему положению относительно северо- восточного муссона позволял кораблям достигать Коромандельского берега скорее, чем из Бомбея, когда более мягкий конец сезона делал высадку там возможной. Эти простые соображения не были, однако, единственными элементами в действительно трудной задаче, которую предстояло теперь решить Сюффрену. Малые результаты, достигнутые этой кампанией, не должны скрывать того факта, что великие события были возможны и что многое могло зависеть от его решения. Вследствие французской политики — посылать подкрепления несколькими малыми отрядами — последние несли большие потери, а между рассеянными командами царила большая неуверенность относительна положения в других местах. Эта неизвестность, потери и медлительность глубоко влияли на политическое положение в Индии. Когда Сюффрен впервые прибыл к берегам Индии, англичанам приходилось бороться не только с Гайдер-Али, но и с махратами. Мир с последними был подписан 17 мая 1782 г.; вследствие же, вероятно, наличия среди них оппозиционной партии обмен ратификационными грамотами состоялся только в декабре. Как у махаратов, так и при дворе Гайдер-Али имелось разделение интересов. И те и другие поставили на вид французам, — которые хотя и имели подозрения, на этот счет не могли добиться точных сведений о договоре их с Англией, — что все зависело от соотношения их военной мощи с английской. Присутствие и действия Сюффрена представляли все, что могла показать Франция благодаря престижу его гения, взятию Тринкомале, успехам в сражениях. Французская армия, запертая в Куддалоре, зависела от султана и в денежном отношении, и в продовольствии, и в подкреплениях. Даже флот обращался к нему за деньгами, за мачтами, за боеприпасами, за хлебом. С другой стороны, англичане стояли на твердой почве. Хотя успех, в общем, был не на их стороне, они не теряли кораблей, и известно было, что сильная эскадра Бикертона прибыла в Бомбей. Более же всего важен был тот факт, что в то время как французы просили денег, англичане расточали их. Для французов было невозможно держаться против своего врага без туземных союзников. Для них было существенно, поэтому, помешать Гайдеру заключить мир с англичанами. В этом-то вопросе и чувствовались особенно недостаток поддержки и неправильная политика правительства метрополии. Командование в Индии как на суше, так и на море было вверено генералу де Бюсси (de Bussy) — некогда одному из блестящих сотрудников Дюплэ, теперь же разбитому подагрой инвалиду шестидесяти четырех лет. С расчетом на сохранение тайны своих действий Бюсси отплыл из Кадиса в ноябре 1781 г. с двумя линейными кораблями на Тенериф, где должен был соединиться с конвоем, оставившим Брест в декабре. Этот конвой, однако, был захвачен англичанами, и только два судна его спаслись и прибыли к де Бюсси. Последний продолжал с ними свой путь и, узнав у мыса Доброй Надежды, что сильная эскадра Бикертона находилась на пути к нему, счел необходимым высадить там значительную часть своих войск. Он достиг Иль-де-Франса 31 мая. Следующий конвой из восемнадцати транспортов, отплыв в апреле в Индию, был также перехвачен в пути. Два из четырех военных кораблей были взяты англичанами, так же как и десять транспортов; остальные возвратились в Брест. Третий отряд был более счастлив, достигнув мыса в мае, но он был задержан там на два месяца печальным состоянием кораблей и экипажа. Эти неудачи вызвали решение де Бюсси остаться на острове до прибытия ожидавшихся с мыса кораблей, а Сюффрен в этот критический момент не знал настоящего положения вещей. Генерал только написал ему, что, не будучи в состоянии достигнуть берега до наступления дурного сезона, он назначает ему рандеву в Ачеме. Эта неопределенность произвела тяжелое впечатление на Гайдер-Али, которого сначала уверили, что прибытия де Бюсси следовало ожидать в сентябре, и который вместо этого получил известия о прибытии Бикертона и об измене своих старых союзников — махаратов. Сюффрен был принужден притвориться оптимистически настроенным, и это, вместе с влиянием его личного характера и успехов, побудило султана продолжать войну. После этого эскадра отплыла в Ачем 15 октября, став там на якорь 2 ноября. Спустя три недели Бюсси прислал судно с известием о том, что его прибытие откладывается на неопределенное время вследствие эпидемии, свирепствующей в его войсках. Сюффрен, поэтому, решился поспешить со своим возвращением к берегу и отплыл 20 декабря. 8 января 1783 г. он стал на якорь близ Ганджама (Ganjam), в пятистах милях к северо-востоку от Куддалора, откуда он мог в любое время отплыть дальше с попутным ветром. Он поставил себе целью атаковать не только каботажные суда, но и английские фактории на берегу, так как бурун в это время часто был умеренный. Но, узнав 12-го числа через один английский приз важную и печальную для французов весть о смерти Гайдер-Али, он отказался от всех второстепенных операций и тотчас же отплыл в Куддалор, надеясь обеспечить своим присутствием продолжение союза так же, как и безопасность гарнизона. Он прибыл на место 6 февраля. За те четыре месяца, что он отсутствовал, неприбытие де Бюсси с войсками и появление Бикертона, который успел показаться на обоих берегах, серьезно поколебало дело французов. Мирный договор между англичанами и махаратами был ратифицирован, и первые, освободившись от этой войны и получив подкрепления, атаковали султана на западном, или Малабарском, берегу. Влияние этой диверсии, конечно, сказалось на восточном берегу, вопреки усилиям французов поддержать там нового султана. Однако в начале ноября на Иль-де-Франсе прекратилась эпидемия в войсках И если бы де Бюсси тогда вышел оттуда без промедления, то он и Сюффрен встретились бы теперь в Карнатике, обладая полным господством на море и большими шансами на берегу. Юз прибыл только два месяца спустя. Оставаясь, таким образом, по-прежнему один, Сюффрен снесся с Типпу-Саибом (Tippoo-Saib), новым султаном Майсора, и отправился в Тринкомале. И только здесь он, наконец, соединился 10 марта с де Бюсси, которого сопровождали три линейных корабля и большое число транспортов. Горя желанием вывести войска в поле, Сюффрен отплыл 15-го числа с самыми быстроходными кораблями и на следующий день высадил отряд в Порто-Ново. Он возвратился к Тринкомале 11 апреля и у входа в гавань встретился с флотом Юза, состоявшим из семнадцати линейных кораблей. Поскольку с ним была только часть его сил, никакого сражения не последовало, и англичане отправились в Мадрас. Теперь как раз дул юго-западный муссон. Нам нет нужды следить шаг за шагом за несложными операциями следующих двух месяцев. Поскольку Типпу сражался на другом берегу полуострова, а де Бюсси проявлял мало энергии, тогда как Юз находился близ берега с превосходными силами, то дела французов на суше стали идти все хуже и хуже. Сюффрен, имея только пятнадцать кораблей против восемнадцати английских, не желал идти под ветер Тринкомале, боясь, что последний может в таком случае попасть в руки неприятеля прежде, чем он успеет возвратиться туда. При таких условиях английские войска выступили из Мадраса, пройдя поблизости от Куддалора, и расположились лагерем к югу от него у берега моря. Недалеко от армии находились тендера и легкие крейсера, а адмирал Юз с крупными кораблями стоял на якоре милях в двадцати к югу, где, будучи на ветре, он прикрывал упомянутую часть английских сил. Чтобы оценить по достоинству дальнейшие действия Сюффрена, необходимо обратить внимание на тот факт, что де Бюсси, хотя и будучи главнокомандующим на суше и на море, не осмелился приказать ему оставить Тринкомале и идти к нему на помощь. Дав почувствовать всю глубину опасности, он передал ему, что не следует оставлять порт иначе как в том случае, если он услышит, что армия заперта в Куддалоре и блокирована английской эскадрой. Письмо об этом было получено 10 июня. Сюффрен не стал больше ждать. На следующий день он отплыл, и через сорок восемь часов его фрегаты увидели английский флот. В тот же день, 13-го числа, после жаркого сражения французская армия была заперта в городе, за очень слабыми стенами. Все зависело теперь от действий флотов. При появлении Сюффрена Юз передвинулся на другое место, став на якорь на расстоянии от четырех до пяти миль от города. В течение трех дней господствовали переменные ветры, но по возобновлении муссона 16-го числа Сюффрен приблизился к неприятелю. Английский адмирал, не желая принять сражение на якоре и под ветром, в чем был совершенно прав, поднял паруса. Но, придавая большее значение наветренному положению, чем предотвращению соединения морских сил с сухопутными, он отошел от берега в море с южным или юго-восточным ветром, несмотря на свое превосходство в численности. Сюффрен построился на том же галсе, и эту ночь и следующий день противники провели в маневрировании. В восемь часов утра 17-го французская эскадра, не поддавшись попыткам Юза увлечь ее в море, стала на якорь близ Куддалора и установила связь с главнокомандующим. Тысяча двести человек гарнизона были поспешно посажены на суда для замещения недостававшей орудийной прислуги. До 20-го числа ветер, неожиданно установившись с запада, лишил Юза того преимущества, которого он искал. И, наконец, в этот день он решился принять сражение и ждать атаки. Она была предпринята Сюффреном с пятнадцатью кораблями против восемнадцати, причем огонь был открыт им в четыре часа пятнадцать минут пополудни и продолжался до половины седьмого. Потери обеих сторон были почти равны; но английские корабли, покинув как поле сражения, так и свои армии, возвратились в Мадрас. Сюффрен стал на якорь перед Куддалором. Затруднения британской армии были теперь очень велики. Тендера, от которых зависело их снабжение, бежали перед сражением 20-го числа, и результат последнего сделал, конечно, невозможным их возвращение. Легкая кавалерия султана нападала на ее коммуникации на суше. 25-го числа командовавший ею генерал писал, что «душевные мучения не дают ему ни минуты покоя со времени ухода флота, так как он знает свойства г-на де Сюффрена и видит, что французы получили огромное преимущество теперь, когда армия англичан предоставлена самой себе». Он перестал тревожиться, только получив известие о заключении мира, которое привез 29-го в Куддалор парламентер Мадраса. Если у читателя осталось еще какое-либо сомнение относительно сравнительных достоинств двух флотоводцев, то последние дни кампании, конечно, устранят его. Юз ссылается на большое число больных и на недостаток воды, как на причины его отказа от борьбы. Затруднения Сюффрена, однако, были столь же велики (СНОСКА: У Сюффрена не было ни одного корабля, который имел бы более трех четвертей полного комплекта людей. Должно прибавить также, что солдаты и сипаи составляли половину этих уменьшенных экипажей (Chevalier, р. 463)). И если он имел преимущество в обладании портом Тринкомале, то не забудем, что он сам приобрел его превосходством своего руководства и деятельности. Тот простой факт, что с пятнадцатью кораблями Сюффрен принудил восемнадцать кораблей противника снять блокаду, освободил осажденную армию, усилил собственный экипаж и победоносно выдержал бой, производит впечатление, которое не следует умалять в интересах истины (СНОСКА: «Вы, вероятно, знаете о производстве меня в коммодоры и контр-адмиралы. Теперь я говорю вам с сердечной искренностью и только для вашего сведения, что то, что я сделал с тех пор, стоит бесконечно большего, чем все, что я сделал раньше. Вы знаете о взятии Тринкомале и о сражении при нем; но конец кампании и то, что случилось между мартом и концом июня, значительно выше всего, что сделано на флоте с тех пор, как я поступил на службу. Результат был весьма выгоден для государства, ибо эскадра была поставлена в опасность, а армия потеряна» (частное письмо Сюффрена от 13 сентября 1783 г.; цитировано в Journal de Bord du Bailli de Suffren)). Вероятно, что самоуверенность Юза была сильно потрясена предшествовавшими встречами с Сюффреном. Хотя вести о мире, посланные Юзом де Бюсси, опирались только на неофициальные письма, они все-таки были слишком определенными, чтобы можно было оправдать продолжение кровопролития. Представители правительств обеих наций в Индии вступили между собой в переговоры, и военные действия прекратились 8 июля. Два месяца спустя, в Пондишери, дошли до Сюффрена и официальные депеши. Его собственные отзывы о них достойны цитирования их здесь, так как они показывают, в каком угнетенном состоянии он находился, играя такую благородную роль: «Хвала тебе, о господи, за мир! Ибо было ясно, что в Индии, хотя мы и имели средства временно предписывать закон, все было бы потеряно. Я с нетерпением жду ваших приказаний и горячо прошу вас позволить мне уехать отсюда. Одна только война может сделать переносимой утомительность некоторых вещей». 6 октября 1783 г. Сюффрен, наконец, отплыл из Тринкомале во Францию, сделав остановку в Иль-де-Франсе и у мыса Доброй Надежды. Путешествие его на родину протекало среди непрерывных и самопроизвольных оваций. В каждом посещавшемся им порту он пользовался самым лестным вниманием со стороны людей всех классов и всех наций. Что особенно радовало его, так это чествование его английскими капитанами. Это вполне понятно: никто другой не завоевал такого права на его уважение, как воины. Ни в одном столкновении между Юзом и Сюффреном, кроме последнего, у англичан не было более двенадцати кораблей; но шесть их капитанов сложили свои головы, упорно сопротивляясь его усилиям. В то время, когда Сюффрен находился у мыса Доброй Надежды, отряд из девяти кораблей Юза, возвращаясь с войны, стал на якорь в гавани. Капитаны их, во главе с храбрым коммодором Кингом (капитан «???» (Exeter)), поспешили посетить адмирала. «Добрые голландцы приняли меня как спасителя, — писал Сюффрен, — но между почестями, которые особенно польстили мне, ни одна не доставила мне больше удовольствия, чем признание моих заслуг и уважение, засвидетельствованные мне англичанами, находящимися теперь здесь». По прибытии его на родину он был осыпан наградами. Оставив Францию капитаном, он возвратился туда контр-адмиралом; и немедленно затем король учредил четвертое вице-адмиральство — специальный пост, занимавшийся Сюффреном и упраздненный после его смерти. Такими почестями он был обязан только самому себе. Они были данью его неутомимой энергии и гению, проявившимся не только в боях, но и в той стойкости, с которой он всегда оказывался на высоте положения, среди всех затруднений, создававшихся тяжелыми лишениями и неудачами. Как в общем руководстве операциями, так и на поле битвы под огнем неприятеля эта величавая решимость была отличительной заслугой Сюффрена, и там, где она соединялась с ясным и безусловным убеждением его в необходимости преследовать и разбить неприятельский флот, особенно рельефно проявлялись главные черты его воинского характера. Упомянутое убеждение было светом, им руководившим, а величавая энергия — духом, его поддерживавшим. Как тактик он часто оказывался несостоятельным, не умея принудить корабли своей эскадры к единообразию и стройности действий и маневрирования, и вероятно сам допускал, даже с некоторым презрением, справедливость критики его в этом отношении. Верно или нет, что он охарактеризовал тактику, — понимая здесь тактику элементарную, или эволюционную, — как покрывало робости, — нельзя не сказать, что его действия делают это правдоподобным. Такое презрение, однако, небезопасно даже и для гения. Обеспечение единообразия и точности в совместных передвижениях кораблей эскадры слишком необходимо для развития полной силы ее, чтобы ему можно было не придавать особого значения; оно необходимо для того сосредоточения усилий, к которому Сюффрен справедливо стремился, но которое он не всегда подготавливал предшествовавшими диспозициями. Как ни парадоксально это звучит, несомненно, справедливо то, что только флоты, способные совершать правильные движения, могут позволить себе иногда отрешаться от них; только от капитанов, изучивших в учебных плаваниях переменные фазы боя, можно ожидать способности быстро использовать возможности независимых действий на поле сражения. Гоу и Джервис должны были подготовить путь для успехов Нельсона. Сюффрен ожидал слишком многого от своих капитанов. Он имел право ожидать больше, чем они дали ему, но не той способности быстро разбираться в положении и не той крепости нервов, которые даются человеку, за исключением лишь немногих фаворитов природы, только как результат практики и опыта. Тем не менее, он был великим человеком. Если мы учтем все его недостатки, то за ним все-таки останутся героическая настойчивость, отсутствие страха перед ответственностью и опасностью, быстрота действий и гений, безошибочная интуиция которого позволила ему порвать с традициями и обеспечить своему флоту ту главную роль, которая приличествует ему, тот наступательный образ действий, который приносит обладание морем через уничтожение флота неприятеля. Если бы он нашел в своих помощниках такие же готовые орудия, какие нашел для себя Нельсон, то эскадра Юза почти. Несомненно, была бы уничтожена, пока она еще была слабее французской, и прежде, чем к ней могли бы прибыть подкрепления; а за уничтожением английского флота едва ли бы могло не последовать и прекращение сопротивления на Коромандельском берегу. Какое влияние это оказало бы на судьбу полуострова или на условия мира, об этом, конечно, можно только догадываться. Сам же Сюффрен надеялся, что результатом завоевания превосходства в Индии мог бы быть славный мир. Никаких дальнейших возможностей отличиться на войне Сюффрену больше не представлялось. Последние годы его жизни были проведены на суше, где он занимал почетное положение. В 1788 г., при возникновении затруднений с Англией, он был назначен командующим большим флотом, вооружавшимся в Бресте.. Но прежде чем он мог оставить Париж, он внезапно умер, 8 декабря, на шестидесятом году жизни. В то время, кажется, не возникло никакого подозрения, что его смерть не была вызвана естественными причинами, так как он был человеком чрезмерно тучным; но много лет спустя прошел, по-видимому, достаточно обоснованный слух о том, что он был убит на дуэли, возникшей из его официальной деятельности в Индии. Его старый противник на поле битвы, сэр Эдвард Юз, умер в глубокой старости в 1794 г. |