| ГЛАВА III ВОЙНА БЛОКА АНГЛИИ И ФРАНЦИИ ПРОТИВ СОЕДИНЕННЫХ ПРОВИНЦИЙ (1672–1674). – ВОЙНА ФРАНЦИИ ПРОТИВ ОБЪЕДИНЕННОЙ ЕВРОПЫ (1674-1678). – МОРСКИЕ СРАЖЕНИЯ ПРИ СОЛЕБЕЕ (SOLEBAY), ТЕКСЕЛЕ (TEXEL) И СТРОМБОЛИ. Незадолго перед заключением Бредского мира Людовик XIV сделал первый шаг к захвату испанских Нидерландов и Франш-Конте. В то самое время как его армия двигалась вперед, он послал дипломатическую ноту, излагавшую его требования относительно упомянутых территорий. Эта нота, так отчетливо обнаружившая честолюбивый характер молодого короля, возбудила беспокойство Европы и, без сомнения, увеличила силу партии мира в Англии. Под главным руководством Голландии, но при сердечном содействии английского министра был образован союз между этими двумя странами и Швецией, до тех пор считавшейся другом Франции, ставивший себе целью ограничить притязания Людовика, прежде чем его сила сделается слишком большой. Нападение сначала на Нидерланды в 1667 г., а затем на Франш-Конте в 1668 г. показали безнадежную слабость Испании в деле защиты своих владений; они были захвачены почти без выстрела. Политика Соединенных Провинций относительно требований Людовика в это время характеризовалась словами: «Франция хороша как друг, но не как сосед». Они не были склонны разорвать традиционный союз с ней, но еще менее желали граничить с ней. Политика английского народа, но не короля его, симпатизировала Голландии. В возраставшем величии Людовика Англия видела опасность для всей Европы и для себя самой особенно, в случае если бы прочная гегемония на континенте развязала ему руки для развития морской силы Франции. «Раз Фландрия попадет во власть Людовика XIV, – писал английский посол Темпл (Temple), – то Голландия, как это чувствуют сами голландцы, будет только морской провинцией Франции»; и, разделяя это мнение, он защищал политику сопротивления последнему государству, господство которого в Нидерландах он считал угрозой для всей Европы. Он никогда не переставал напоминать своему правительству, как опасно было для Англии завоевание морских провинций Францией, и настойчиво указывал на необходимость скорейшего соглашения с Голландией. «Это было бы лучшей местью Франции за то, что она хитростью вовлекла нас в последнюю войну с Соединенными Провинциями», – писал он. Эти соображения привели обе стороны, вместе со Швецией, к тому Тройственному союзу, о котором было упомянуто, и который на время задержал дальнейшее поступательное движение Людовика. Но воспоминание о войнах между двумя морскими нациями было еще слишком свежо, унижение Англии на Темзе еще не было забыто, и соперничество, все еще существовавшее реально, слишком глубоко коренилось в природе вещей для того, чтобы союз этот был длительным. Нужна была опасная сила Людовика и его настойчивость в проведении политики, угрожавшей им обеим, чтобы союз этот двух естественных антагонистов вообще осуществился. Он не мог упрочиться без нового кровавого столкновения. Людовик было глубоко рассержен на Тройственный союз, и его гнев был обращен главным образом на Голландию, в которой в связи с особенностями ее положения он видел самого упорного своего противника. На время, однако, он, казалось, уступил, – тем более охотно, что, вероятно, предвидел прекращение испанской королевской линии и надеялся добиться большего, чем одной только территории, лежавшей к востоку от Франции, когда трон Испании сделается вакантным. Но хотя Людовик притворно уступил, с этого времени он задумал уничтожение республики. Эта политика была прямо противоположна принципам Ришелье и истинному благу Франции. В интересах Англии было, – по крайней мере, тогда, – чтобы Соединенные Провинции не были растоптаны Францией; но было еще более в интересах Франции, чтобы они не были подчинены Англии. Последняя, свободная от континентальных дел, могла одна вынести борьбу с Францией на морях; но Франция, поглощенная своей континентальной политикой, не могла надеяться вырвать контроль над морями у Англии без союзников. Этого-то союзника Людовик и собрался уничтожить, причем просил Англию помочь ему. Конечный результат уже известен, но теперь должен последовать очерк хода борьбы. Прежде чем цели короля начали приводиться в исполнение, и пока еще было время направить энергию Франции в другое русло, ему был предложен другой образ действий. Это был уже упомянутый проект Лейбница, о котором говорилось выше. Этот проект имеет специальный интерес для нашей темы, ибо, рекомендуя смотреть на территориальную экспансию, как на второстепенную задачу, а на рост заморских владений – как на первейшую цель Франции, он прямо предлагал положить в основу ее величия контроль над морем и над морской торговлей. В качестве непосредственного объекта для экспансии, на котором последняя, однако, не смогла бы остановиться, Лейбниц предлагал Франции Египет. Завоевание этой страны, омываемой и Средиземным и Красным морями, давало контроль над большим торговым путем, который в наши дни дополнен Суэцким каналом. Этот путь много потерял в своем значении вследствие открытия морского пути вокруг мыса Доброй Надежды и еще более вследствие неурегулированных условий навигации и развития пиратства в морях, через которые он проходил. Но, захватив ключевые позиции, действительно сильная морская держава смогла бы в значительной мере восстановить его значение. Принимая во внимание, что Оттоманская империя находилась уже в состоянии разложения, морские силы такой державы, расположенные в Египте, контролировали бы торговлю не только Индии и Дальнего Востока, но также и Леванта; однако этим одним дело ограничиться не могло бы. Необходимость господствовать в Средиземном море и открыть Красное море, закрытое для христианских судов магометанским фанатизмом, потребовала бы занятия опорных пунктов с каждой стороны Египта, и Франция была бы приведена, шаг за шагом, – подобно тому, как это случилось с Англией после завладения Индией, – к захвату пунктов, подобных Мальте, Кипру, Адену, – короче говоря, к великому морскому могуществу. Теперь это ясно. Но интересно познакомиться с аргументами, которыми Лейбниц старался убедить короля Франции два столетия тому назад. Указав на слабость Турецкой империи и на легкость, с какой можно было бы достигнуть дальнейшего ухудшения ее положения с помощью Австрии и особенно Польши – традиционной союзницы Франции; показав, что Франция не имеет вооруженного неприятеля в Средиземном море и что по другую сторону Египта она найдет португальские колонии, жаждущие помощи против голландцев в Индии, Лейбниц продолжает: «Завоевание Египта, этой Голландии Востока, бесконечно легче, чем завоевание Соединенных Провинций. Франции нужен мир на Западе, война в отдаленных краях. Война с Голландией, по всей вероятности, расстроит новые индийские компании, а также колонии и торговлю, недавно оживленные Францией, и увеличит бремя, несомое народом, уменьшив в то же время его ресурсы. Голландцы соберутся в их приморские города, расположатся там в совершенной безопасности и поведут наступление на море с большими шансами на успех.. Если Франция не одержит полной победы над ними, то она потеряет все свое влияние в Европе, а победой она подвергнет это влияние опасности. В Египте, напротив, отпор почти невозможен и, во всяком случае, не будет иметь больших последствий; зато победа даст обладание морями, торговлю с Востоком и Индией, преобладание в христианском мире и даже может привести к созданию восточной империи на развалинах Оттоманской державы. Обладание Египтом открывает путь к завоеваниям, достойным Александра; крайняя слабость обитателей восточных стран уже не составляет более секрета. Тот, кто будет обладать Египтом, будет господствовать также на берегах и островах Индийского океана. Голландия будет побеждена именно в Египте; именно там она лишится того, что одно только и обеспечивает ей благосостояние сокровищ Востока. Она будет поражена, не будучи в состоянии отвести удар. Если она пожелает противодействовать планам Франции относительно Египта, она будет подавлена ненавистью всего христианского мира; атакованная же на своей территории, она, напротив, сможет не только отразить нападение, но еще и отомстить за себя, поддерживаемая мировым общественным мнением, подозрительно относящимся к честолюбивым замыслам Франции» (Примечание: Martin. History of France) Докладная записка Лейбница не имела успеха. «Все, что усилия человеческого честолюбия и разума могут положить в основу уничтожения нации, было теперь предпринято Людовиком XIV. Дипломатическая стратегия была пущена в ход в широком масштабе, чтобы изолировать Голландию и создать ей затруднения. Людовик, который был не в состоянии заставить Европу допустить завоевание Бельгии Францией, надеялся теперь принудить ее смотреть без содрогания на падение Голландии». Его усилия, в основном, увенчались успехом. Тройственный союз был разорван; король Англии, хотя и вопреки желаниям своего народа, заключил наступательный союз с Людовиком; и Голландия, когда началась война, оказалась без союзников в Европе, за исключением истощенной Испании и курфюрста Бранденбурга, тогда далеко не перворазрядного государства. Но для того, чтобы заручиться помощью Карла II, Людовик обязался не только выплачивать ему большую сумму денег, но и уступить Англии из своих приобретений в Голландии и Бельгии Вальхерен (Walcheren), Слюис (Sluys) и Кедсенд (Cadsand) и даже острова Гори (Goree) и Вурн (Voorn), а также устья больших торговых рек Шельды и Мааса. По отношению к соединенным флотам двух наций было условлено, что командовать ими будет офицер. Вопрос о первенстве на море с внешней стороны был обойден тем, что Франция не посылает в море своего адмирала, но практически это первенство было уступлено Англии. Очевидно, что в своем пылком стремлении к уничтожению Голландии и к континентальной экспансии Людовик «играл прямо на руку» Англии в качестве морской державы.. Французский историк прав, говоря: «Об этих договорах судили справедливо. Часто повторяли, что Карл продал Англию Людовику XIV. Это справедливо только относительно внутренней политики: Карл в самом деле замышлял политическое и религиозное порабощение Англии с помощью иностранной державы; но что касается внешних интересов, то он не продал их, ибо большая доля выгод от разорения Голландии должна была перейти к Англии» (Примечание: Martin, History of France). В течение последних лет, предшествовавших войне, голландцы предпринимали всевозможные дипломатические усилия для предотвращения ее; но ненависть Карла и Людовика мешала им принять какую-либо уступку как окончательную. Английской королевской яхте приказано было пройти мимо голландских военных кораблей в Канале и стрелять по ним, если они не спустят своих флагов. В январе 1672 г. Англия послала Голландии ультиматум, требовавший от нее признания права английской короны на господство в британских морях и обязывавший ее флоты спустить их флаги перед самым малым английским военным судном; и требования подобного рода получили поддержку французского короля! Голландцы продолжали уступать, но, увидев, наконец, что все уступки бесполезны, они в феврале снарядили семьдесят пять линейных кораблей, кроме более мелких судов. 23 марта англичане, не объявляя войны, атаковали караван голландских торговых судов, и 29-го король объявил войну. 6 апреля последовало объявление войны Людовиком XIV, и 28-го числа того же месяца он выехал на фронт для принятия командования своей армией. Война, которая началась теперь, представляла собой третье и последнее из великих состязаний между Англией и Голландией на океане, но не была, подобно предшествовавшим ей, чисто морской войной; поэтому необходимо нарисовать здесь в общих чертах ход военных событий также и на суше, не только для полноты изложения, но и для выявления отчаянного положения республики – положения, из которого она была выведена морской силой, находившейся в руках великого моряка де Рюйтера. Морские операции этой войны отличаются во многих отношениях от операций предшествовавших ей войн, но самая отличительная черта их состоит в том, что голландцы, за исключением одного случая в самом начале войны, не посылали своего флота навстречу неприятелю и, можно сказать, стратегически пользовались своими опасными берегами и отмелями, на которых и базировались их морские операции. К этому они были вынуждены отчаянно неравными для них шансами борьбы; но они не пользовались своими отмелями только для защиты: война, которую они вели, была оборонительно-наступательной. Когда ветер был благоприятен для атаки союзников, Рюйтер держался под прикрытием своих островов или, по крайней мере, в местах, куда неприятель не отваживался следовать за ним; но когда ветер благоприятствовал его собственным атакам, он поворачивал и нападал на противника. Существуют также некоторые признаки того, что им применялись тактические комбинации высшего порядка, чем встречавшиеся до тех пор, хотя возможно, что особенные действия, которые мы здесь имеем в виду (они сводились к отдельным атакам, почти не выходившим за рамки демонстрации против французских сил), вытекали из политических мотивов. Такого толкования бесспорного факта, что голландцы атаковали французов довольно вяло, автор нигде не встречал, но представляется возможным, что правители Соединенных Провинций могли желать не увеличивать раздражения их опаснейшего врага унижением его флота, чтобы таким образом облегчить для его гордости принятие их предложений. Имеется, однако, одинаково удовлетворительное объяснение военного характера; оно состоит в предположении, что поскольку французский флот был еще неопытным, Рюйтер считал только необходимым удерживать его, пока нападал с главными силами на английский флот. Последний сражался со своей прежней доблестью, но уже не со старой дисциплиной, тогда как голландский флот вел атаки с выдержкой и единодушием, которые свидетельствовали о больших успехах в военной подготовке. Действия французов по временам казались подозрительными; некоторые утверждали, что Людовик приказал своим командирам беречь флот, и есть достаточно оснований полагать, что к концу того двухлетнего периода, в течение которого Англия оставалась его союзницей, он поступал именно так. Власти Соединенных Провинций, зная, что брестский французский флот должен был соединиться с английским флотом, стоявшим на Темзе, сделали большие усилия для того, чтобы приготовить свой флот к атаке последнего, прежде чем состоится упомянутое соединение, но пагубный недостаток централизации в управлении их флотом помешал осуществлению этого проекта. Провинция Зеландия так отстала, что ее отряд, представлявший большую часть целого, не был готов своевременно, и замедление это приписывалось не только дурному управлению, но и недоброжелательству к партии, стоявшей во главе правительства. Напасть с превосходящими силами на английский флот в его собственных водах – до прибытия его союзника – было правильным военным планом; судя по последовавшим за этой войной событиям, она оказала бы глубокое влияние на весь ход борьбы. Рюйтер, наконец, вышел в море и встретился с союзными флотами; но хотя адмирал был полон решимости сразиться, он отступил назад к своим берегам. Союзники, однако, не последовали за ним туда, а удалились, очевидно, в полной безопасности в Соутволдскую бухту (Southwold Bay) – на восточном берегу Англии, примерно в девяноста милях к северу от устья Темзы. Там они встали на якоре, разделившись на три соединения: два английских – арьергард и центр союзной линии – в северной части бухты и авангард, составленный из французских кораблей, – в южной. Рюйтер последовал за ними, и рано утром 7 июня 1672 г. французский разведывательный фрегат сигнализировал о появлении голландских судов, идущих с севера и востока; с помощью северо-восточного ветра они приближались к союзному флоту, большое количество шлюпок и матросов которого были посланы к берегу за водой. Голландский боевой строй был в две линии, причем передний отряд состоял из восемнадцати судов с брандерами (план III, А). Всего голландский флот имел девяносто один линейный корабль, а союзники – сто один. Ветер дул к берегу, который здесь тянется почти прямо с севера на юг, и союзники находились в тяжелом положении. Они должны были поднять якоря, но не могли отступить назад, чтобы выиграть место и время, необходимые для построения в боевой порядок. Большая часть кораблей обрубила канаты, и английский флот вышел в море на правом галсе, держа к норд-норд-весту – курс, который скоро заставил повернуть на другой галс, тогда как французы сразу легли на левый галс (план III, В). Таким образом, сражение началось разделением союзного флота. Рюйтер послал одно соединение атаковать французов или, вернее, задержать их, ибо эти противники ограничились канонадой с дальней дистанции, хотя голландцы, будучи на ветре, могли бы завязать бой на более близкой дистанции, если бы пожелали этого. Так как их командир Банкерт не получил за это выговора, то надо думать, что он действовал по приказанию; год спустя он командовал в сражении при Текселе, где несомненно действовал с большим благоразумием и храбростью. Между тем, Рюйтер стремительно атаковал две английские эскадры, видимо, с превосходными силами, ибо английские морские историки утверждают, что отношение последних к силам англичан было, как три к двум (Примечание: Ledyard, vol. II, p. 599. Campbell, Lives of the Admirals. cм. также письмо сэра Ричарда Хэддока (sir Richard Haddok) в Naval Chronicle, vol. XVII, p. 121). Этот факт, если его можно принять на веру, дает замечательные доказательства высоких качеств Рюйтера, как величайшего флотоводца того века. Результаты сражения, как такового, не были решающими, обе стороны понесли тяжелые потери, но вся слава и существенные преимущества достались голландцам или, вернее, де Рюйтеру. Он перехитрил своей тактикой союзников, сделав ложное отступление, и затем, возвратившись, застиг их врасплох. Ошибочный маневр, вследствие которого английские силы, составляя две трети целого, направились к северу и западу, тогда как французские силы, составлявшие одну треть, держали курс на восток и юг, разделил союзный флот. Рюйтер бросил свои силы в промежуток между ними, обратив к французам фронт эскадры, которая, вероятно, была малочисленнее, но по своему положению на ветре могла по своему усмотрению либо вступить в сражение, либо нет; с остальными же силами он напал на значительно уступавший по численности английский флот (план III, В). Поль Гост (Примечание: Hоste, Naval Tactics) говорит, что вице-адмирал д'Эстре (d'Estrees), командовавший французами, принимал меры для поворота на другой галс и для прорыва через противопоставленную ему голландскую эскадру, чтобы соединиться с герцогом Йоркским, главнокомандующим силами союзников. Быть может это и так, поскольку д'Эстре был весьма храбрым человеком и недостаточно сведущим моряком, чтобы оценить опасность такой попытки; но в действительности французы не начинали такого маневра, и как англичане, так и Рюйтер думали, что они, скорее, избегали, чем добивались боя на близкой дистанции. Однако, если бы д'Эстре со своими еще плохо подготовленными моряками повернул и попытался бы прорваться через линию опытных голландцев, бывших у него на ветре, то результат получился бы столь же бедственный, как тот, какой сопровождал действия испанского адмирала в сражении при Сен-Винсенте сто двадцать пять лет спустя, когда он пытался вновь соединить свой рассеявшийся флот прорывом сомкнутого строя Джервиса и Нельсона (см. план III, а). Истина, постепенно проглядывающая сквозь массу противоречивых известий, заключается в том, что герцог Йоркский, хотя и прекрасный моряк и храбрый человек, не был способным военачальником; что флот его не был в хорошем порядке и был захвачен врасплох; что его предварительные приказания не были настолько точны, чтобы французский адмирал формально нарушил их, повернув на галс, противоположный галсу главнокомандующего, и этим разделив эскадры, и что Рюйтер в высшей степени талантливо воспользовался нарочитой внезапностью своего нападения и возможностями, предоставленными ему тупоумием его врагов. Правый галс был избран французским адмиралом потому (если только не было других, неизвестных для нас причин), что при северо-восточном ветре он вел в море и давал место для маневрирования. Если бы герцог Йоркский сделал то же самое, то союзные флоты вышли бы вместе, и единственными неудобствами их положения были бы направление ветра и неудачный строй. Однако в этом случае Рюйтер смог бы и, вероятно, сделал бы то же самое, что сделал год спустя под Текселем, т.е. задержал бы малыми силами авангард французов и со всей массой своего флота обрушился бы на центр и на арьергард. Сходство его действий в обоих случаях, при весьма различных обстоятельствах, доказывает, что он и в Соутволдской бухте намеревался только задержать французов, пока не уничтожит англичан. В этом сражении, называющемся или Соутволдским или Солебейским (Southwold Bay or Solebay), Рюйтер выказал такую степень искусства в соединении с храбростью, подобная которой никем не была проявлена на море после его смерти до дней Сюффрена и Нельсона. Его сражения в войну 1672 г. не были осторожными битвами, хотя он руководил ими с осторожностью. Его целью было не что иное, как полный разгром врага соединением удачных комбинаций с яростью нападения. При Солебее его флот был несколько слабее флота неприятеля, хотя и не намного, впоследствии же – намного. Существенные результаты битвы при Солебее были всецело благоприятны для голландцев. Союзные флоты должны были помогать операциям французской армии высадкой десанта на берег Зеландии. Атака Рюйтера нанесла такой большой урон и вызвала такой расход боеприпасов, что отплытие упомянутых флотов пришлось отложить на месяц; это была диверсия не просто важная, но жизненно важная, при том почти отчаянном положении, в которое Соединенные Провинции были приведены сухопутными операциями. Можно прибавить, как поучительное замечание к теории уничтожения неприятельской торговли, что после нанесения сокрушительного удара превосходным силам неприятеля Рюйтер встретил и довел до порта назначения фронт голландских торговых судов. Мы должны теперь изложить вкратце ход сухопутной кампании (Примечание: См. карту, стр. 83). В начале мая французская армия, разделенная на несколько отрядов, двинулась вперед, прошла по окраинам испанских Нидерландов и направила свое нападение на Голландию с юга и с востока. Республиканская партия, стоявшая у власти в Голландии, пренебрежительно относилась к армии и теперь сделала ошибку, разделив свои силы между множеством укрепленных городов в предположении, что каждый из них сделает что-нибудь для задержания французов. Однако Людовик по совету Тюренна (Тurenne) просто обложил наиболее важные стратегические пункты, тогда как второстепенные города сдавались почти немедленно после того, как это им предлагалось. Армия Провинций, так же как и их территория, таким образом, быстро переходила по частям во власть неприятеля. Через месяц французы были уже в сердце страны, покоряя все на своем пути и не имея перед собой никакой правильно организованной силы, способной остановить их продвижение. В течение двух недель, последовавших за Солебейским сражением, террор и дезорганизация охватили республику. 15 июня Великий Пенсионарий (Grand Pensionnary) получил разрешение Генеральных штатов послать депутацию к Людовику XIV, чтобы просить его назвать условия, на которых он согласился бы заключить мир; пойти на любое унижение перед иностранцем для политика было легче, чем видеть, как противная партия Оранских приходит к власти после его падения. Пока шли переговоры, голландские города продолжали сдаваться, и 20 июня горсть французских солдат вошла в Мюйден (Muyden), ключ к Амстердаму. Это были только разведчики. И хотя крупный отряд, к которому они принадлежали, находился уже недалеко от города, бюргеры, впустившие их под влиянием паники, возобладавшей в стране, увидев, что они были одни, вскоре подпоили их и выгнали вон. Более благородные чувства, воодушевлявшие амстердамцев, вскоре охватили и жителей Мюйдена. Из столицы поспешил к ним отряд войск, и маленький городок был спасен. «Расположенный на Зюйдер-Зее, в двух часах езды от Амстердама, при слиянии большого числа рек и каналов, Мюйден не только держал ключ к важнейшим плотинам, с помощью которых Амстердам мог окружить себя затопленными пространствами, но также и ключ к гавани этого большого города, так как все корабли, которые шли из Северного моря к Амстердаму через Зюйдер-Зее, проходили мимо его орудий. Раз Мюйден был спасен, а плотины открыты, Амстердам имел время вздохнуть и мог прервать свои сухопутные сообщения при сохранении морских» (Примечание: Martin, History of France). Это было поворотным пунктом в ходе войны; но как почувствовали бы себя голландцы, подавленные поражением и несогласиями в совете, если бы в течение роковых двух недель, предшествовавших этому моменту, союзный флот атаковал их берега? От этого они были спасены битвой при Солебее. Переговоры продолжались. Бургомистры – партия, представлявшая капитал и торговлю, – склонялись к подчинению. Они боялись разрушения их собственности и торговли. Были сделаны новые предложения, но пока посланцы все еще находились в лагере Людовика, народная и партия Оранских восстали, и дух сопротивления поднялся. 25 июня Амстердам открыл плотины, и его примеру последовали другие города Голландии. Это повлекло за собой огромные убытки, но зато затопленная страна и города, уподобившиеся теперь островам, не могли подвергнуться атакам сухопутных сил до замерзания вод. Революция продолжалась. Вильгельм Оранский, впоследствии английский король Вильгельм III, был провозглашен 8 июля штатгальтером и главой армии и флота, а оба де Витта – вожди республиканской партии – были умерщвлены несколько недель спустя. Сопротивление, порожденное народным энтузиазмом и гордостью страны, было еще усилено чрезмерными требованиями Людовика XIV. Стало ясно, что Провинции должны либо победить, либо погибнуть. Между тем, другие государства Европы пробудились, наконец, к сознанию опасности, и император Германии, курфюрст Бранденбургский и король Испании объявили себя на стороне Голландии, тогда как Швеция, хотя и состояла номинально в союзе с Францией, не желала уничтожения Провинций, так как оно послужило бы к укреплению морского могущества Англии. Несмотря на это, начало следующего года, 1673-го, было еще весьма радужным для Франции, и английский король был готов исполнить свои договорные обязательства на море, но голландцы, находившиеся под твердым руководством Вильгельма Оранского и знавшие, что их господство на море непоколебимо, отказались теперь принять условия мира, которые были предложены ими самими за год до этого. В 1673 г. состоялось три морских сражения, – все близ берегов Соединенных Провинций; первые два происходили 7 и 14 июня близ Схоневельдта (Schoneveldt), от которого они и получили свое название, а третье, известное под названием Тексельского сражения, – 21 августа. Во всех трех случаях атаковал Рюйтер, который сам выбирал для этого время и отступал, когда ему это было выгодно, под защиту берегов. Чтобы достигнуть своих целей и предпринять какую-нибудь диверсию на морском побережье или чтобы подорвать морские ресурсы стесненных Провинций, союзникам было необходимо сначала покончить с флотом Рюйтера. Великий адмирал и его правительство чувствовали это и приняли решение, что «флот должен расположиться в Схоневельдтском проходе или немного южнее, в направлении Остенде, для наблюдения за неприятелем и в случае нападения последнего или попыток его высадить десант на берега Соединенных Провинций оказать энергичное сопротивление, противодействуя его планам и уничтожая его корабли» (Примечание: Brandt, Life of de Ruyter). Английский и французский флоты вышли в море 1 июня под командой принца Руперта, первого кузена короля, так как герцог Йоркский был вынужден сложить с себя эту обязанность по причине издания тест-акта, направленного против лиц римско-католического исповедания, которым запрещалось занимать какие бы то ни было общественные должности. Французским флотом командовал вице-адмирал д'Эстре, тот самый, который командовал им в битве при Солебее. На случай поражения де Рюйтера в Ярмуте готовы были сесть на суда шесть тысяч английских войск. 7 июня был замечен голландский флот, державшийся близ Схоневельдтских банок. Для вызова его в море была послана отдельная эскадра, но Рюйтер не нуждался в приглашении; ветер благоприятствовал ему, и он последовал за отделенной эскадрой с такой стремительностью, что атаковал ее прежде, чем линия союзников была построена надлежащим образом. В этом случае французы занимали центр. Дело окончилось неопределенно, если так можно выразиться о сражении, в котором слабейшая сила атакует сильнейшую, причиняет ей потери, равные понесенным ею самой, и не позволяет неприятелю достигнуть главной его цели. Неделю спустя Рюйтер снова атаковал противника с результатом, который, хотя и будучи неопределенным (как прежде) по отношению к данному сражению, заставил союзный флот возвратиться к английскому берегу для ремонта и пополнения запасов. Голландцы в этих битвах имели пятьдесят пять линейных кораблей; союзники – восемьдесят один, из которых пятьдесят четыре были английские. Союзные флоты снова вышли в море лишь в конце июля, и на этот раз на судах находились отряды войск, предназначенные для десанта. 20 августа был замечен голландский флот, шедший между Текселем и Маасом. Руперт немедленно приготовился к сражению, но так как северо-западный ветер обеспечивал союзникам наветренное положение, а с ним и выбор метода атаки, то Рюйтер, воспользовавшись знанием местности, держал так близко к берегу, что неприятель не осмелился последовать за ним, тем более что время было уже позднее. В течение ночи ветер переменился на восточно-юго-восточный, и с рассветом, говоря словами официального французского отчета, «голландский флот поставил все паруса и смело вступил в сражение». Союзный флот был под ветром, на левом галсе, и держал курс на юг, французы шли в авангарде, Руперт – в центре, и сэр Эдвард Спрэгг (Spragge) командовал арьергардом. Де Рюйтер разделил свой флот на три эскадры, переднюю из которых, состоявшую только из десяти или двенадцати кораблей, он послал против французов, тогда как с остальными своими силами атаковал англичан в центре и арьергарде (план IV, А, А', А"). У последних, по английским источникам, было шестьдесят кораблей, у французов – тридцать, а у голландцев – семьдесят; и если принять эти данные, то план атаки Рюйтера, помешавший французской эскадре соединиться с английским флотом, как и при Солебее, позволил голландцам сражаться с англичанами на равных условиях. Сражение прошло через несколько отличных друг от друга фаз, за которыми поучительно проследить. Г-н де Мартель, командовавший авангардом французов и, следовательно, передним подразделением союзников, получил приказ лечь к ветру, повернуть на другой галс и затем выйти на ветер авангарда голландцев, чтобы поставить их таким образом между двух огней. Так он и сделал (В). Но как только Банкерт – тот самый, который так разумно маневрировал при Солебее за год до этого, – увидел опасность, он положил руль на ветер и со своими двенадцатью кораблями прошел сквозь линию остальных двадцати кораблей эскадры д'Эстре (С) – подвиг, столько же делающий честь ему, сколько не делающий чести французам, а затем, повернув через фордевинд, спустился к де Рюйтеру, который ожесточенно сражался с Рупертом (С'). Д'Эстре его не преследовал, дав ему возможность таким образом подкрепить главные атакующие силы голландцев. Этим практически и закончилось участие французов в сражении. Руперт в течение боя с де Рюйтером старался уйти подальше в море и таким образом отвлечь голландцев от их берега так, чтобы в случае перемены ветра они не смогли вернуться под его защиту. Де Рюйтер последовал за ним, и явившееся следствием этого отделение центра от авангарда (В, В') было одной из причин, которыми д'Эстре оправдывал свое промедление. Однако то же обстоятельство не помешало Банкерту соединиться со своим начальником. Необыкновенное поведение сэра Эдварда Спрэгга в арьергарде увеличило замешательство во всем союзном флоте. По некоторым причинам этот офицер считал Тромпа, который командовал голландским арьергардом, своим личным врагом, и для того, чтобы облегчить последнему вступление в бой, он остановил весь английский арьергард в ожидании его. Это неуместное проявление амбиции со стороны Спрэгга, кажется, возникло из данного им королю обещания доставить Тромпа живым или мертвым или лишиться жизни. Остановка, напоминающая бестолковое и недисциплинированное поведение голландских младших флагманов в предшествовавшую войну, конечно, отделила арьергард (А', В", С"), который при этом начал быстро дрейфовать под ветер, пока Спрэгг и Тромп вели между собой частный поединок. Эти два адмирала просто искали друг друга, и сражение между двумя флагами было так жестоко, что Спрэгг был вынужден дважды переносить свой флаг на другие корабли; при второй пересадке шлюпка, на которую он сел, была потоплена попавшим в нее ядром, и сам он утонул. Руперт, покинутый таким образом своим авангардом и арьергардом, остался один со своей эскадрой против Рюйтера (В'), который, усиленный своим авангардом, имел ловкость отрезать затем задний отряд союзного центра и окружить остальные двадцать кораблей его тридцатью или сорока своими (С'). То, что бой не дал еще более решительных результатов, не делает чести артиллерии того времени. Но не следует забывать, что все, что могло обеспечить искусство Рюйтера, за исключением разве только весьма короткого промежутка времени, – был бой с противником на равных условиях. Численное превосходство, которым в целом обладал последний, не должно игнорироваться. Вред, нанесенный англичанам и голландцам, был велик и, вероятно, почти одинаков. Руперт, наконец, вырвался из схватки и, видя, что английский арьергард (С") не отвечает надлежащим образом своему непосредственному противнику, спустился к нему. Оба враждебных центра шли теперь параллельными курсами и на расстоянии пушечного выстрела, но, – словно по взаимному соглашению, вызванному, вероятно, почти полным израсходованием боезапаса, – воздерживались от огня. В четыре часа пополудни центр и арьергард соединились, и к пяти часам началось новое сражение, которое продолжалось до семи, когда Рюйтер отступил, надо думать, вследствие приближения французов, имевшего место, по их собственным описаниям, около этого времени. Так закончилось сражение, которое, подобно всем предшествовавшим ему в этой войне, может быть названо сыгранным вничью, но относительно которого следующее суждение английского историка должно считаться, несомненно, справедливым: «Выгоды, извлеченные голландцами из этого сражения благодаря благоразумию их адмирала, были чрезвычайно велики, ибо они открыли их порты, до тех пор всецело блокированные, и положили конец всяким опасениям, уничтожив возможность вторжения неприятеля» (Примечание: Campbell, Lives of the Admirals). Характерные черты сражения достаточно проявились в вышеприведенном описании: искусство де Рюйтера; твердость и быстрота действий Банкерта, сначала задержавшего французскую эскадру, а затем прошедшего сквозь нее; явная лояльность или несостоятельность действий последней; недисциплинированность и бестолковость Спрэгга как военачальника; видимый недостаток других качеств, кроме стойкости в бою, у Руперта. Союзники предались горячим взаимным обвинениям. Руперт порицал и д'Эстре, и Спрэгга. Д'Эстре находил, что Руперт совершил ошибку, уйдя под ветер, а помощник самого д'Эстре, Мартель, прямо называет своего начальника трусом в письме, за которое был заключен в Бастилию. Французский король приказал произвести расследование начальнику брестского порта, на отчете которого главным образом и основано приведенное выше описание. Этот отчет оставляет мало сомнения в бесчестии французского оружия в этом сражении. «Г-н д'Эстре дал понять, – говорит французский морской историк Труд, – что король желал беречь свой флот и что на англичан нельзя полагаться. Был ли он неправ, не доверяя искренности союза с Англией, когда получал со всех сторон предостережения, что народ и дворянство роптали против этого союза и что Карл II был, быть может, единственным человеком в королевстве, желавшим его?» Возможно, что не был. Но он был определенно неправ, если желал, чтобы какой-либо военный человек или военный отряд сыграл такую двусмысленную роль, какая была предназначена французскому адмиралу в этот день; потеря флота была бы меньшим несчастьем, чем это. Так явна была для очевидцев нечестность или трусость французов (впрочем, последнее предположение невероятно), что один из голландских моряков, говоря с товарищами о том, почему французский флот не принял участия в сражении, сказал: «Эх, вы, дурни! Они наняли английский флот сражаться за них, и все их дело заключается в наблюдении, чтобы он зарабатывал свое жалованье». Более трезвое и солидное суждение принадлежит брестскому командиру, так заканчивающему вышеупомянутый отчет свой: «Кажется, что во всех этих морских сражениях Рюйтер никогда не заботился о том, чтобы атаковать французскую эскадру, и что в этом последнем сражении он отделил десять кораблей зеландской эскадры для того, чтобы только занять ее» (Примечание: Тroude, Batailles Navaies de la France, 1673). Не требуется более сильного свидетельства о мнении Рюйтера относительно несостоятельности и ненадежности этого контингента союзных сил. Вторая глава в истории морских коалиций была закончена 21 августа 1673 г. сражением при Текселе. В ней, как и в других, полностью оправдались слова, которыми французский морской историк заклеймил эти коалиции: «Соединенные минутным политическим интересом, но в сущности разделенные границей ненависти, никогда не действуя согласно ни в совете, ни в сражениях, они никогда не давали хороших результатов или, по крайней мере, результатов, пропорциональных усилиям держав, заключивших союз против общего врага. Может показаться, что флоты Франции, Испании и Голландии соединялись несколько раз, в разное время, только для того, чтобы сделать более полным триумф британского оружия» (Примечание: Chabaud-Arnault, Revue Mar. et Col. Июль 1885 г.). Если эту очень меткую характеристику коалиции дополнить еще всем известной ревностью каждой страны к возрастанию могущества соседа и вытекающим из нее нежеланием видеть, как такое возрастание достигается путем ослабления или уничтожения другого члена семьи народов, то получится близкое приближение к мере морской силы, требующейся для государства. Нет необходимости быть готовым дать отпор всем другим, вместе взятым, как, кажется, думали англичане; необходимо только быть готовым встретить сильнейшего в благоприятных условиях, поскольку другие не примут участия в уничтожении одного из факторов политического равновесия, даже если они держатся в стороне от конфликта. Англия и Испания были союзниками в Тулоне в 1793 г.., когда эксцессы революционной Франции, казалось, угрожали общественному строю Европы; но испанский адмирал прямо сказал английскому, что он не может допустить полного уничтожения французского флота, большая часть которого была в их руках, так как это обязательно нанесло бы ущерб интересам Испании. И часть французских кораблей была спасена его поведением, которое было правильно охарактеризовано не только как полное твердости, но также как подсказанное высшим политическим разумом (Примечание: Jurien de la Graviere, Guerres Maritimes). В сражении при Текселе, завершающем длинную серию войн, в которых голландцы и англичане состязались на равных условиях за обладание морями, голландский флот проявил высшую степень боевой готовности, а его величайшее украшение – де Рюйтер достиг вершины своей славы. Давно уже обремененный годами (ему было в это время шестьдесят лет), он не потерял ни одного из свойств своего воинского духа; его атака была так же горяча, как восемь лет назад, и его суждения, видимо, еще более созрели под влиянием опыта последней войны, ибо на этот раз в его действиях видно гораздо больше плана и знания дела, чем прежде. Именно его заслугой в управление Великого Пенсионария де Витта, с которым его связывала взаимная симпатия, является воспитание дисциплины и здорового воинского духа, очевидно, господствовавшего в это время в голландском флоте. Он вступил в решающую борьбу двух великих морских народов для спасения родной страны в расцвете своего гения, с чрезвычайно мощным оружием в руках и в условиях славного для него численного неравенства. Свою миссию он выполнил благодаря не одному только мужеству, но также и глубокой предусмотрительности и искусству. Атака при Текселе, в общих чертах, имела такой же характер, как и при Трафальгаре. Нападение было совершено не на авангард, а на центр и арьергард неприятеля, и авангард атакованной стороны, как и при Трафальгаре, неисполнением своего долга как нельзя более оправдал ожидания атаковавшего. Но так как шансы противников Рюйтера были еще серьезнее, чем противников Нельсона, то первый имел меньший успех. Роль Банкерта при Солебее была, по существу, такая же, какую играл затем Нельсон при Сен-Винсенте, где он бросился наперерез испанской эскадре со своим единственным кораблем (см. план III, с, с'); но Нельсон сделал этот маневр без приказаний со стороны Джервиса (Jervis), тогда как Банкерт выполнял план Рюйтера. Этот скромный и мужественный человек появится перед нами еще раз, по- прежнему оставаясь самим собой, но при изменившихся к худшему обстоятельствах. Вот почему здесь, для контраста с его славой, кажется уместным привести слова графа де Гиша (Примечание: Memoires), характеризующие его поведение в Четырехдневном сражении, которое раскрывает одновременно и обыденные и героические черты его характера. «Я никогда не видел его (в течение последних трех дней боя) иначе, как в спокойном состоянии духа; когда победа была обеспечена, он всегда говорил, что это милосердный бог посылает ее нам. Среди неурядиц флота и при виде потерь он, казалось, скорбел о несчастьях своей страны, но всегда безропотно покорялся воле божьей. Наконец, можно сказать, что он имел нечто от прямодушия и недостатка лоска наших патриархов; в заключение того, что я должен сказать о нем, я упомяну, что через день после победы я застал его подметающим свою комнату и кормящим своих цыплят". Через девять дней после сражения при Текселе, 30 августа 1673 г., был заключен формальный союз между Голландией, с одной стороны, и Испанией, Лотарингией и германским императором – с другой, а французский посланник был выслан из Вены. Людовик почти немедленно предложил Голландии сравнительно умеренные условия; но Соединенные Провинции, получив новых союзников и обеспечив свой тыл со стороны моря, которое благоприятствовало им и поддерживало их, храбро отвергли эти условия. В Англии голос народа и парламента делался все громче. И протестантское чувство и старая вражда к Франции росли с каждым днем, равно как и недоверие нации к королю. Карл, ни на йоту не утративший своей ненависти к республике, должен был уступить. Людовик, видя собирающуюся бурю, согласился, по совету Тюренна, оставить свои чрезмерно выдвинутые позиции, эвакуировав Голландию, и попытался заключить сепаратный мир с Провинциями, продолжая в то же время войну с австрийским домом в Испании и в Германии. Таким образом, он вернулся к политике Ришелье, и Голландия была спасена. 19 февраля 1674 г. был подписан мир между Англией и Провинциями, которые признали абсолютное преобладание английского флага от мыса Финистерре в Испании до Норвегии и заплатили контрибуцию. Выход из коалиции Англии, которая осталась нейтральной в течение остальных четырех лет войны, неизбежно сделал последнюю менее морской. Король Франции считал, что его флот ни по численности, ни по качествам не может состязаться один на один с флотом Голландии, и отозвал его с океана, ограничив свои морские предприятия Средиземным морем да одной или двумя полукаперскими экспедициями в Вест-Индию. Что касается Соединенных Провинций, то, будучи застрахованы от опасности нападения со стороны моря и не думая серьезно (за исключением разве короткого периода) об операциях против французских берегов, они уменьшили свои флоты. Война становилась все более и более континентальной, и в нее втягивалось все больше европейских держав. Постепенно германские государства связали свою судьбу с Австрией, и 28 мая 1674 г. сейм объявил Франции войну. Великие достижения французской политики последних поколений были сведены на-нет. Австрия восстановила свое преобладание в Германии, и Голландия не была уничтожена. На Балтике Дания, видя, что Швеция склоняется к Франции, поспешила на помощь Германской империи, выставив пятнадцать тысяч солдат. Теперь в Германии оставались верными союзу с Францией только Бавария, Ганновер и Вюртемберг. Таким образом, почти все державы Европы были вовлечены в сухопутную войну, и, по природе вещей, главный театр столкновения развернулся за восточными границами Франции, по направлению к Рейну и в испанских Нидерландах. В разгар этой сухопутной войны произошел один морской эпизод, вызванный тем фактом, что Дания и Швеция примкнули к противоположным сторонам; о нем, впрочем, нечего сказать, кроме упоминания, что Голландия послала эскадру под начальством Тромпа для соединения с датчанами и что соединенные флоты одержали большую победу над Швецией в 1676 г., захватив у нее десять кораблей. Вполне естественно, что морское превосходство Голландии сильно подорвало значение Швеции как союзника Людовика XIV. Другая морская борьба возникла в Средиземном море вследствие восстания сицилийцев против Испании (Примечание: См. карту Средиземного моря, стр. 12). Помощь, которую они просили от Франции, была оказана им и представляла собою диверсию против Испании; но сицилийское предприятие имело только второстепенное значение; с морской точки зрения оно представляет интерес только потому, что в ходе борьбы на сцене еще раз появился де Рюйтер, притом как противник Дюкена (Duquesne), равного, а в некоторых отношениях даже превосходившего Турвиля, имя которого всегда ставилось выше всех других во французском флоте того времени. Мессина восстала в июле 1674 г., и французский король сейчас же взял ее под свое покровительство. Испанский флот, кажется, все время действовал плохо и, во всяком случае, безуспешно; и в начале 1675 г. французы прочно утвердились в городе. В течение года их морское могущество в Средиземном море значительно возросло, и Испания, неспособная защищать остров своими силами, обратилась к Соединенным Провинциям за флотом, издержки по содержанию которого взяла на себя. Провинции, «утомленные войной, обремененные долгами, жестоко страдавшие в своей торговле, истощенные необходимостью платить императору и всем германским князьям, не могли уже более снарядить огромных флотов, какие они некогда противопоставляли Англии и Франции». Однако они откликнулись на призыв Испании и послали де Рюйтера с эскадрой, состоявшей, правда, только из восемнадцати кораблей и четырех брандеров. Адмирал, следивший за ростом французского флота, заявил, что силы, вверенные ему, слишком малы, и отплыл в угнетенном состоянии духа, но с обычной для него спокойной покорностью долгу. Он достиг Кадиса в сентябре месяце. К этому времени французы еще больше усилились, захватив Агосту (Agosta) – порт, господствовавший над юго-востоком Сицилии. Де Рюйтер был опять задержан испанским правительством и не достиг северного берега острова до конца декабря, когда встречные ветры помешали ему войти в Мессинский пролив. Он крейсировал между Мессиной и Липарскими островами с тем, чтобы перехватить французский флот под командой Дюкена, конвоировавший суда с войсками и припасами. 7 января 1676 г. голландцы увидели этот флот в составе двадцати линейных кораблей и шести брандеров. Флот де Рюйтера состоял только из девятнадцати кораблей, из которых один был испанский, и четырех брандеров. Нельзя забывать также, что хотя не имеется специального описания голландских кораблей, участвовавших в этом сражении, они, как правило, уступали английским и еще больше французским. Первый день прошел в маневрировании. Голландцы были на ветре; но в течение этой бурной ночи, загнавшей испанские галеры, сопровождавшие голландцев, под защиту Липарских островов, ветер переменился и, перейдя на WSW, дал французам наветренное положение и возможность начать атаку. Дюкен решился воспользоваться этим и, послав конвой вперед, построил линию на правом галсе, на курсе к югу; голландцы сделали то же самое и стали ожидать его (план V, А, А, А). Нельзя удержаться от чувства изумления перед фактом, что великий голландский адмирал 7-го числа предоставил инициативу противнику. На рассвете этого дня он увидел неприятеля и направился к нему. В 3 часа пополудни, – говорит французское описание, – он стал держать круто к ветру, идя на том же галсе, что и его противник, но за пределами досягаемости его орудий. Как объяснить кажущуюся робость человека, который за три года до того прославился отчаянными атаками при Солебее и Текселе? Причины этого до нас не дошли. Возможно, что этот глубокомысленный моряк имел в виду оборонительные преимущества подветренного положения, особенно при превосходстве в силах неприятеля, безудержно храброго, но несовершенного в искусстве мореходства. Если его действиями управляли такие соображения, то они были оправданы результатом. В сражении при Стромболи мы видим черты, которые являются как бы предвестниками тактики, принятой французами и англичанами сто лет спустя; но в этом случае французы ищут наветренного положения и атакуют с горячностью, тогда как голландцы довольствуются обороной. Результаты были в значительной степени таковы, как указал англичанам Клерк в своем знаменитом труде по морской тактике; здесь мы изложим ход битвы всецело по французским источникам (Примечание: Lapeyrouse- Bonfils, Hist. de la Marine Francaise). Враждебные флоты, как было сказано, развернулись в боевую линию на правом галсе, держа курс на юг, причем де Рюйтер выжидал атаки, от которой накануне отказался; находясь между французами и их портом, он чувствовал, что они начнут бой. В 9 часов утра французская линия в полном составе спустилась и устремилась на голландцев под некоторым углом к их линии – маневр, трудно выполнимый с точностью, и в течение которого огонь неприятеля крайне губителен для нападающего (А, А", А"'). При этом два корабля во французском авангарде были серьезно повреждены. «Г-н де Лафайетт, командовавший «Прудент» (Prudente), начал сражение; но, быстро врезавшись в середину авангарда неприятеля, его корабль получил сильные повреждения и был вынужден выйти из строя» (а). Трудность маневра внесла смущение во французскую линию. «Вице-адмирал де Прельи (de Preuilli), командовавший авангардом, спускаясь, назначил слишком малую дистанцию между судами, так что, выходя снова на ветер, они слишком сблизились и мешали друг другу вести огонь (А). Выход из линии де Лафайетта поставил в опасное положение «Парфэ» (Parfait). Атакованный двумя кораблями, он потерял грот-мачту и также был вынужден выйти из строя для ремонта. Французы опять вводили свои корабли в бой один за другим, а не все вместе, – обычный и почти неизбежный результат маневра, о котором идет речь. «Среди ужасной канонады», т.е. после того как часть кораблей уже завязала бой, «Дюкен, командовавший центром, занял позицию на траверзе эскадры де Рюйтера». Французский авангард вступил в сражение еще позднее, после центра (А", А'"). «Ланжерон и Бетюн (Bethune), командовавшие головными кораблями французского центра, были разбиты превосходящими силами». Как могло это случиться, если мы знаем, что французских кораблей было больше? Это произошло потому, что, как говорит нам описание, «французы еще не оправились от первоначального беспорядка». Однако, наконец, все суда вступили в сражение (В, В, В), и Дюкен постепенно восстановил порядок. Голландцы, атакованные теперь по всей линии, всюду давали отпор неприятелю, не было ни одного голландского корабля, не вступившего в тесную схватку с противником. Похвальнее этого ничего нельзя сказать об адмирале и капитанах слабейшей из сражающихся сторон. Остальная часть боя описана неясно. О Рюйтере говорят, что он все время отступал с двумя головными отрядами, но было ли это признанием слабости или тактическим маневром – не выяснено. Арьергард был отделен (С'), что явилось следствием ошибки либо Рюйтера, либо его непосредственного начальника. Попытка французов окружить и отделить его еще больше не удалась, очевидно из-за повреждения рангоутов, ибо один французский корабль обошел вокруг отделившегося отряда. Сражение началось в 4 ч. 30 м. пополудни (арьергард не принимал в нем участия), и вскоре после того пришли испанские галеры и отбуксировали поврежденные голландские суда. То, что они могли безопасно выполнить это, показывает, как велики были повреждения французских кораблей. Позиции С, С' показывают далеко отошедший от главных сил голландский арьергард и тот беспорядок, которым неизбежно кончается сражение парусного флота в результате потери рангоутов. Тот, кто знаком с работой Клерка по морской тактике, изданной около 1780 г.., узнает в этом описании сражения при Стромболи все черты, на которые он обратил внимание английских моряков в своих тезисах о методике сражения, которой следовали они и их противники в его время и до него. Тезисы Клерка исходят из того положения, что английские матросы и офицеры превосходят французских знанием морского дела или стойкостью, что корабли их, в общем, так же быстроходны, как и французские, и что они сознавали это превосходство и потому были решительнее в атаках. Напротив, французы, сознавая свою сравнительную слабость или по каким- либо другим причинам, не были склонны к решительным сражениям. Чувствуя, что могут положиться на слепую ярость английской атаки, французы выработали хитрый план: они обманывали противника, делая вид, что сражаются, а на самом деле уклоняясь от сражения, и этим обманом наносили неприятелю большой вред. План этот состоял в том, чтобы занять подветренное положение, которое, как указано выше, является оборонительным, и дожидаться атаки. По словам Клерка, ошибка англичан, на которую французы, как они знали это по опыту, всегда могли рассчитывать, заключалась в их обыкновении строить флот в линию, параллельную или почти параллельную неприятельской, затем, спустившись все вместе, атаковать каждым своим кораблем соответствующий ему по положению корабль противника. Спускаясь таким образом, нападающий терял возможность пользоваться большей частью своей артиллерии, в то же время принимая на себя весь огонь неприятеля, а, приходя к ветру, непременно расстраивал свой порядок, сохранить который было почти невозможно в дыму орудий, при разорванных парусах и падающих мачтах. Именно такая атака была произведена Дюкеном при Стромболи с последствиями, в точности указанными Клерком, т.е. с расстройством линии, нарушенной пострадавшим от огня авангардом, корабли которого, поврежденные огнем противника, внесли смятение в арьергард и т.д. Клерк утверждает, далее (и, кажется, справедливо), что по мере развития сражения французы, спускаясь под ветер, в свою очередь, заставляли англичан повторять тот же способ атаки (Примечание: Французы, по описанию Клерка, выполняли этот маневр не всей линией сразу, а гораздо более научно и по-военному.. Сперва группа из двух или трех кораблей выходила из линии под прикрытием дыма и продолжавшегося огня остальных кораблей, а за ней следовала другая группа, и так частично формировалась вторая линия, которая, в свою очередь, защищала корабли, оставшиеся в первой линии, когда они совершали тот же маневр под огнем неприятеля. На плане V голландские корабли (b, b, b) иллюстрируют случай такого отступления. Английские официальные отчеты восемнадцатого столетия часто говорят о действовавших таким образом французских кораблях; английские офицеры приписывали своему превосходству это движение, которое Клерк более правильно считает искусным военным маневром, хорошо рассчитанным на то, чтобы дать обороняющимся возможность вывести из строя некоторые корабли нападающей стороны, когда они спускались по курсу, не позволявшему им пользоваться своей артиллерией. В 1812 г фрегат «Юнайтед Стейтс» (United States) под командой Декатура (Decatur), применил ту же самую тактику в сражении с «Македониан» (Macedonian); и канонерки конфедерации при Мобиле теми же самыми средствами причинили флагманскому кораблю Фаррагута большую часть понесенного им тяжелого ущерба. В существенных чертах тот же самый способ действии может быть повторен теперь обороняющимся, имеющим большую скорость, когда увлечение атакой или условия положения побуждают атакующих к прямому наступлению на него. Никогда не замечалось косвенной причины отступления подветренной линии еще более под ветер. Когда корабль в такой линии (как, например, в точке с) не имеет на траверзе противника, а идущий перед ним корабль, быть может, сражается в тяжелых условиях, то является, естественно, побуждение придти ему на выручку, положив руль на борт, чтобы иметь возможность обстреливать врага залпами. Это может быть достигнуто только ценой уклонения под ветер, а следовательно расстройства линии, и если такой маневр повторен несколькими кораблями, то она может быть восстановлена только после спуска всей линии под ветер). В сражении при Стромболи мы видим подобное же отступление де Рюйтера, но мотивы, которыми он руководствовался, не ясны. Клерк указывает также, что артиллеристы флота, занявшего подветренное положение по тактическим побуждениям, должны целиться в рангоуты нападающего – носители его движущей силы, чтобы атака его могла быть задержана по желанию обороняющегося... А при Стромболи рангоуты французского флота были, очевидно, повреждены, ибо после того, как Рюйтер спустился под ветер и не мог более поддерживать свой отделившийся арьергард, он был в сущности оставлен в покое французами, хотя ни один их корабль не был потоплен. Если поэтому нельзя с уверенностью приписать Рюйтеру сознательный выбор подветренного положения (а в те времена подобного прецедента еще не было), то очевидно, что он воспользовался всеми его выгодами и что свойства французских офицеров его времени, неопытных моряков, но отчаянных храбрецов, – представляли как раз те условия, которые давали наибольшие преимущества слабейшему из противников, занявшему оборонительную позицию. Свойства и характер неприятеля принадлежат к числу важнейших факторов, принимаемых в расчет гениальными людьми, и Нельсон столь же обязан своими блестящими успехами этой черте, как любой другой. С другой стороны, французский адмирал вел атаку совершенно неумело, поодиночке, противопоставляя свои корабли кораблям противника, не пытаясь сосредоточить свои силы против одной какой- нибудь части неприятеля и даже не пробуя занять его до тех пор, пока находившаяся поблизости в Мессине французская эскадра из восьми линейных кораблей смогла бы присоединиться к нему. Правда, такая тактика нигде не применялась ранее, кроме как при Солебее и Текселе, но поскольку Дюкен был лучшим французским адмиралом того столетия, за возможным исключением Турвиля, то это сражение имеет самостоятельное значение и не может быть пропущено при изучении истории тактики. Репутация главнокомандующего служит гарантией того, что в этом сражении французская морская тактика достигла дотоле непревзойденной высоты. Прежде чем покончить с этим вопросом, следует заметить, что способ, рекомендованный для подобных случаев Клерком, состоит в атаке арьергардных кораблей линии неприятеля, предпочтительно подветренных. Остальная часть флота противника должна тогда или оставить их без поддержки, или вступить в общее сражение, что, согласно его утверждению, и составляло все, чего желали английские моряки. После сражения де Рюйтер отплыл в Палермо, причем один из его кораблей по пути утонул. Под Мессиной к Дюкену присоединилась стоявшая там французская эскадра. Остальные события Сицилийской войны неважны для общего предмета нашего труда. 22 апреля де Рюйтер и Дюкен снова встретились под Агостой. У Дюкена было двадцать девять линейных кораблей, у союзников (испанцев и голландцев) – двадцать семь, в том числе десять испанских. К несчастью, главнокомандующим был испанский адмирал, и эскадра его заняла центр линии вопреки совету Рюйтера, который, зная ненадежность испанских судов и их экипажа, хотел рассеять их по всей линии, чтобы лучше поддерживать их своими судами. Рюйтер принял командование арьергардом, и союзники, будучи на ветре, атаковали противника; но испанский центр держался почти за пределами досягаемости, предоставив голландскому авангарду принять на себя огонь противника. Арьергард, следуя движениям главнокомандующего, также принимал незначительное участие в сражении. При этом печальном, хотя все же славном исполнении безнадежного долга де Рюйтер, который никогда до тех пор в течение своей долгой боевой карьеры не был поражен неприятельским выстрелом, получил смертельную рану. Он умер неделю спустя в Сиракузах, и с ним исчезла последняя надежда на успешное сопротивление на море. Месяц спустя испанский и голландский флоты были атакованы на якоре в Палермо и многие из их судов уничтожены. В то же время соединение, посланное из Голландии для подкрепления средиземноморского флота, было встречено французской эскадрой в Гибралтарском проливе и должно было искать убежища в Кадисе. Сицилийское предприятие продолжало быть только диверсией, и тот факт, что ему уделялось так мало внимания, показывает, насколько Людовик XIV был поглощен континентальной войной. Насколько иначе оценил бы он значение Сицилии, если бы глаза его были обращены на Египет и на морскую экспансию! С годами английский народ все в больше и больше настраивался против Франции, торговое соперничество с Голландией, казалось, временно отошло на задний план, и сделалось вероятным, что Англия, вступившая в войну как союзница Людовика, еще до окончания ее обратит оружие против последнего. В дополнение ко всему она увидела, что численность французского флота превысила численность ее собственного флота. Некоторое время Карл сопротивлялся давлению парламента, но в январе 1678 г. был заключен наступательно-оборонительный союз между морскими державами. Король отозвал из Франции свои войска, входившие до тех пор в состав французской армии, и когда в феврале открылась новая сессия парламента, испросил деньги на снаряжение девяноста кораблей и тридцати тысяч солдат. Людовик, который ожидал этого, приказал немедленно очистить Сицилию. Он не боялся Англии на суше, но на море он не смог бы успешно сопротивляться соединенным усилиям двух морских держав. В то же время он удвоил свои усилия в испанских Нидерландах. Пока имелась надежда удержать английские корабли от сражения, он избегал затрагивать щепетильность английского народа операциями против бельгийского морского побережья; но когда примирение сделалось невозможным, он рассчитал, что лучше испугать Голландию стремительностью нападения на область, где она всего более боялась его. Соединенные Провинции были поистине главной пружиной коалиции. Будучи по своей территории самым малым из всех враждебных Людовику государств, они были сильнейшим из них по характеру и решительности своего правителя, принца Оранского, и по богатству, которое, содержа армии конфедератов, поддерживало также бедных и жадных германских князей, верных союзу с Голландией. Благодаря могуществу своей морской силы, коммерческим и мореходным возможностям, Соединенные Провинции все же выносили почти одни бремя войны, и хотя они шатались и жаловались, они все-таки продолжали нести его. Как в последующие столетия Англия, так и в описываемое нами время Голландия поддерживала войну против притязаний Франции как великая морская держава, но ее страдания были велики. Ее торговля, служа добычей французских каперов, несла тяжелые потери, и к этому присоединились еще огромные косвенные потери, вызванные переходом в другие руки транзитной торговли между иностранными государствами, которая столь много способствовала процветанию Голландии. Когда флаг Англии сделался нейтральным, эта выгодная торговля перешла к ее кораблям, бороздившим моря в полной безопасности, благодаря горячему стремлению Людовика быть в мире с английской нацией. Это желание заставило его также сделать большие уступки английским требованиям при заключении торговых договоров и в значительной мере отказаться от протекционизма, которым Кольбер думал питать все еще слабый рост французской морской силы. Эти уступки, однако, охладили лишь на момент страсти, которые волновали Англию; не личный интерес, а более сильные мотивы побуждали ее порвать с Францией. Еще менее интереса было для Голландии продолжать войну, после того как Людовик выразил желание заключить мир. Континентальная война в самом лучшем случае могла быть для нее только необходимым злом и источником слабости. Деньги, которые она тратила на свою и союзные армии, были потеряны для ее флота, и источники ее благосостояния на море были почти исчерпаны. В какой мере оправдывалась целями Людовика XIV непоколебимая и постоянная враждебность к нему принца Оранского, сказать трудно, да здесь и нет необходимости обсуждать этот вопрос, но не может быть никакого сомнения в том, что борьба обрекала морскую силу Голландии на прямое истощение и вместе с ней расшатывала ее положение среди других народов мира. «Расположенные между Францией и Англией, – говорит один историк Голландии, – Соединенные Провинции, после того как они приобрели независимость от Испании, непрерывно вели войны, истощавшие их финансы, уничтожавшие их флот и вызвавшие быстрый упадок их торговли, мануфактур и промышленности; и в конце концов миролюбивая нация увидела себя раздавленной под тяжестью навязанных ей затяжных военных действий. Часто также дружба Англии была едва ли менее вредна для Голландии, чем ее вражда; по мере роста одной и упадка другой эта дружба обращалась в союз гиганта с карликом» (Примечание: Davies, History of Holland). До сих пор мы видели Голландию открытым врагом или упорным соперником Англии; в дальнейшем она появляется как союзник, но в обоих случаях выступает как страдающая сторона вследствие меньшей величины своей территории, меньшей численности своего народонаселения и менее благоприятного положения. Истощение Соединенных Провинций и вопли их купцов и мирной партии, с одной стороны, страдания Франции, расстройство ее финансов и угроза присоединения к ее многочисленным врагам английского флота – с другой, склонили к миру обоих главных участников этой долгой войны. Людовик давно желал заключить сепаратный мир с Голландией; сначала Штаты не соглашались на это, во- первых, из верности к тем, которые присоединились к ним в тяжелый для них час, а, во-вторых, из-за твердого стремления принца Оранского к своей цели. Но мало- помалу затруднения были устранены взаимными уступками, и 11 августа 1678 г. между Соединенными Провинциями и Францией был подписан Нимвегенский мир. После того к нему присоединились другие державы. Главным потерпевшим, естественно, оказалась чрезмерно разросшаяся и слабая монархия, центром которой была Испания, уступившая Франции Франш- Конте и многие укрепленные города в испанских Нидерландах, в результате чего границы Франции раздвинулись на восток и северо-восток. Голландия, ради уничтожения которой Людовик начал войну, не потеряла ни фута земли в Европе, а за океаном – только свои колонии на западном берегу Африки и в Гвиане. Она была обязана своей безопасностью в ходе войны и ее сравнительно успешным исходом своей морской силе. Эта сила спасла ее в час крайней опасности и сделала ее способной бодро держаться в общей войне. Эта сила была, можно сказать, одним из главных факторов, определивших исход великой войны, которая формально закончилась Нимвегенским миром, во всяком случае, не менее значительным, чем любой из них в отдельности. Тем не менее, эти усилия подорвали силы Голландии, а последовавшее за ними многолетнее напряжение сломило их совсем. Но каковы же были последствия разорительных войн этого времени для гораздо большего государства, крайнее честолюбие короля которого и было главной причиной их? Среди многих мероприятий, ознаменовавших собой блестящее начало царствования тогда еще молодого короля Франции, ни одно не имело такого значения и не осуществлялось столь разумно, как мероприятия Кольбера, который стремился прежде всего оздоровить расстроенную финансовую систему, а затем утвердить ее на прочном фундаменте национального богатства. В целях увеличения этого богатства, стоявшего в то время на гораздо низшей ступени, чем было возможно для Франции, он стал покровительствовать производству, внес здоровое оживление в торговлю, стремился к созданию большого торгового и военного флота и к колониальной экспансии. Некоторые из этих элементов представляют собою источники, а другие – компоненты морской силы, которая, в свою очередь, должна считаться непременной принадлежностью нации, граничащей с морем, если только не главным источником ее могущества. В течение почти двенадцати лет все шло хорошо, развитие величия Франции во всех названных направлениях подвигалось быстро, хотя и не с одинаковой быстротой, и доходы короля увеличивались скачками. Затем пришел час, когда он должен был решить, должны ли усилия, так или иначе поощряемые его честолюбием, принять такое направление, которое, хотя и требуя больших усилий, не только не поддерживало, но скорее затрудняло естественную деятельность народа и губило торговлю, делая контроль над морем сомнительным, в противном случае он должен был вступить на путь, который, хотя и требуя издержек, обеспечил бы мир на его границах, привел бы его к контролю над морем и, дав толчок торговле и всему, от чего она зависит, возместил бы почти полностью (а может быть и полностью) все расходы государства. Это не фантастическая картина; своей политикой по отношению к Голландии и ее последствиям Людовик сам толкнул Англию на путь, приведший ее еще при его жизни к результатам, на которые Кольбер и Лейбниц надеялись для Франции. Он направил грузы различных наций, перевозившиеся прежде голландцами, на корабли Англии, позволил ей мирно утвердиться в Пенсильвании и Каролине и захватить Нью-Йорк и Нью-Джерси; и он пожертвовал для обеспечения ее нейтралитета возраставшей до тех пор торговлей Франции. Не сразу, но очень быстро Англия стала передовой морской державой, и как ни тяжело было иногда ее положение или положение отдельных ее граждан при международных столкновениях, можно с уверенностью сказать, что даже в войне ее благосостояние было велико. Конечно, Франция не могла ни забыть своего континентального положения, ни совершенно уклониться от континентальных войн, но можно думать, что если бы она избрала путь морской державы, то могла бы избежать многих конфликтов и с большей легкостью перенести те, которые были неизбежны. Ущерб, нанесенный ко времени Нимвегенского мира, не был непоправим, но «земледельческие классы, торговля, мануфактура и колонии были одинаково поражены войной; и условия мира, столь выгодного для территориального и военного могущества Франции, были гораздо менее выгодны для ее мануфактуры, так как покровительственные тарифы были понижены в пользу Англии и Голландии» (Примечание: Martin, Histoiry of France), двух морских держав. Торговое судоходство было поражено, и прекрасное растение – королевский флот, который возбуждал зависть Англии, уподобилось дереву без корней: оно скоро увяло в палящем дыхании войны. Прежде чем окончательно расстаться с этой войной с Голландией, полезно сделать краткое замечание о графе д'Эстре, которому Людовик поручил заботу о французском контингенте союзного флота и который командовал им при Солебее и Текселе, так как это замечание бросит некоторый свет на качества французских морских офицеров тех дней, когда опыт еще не сделал многих из них моряками. Д'Эстре в первый раз вышел в море в 1667 г., будучи тогда уже человеком зрелых лет, но в 1672 г. мы находим его главнокомандующим крупной эскадрой, в которой Дюкен занимал подчиненный ему пост, хотя этот офицер был моряком уже в течение почти сорока лет. В 1677 г. д'Эстре получил от короля отряд из восьми кораблей, который он взялся содержать на свой счет, при условии получения половины стоимости всех призов, какие ему удастся захватить. С этой эскадрой он атаковал голландский остров Тобаго с беспечностью, которая показала, что не недостаток мужества вызвал его двусмысленное поведение при Текселе. В следующем году он снова вышел в море и ухитрился посадить на мель всю эскадру у Птичьих островов. Описание этого события, сделанное капитаном флагманского корабля, занятно так же, как и поучительно. В своем рапорте он говорит: «В день гибели эскадры штурманы, сняв высоту солнца, были созваны, как обыкновенно, в каюту вице-адмирала, чтобы определить местоположение судов. Спускаясь туда узнать, что происходит, я встретил третьего штурмана, Бурдалу (Bourdaloue), который с плачем выходил оттуда. На мой вопрос, в чем дело, он ответил: «За то, что я нашел больший дрейф, чем другие штурманы, адмирал, как обычно, обижает меня и угрожает мне, между тем я всего лишь бедный парень, делающий все, что он может». Когда я вошел в каюту, адмирал, который был очень рассержен, сказал мне: «Этот прохвост Бурдалу всегда является ко мне с разной чепухой; я прогоню его с корабля. По его расчетам, мы идем черт знает каким курсом». Так как я не знал, кто был прав, – говорит довольно наивно капитан корабля, – то и не осмелился возразить адмиралу, чтобы не навлечь такой же бури его гнева на свою голову» (Примечание: Grougeard, Marine de Guerre). Через несколько часов после этой сцены, которая, как говорит описавший ее французский офицер, «кажется теперь смешной, но которая является только точным изображением поведения моряков того времени, вся эскадра разбилась на группе скал, известных под названием Птичьих островов. Таковы были офицеры». В другой части своего рапорта флаг-капитан говорит: «Крушение было результатом общего характера поведения вице-адмирала д'Эстре. На эскадре всегда господствовали мнения его слуг или других лиц, но только не компетентных офицеров. Этот образ действия неудивителен со стороны графа д'Эстре, который, не имея необходимой подготовки к профессии, избранной им так поздно, всегда был окружен темными советчиками; присваивая себе их мнение, он надеялся пустить пыль в глаза подчиненным» (Примечание: Тrоude, Batailles Navales). Д'Эстре сделан был вице- адмиралом через два года после того, как впервые вступил на палубу корабля. |