| ГЛАВА XII. СОБЫТИЯ НА КОНТИНЕНТЕ В 1798-1800 годах. Расстройство Франции при Директории. — Бедственная война Второй Коалиции. — Учреждение Консульства. — Бонапарт побеждает Австрию и организует против Великобритании Вооруженный Нейтралитет 1800 г. — Люневильский мир с Австрией. Пока Бонапарт совершал переход через Сирийскую пустыню и томился под осажденною им Акрой, над Францией разразилась давно уже собиравшаяся гроза — война Второй Коалиции. Ей предшествовало преждевременное открытие враждебных действий со стороны обеих Сицилий, вызванное возбуждением, последовавшим за Абукирскою битвою, и поддержанное Нельсоном (Примечание: См., напр , письмо его к леди Гамильтон от 3 октября 1798 года (Disp., vol. III, p. 140), являющееся лишь одним из многих подобных же заявлений в его корреспонденции). Вопреки совету Австрии — подождать, 22 ноября 1798 года Франции было послано предложение очистить Папские области и Мальту. К Риму была двинута пятидесятитысячная неаполитанская армия, и, кроме того, пятитысячный отряд, который предназначался для того, чтобы затруднять неприятелю отступление, был перевезен в Ливорно на судах Нельсона (Примечание: Nelson's. Dispatches., vol. III, p. 177). Ливорно немедленно же сдался, но на юге кампания окончилась полной неудачей. Французский генерал Шампионне (Championnet), имея в своем распоряжении лишь пятнадцать тысяч солдат, очистил Рим, который затем и был без сопротивления занят неаполитанцами. Что же касается военно-полевых операций последних, то они сопровождались целым рядом постыдных неудач, зависевших отчасти от неумелого командования и отчасти от неопытности и нередко проявляющегося среди неиспытанных войск недостатка взаимного доверия. Через семнадцать суток после начала кампании французы вторично вступили в Рим, неаполитанский же король, устроивший раньше торжественный вход в город, поспешил назад в свою столицу и, обратившись к народу с воззванием, приглашавшим его ополчиться на защиту от неприятельского нашествия своих родных очагов, уехал с семьей в Палермо, воспользовавшись вместе с Гамильтонами для этого перехода флагманским кораблем Нельсона. Между тем крестьяне и вообще простой народ взялись за оружие. Предводимые своими патерами и монахами они с упорной, хотя и не дисциплинированной, яростью противодействовали наступлению французов и в то же время произвели в столице восстание против высших классов, заподозренных ими в тайном соглашении с неприятелем. Однако же Шампионне продолжал подвигаться вперед и 23 января 1799 года взял приступом Неаполь. Последовавший за оккупацией ряд благоразумных уступок взглядам народа заставил его с готовностью сложить свое оружие. После этого завоевания семья республик — Батавской, Гельветической, Лигурийской, Цизальпинской и Римской — обогатилась новою «маленькой сестрой» — Партенопейской (Примечание: Партенопея — древнее название города Неаполя) республикой, исполненное треволнениями существование которой было столь же кратковременно, сколь длинно было ее название. Объявление войны неаполитанцами повело к уничтожению Пьемонтской монархии. Ввиду вероятности военных действий с Австрией Директория решила занять весь Пьемонт, король которого отрекся 9 декабря 1798 года от престола и удалился на оставленный в его владении остров Сардинию. Пьемонт же вскоре после этого был присоединен к Французской республике. 20 февраля 1799 года Директория, не получив от императора ответа на свой запрос относительно вступления русских войск в пределы его владений, предписала своим начальникам двинуться вперед. Журдан командовал французскими военными силами в Германии, Массена — в Швейцарии и Шерер — в Италии. Республиканские армии, ослабленные двухлетним миром и хозяйственной системой правительства, постоянно нуждавшегося в деньгах и не отличавшегося распорядительностью, были повсюду слабее неприятеля; что же касается самого плана кампании, предусматривавшего несколько операций, которые не могли служить поддержкой друг другу, то он признан уже военными критиками ошибочным по самому своему существу. 1 марта Журдан переправился под Страсбургом через Рейн, направляясь через Шварцвальд к верховьям Дуная; 6-го же числа переправа была совершена (выше Боденского озера) и Массеной, который затем двинулся через Альпы к Тиролю, заставляя австрийцев отступать перед собой как на правом фланге, так и в центре. Что же касается левого фланга, то здесь он потерпел полную неудачу в деле завладения важной позицией у Фельдкирха (Feldkirch), которая должна была обеспечивать сообщение между его левым крылом и правым крылом Журдана, если бы последнему удалось исполнить предписанное ему наступательное движение. Однако же он не был в состоянии сделать это. После нескольких серьезных частных столкновений 25 марта состоялось под Штокахом (Stokach), близ северо-западной оконечности Боденского озера, правильное сражение, в котором французы были разбиты. После этого Журдан, видя, что ему приходится иметь дело с гораздо более сильным противников, отступил к Рейну и 6 апреля снова переправился через него несколько выше Страсбурга. 26 марта, т.е. на другой день после поражения Журдана под Штокахом, Шерер атаковал в Италии австрийцев, занимавших позицию по течению реки Адиж, получившей громкую известность благодаря великой кампании Бонапарта в 1796 году. События этого дня были в общем благоприятны французам, но Шерер выказал при этом нерешительность и промедлил с эксплуатацией достигнутых успехов. После недельного маневрирования обе армии сошлись 5 апреля близ Маньяно (Magnano), и в результате продолжительного и кровопролитного боя французы принуждены были отступить. 6-го числа, т.е. в тот самый день, когда Журдан перешел обратно за Рейн, Шерер также переправился назад через Минчио. Хотя австрийцы и не преследовали французов, но Шерер все же не считал себя здесь в безопасности и, оставив гарнизоны в отдельных постах этой линии, отступил 12 апреля за Адду, послав при этом предписание Макдональду, сменившему Шампионне в Неаполе, приготовиться эвакуировать королевство и привести в северную Италию свой тридцатитысячный отряд, в помощи которого ощущалась теперь такая крайняя надобность. Так как после сражения под Штокахом Журдан отказался от командования, то начальство над обеими армиями, германской и швейцарской, сосредоточилось теперь в руках Массены. Его стратегический фронт, начинавшийся у Энгадена (Engadine), огибавший истоки Инна и доходивший затем по течению Рейна до Дюссельдорфа, отличался длиной, но наличные боевые силы были невелики и состояли всего лишь из ста тысяч человек, две трети которых находились в Швейцарии. При том положении, которое занимает Швейцария, выдвинувшаяся к востоку от границ Франции и примыкающая одним своим флангом к германским равнинам и другим — к итальянским, с многочисленными проходами с обеих сторон, задача обороны представляет большие трудности (Примечание: В совершенно открытой стране, не представляющей никаких естественных преград, бывает мало или же и вовсе не бывает таких стратегических пунктов, которые, находясь в центре позиций и будучи заняты слабейшей стороной, облегчали бы ее действия против разрозненных неприятельских масс. Наоборот, в сильно пересеченной стране, подобно Швейцарии, важные стратегические пункты, как то: проходы, вершины долин, мосты и пр., бывают так многочисленны, что приходится оставлять некоторые из них незанятыми, так как в противном случае обороняющиеся, разбросав свои силы, лишились бы тех выгод, которые обыкновенно приносит с собою сосредоточение в одном или двух командующих центрах). С обоих флангов и с фронта Массене угрожали неприятельские армии, силы которых значительно превышали его собственные. Теснимый на Рейне, как выше, так и ниже Боденского озера, он был вынужден отступить к укреплениям, возведенным им около Цюриха, отказавшись от непосильной задачи — помешать соединению надвигавшихся с обеих сторон неприятельских сил. 4 июня австрийцы атаковали его линии, и хотя атака их и была отбита, но, тем не менее, Массена признал нужным очистить через двое суток свою позицию и отступил к Альбисским (Albis) горам, находившимся в тылу его расположения, в расстоянии всего лишь нескольких миль. В течение тех двух месяцев, пока длилась борьба Массены с противостоявшими ему неприятелями, дела французов в Италии принимали все худший и худший оборот. После победы под Маньяно, а именно 24 апреля, к австрийцам прибыло подкрепление — двадцатитысячный русский корпус под командой фельдмаршала Суворова, принявшего затем главное начальство над союзными армиями. 26-го числа Шерер передал командование Моро, но, хотя последний и был весьма талантливым офицером, его назначение состоялось настолько поздно, что уже нельзя было предотвратить всех надвигавшихся бедствий. 27 апреля союзники форсировали переправу через Адду, а 29-го числа вступили уже в Милан; французы отступили на Тичино, уничтожив при этом мосты на реке По и приняв надлежащие меры для обеспечения своих сообщений с Генуей. Остановившись здесь лишь на самое короткое время, они продолжали затем свое отступление уже двумя колоннами, одна из которых направилась на Турин, а другая — на Алессандрию. К последнему пункту Моро стягивал большую часть своих сил — около двадцати тысяч человек, послав притом Макдональду настойчивое предписание ускорить движение к северу Неаполитанской армии. Новые позиции были заняты 7 мая, австро-русские же войска, задержанные отсутсвием мостов, могли переправиться через По не раньше 5-го числа этого месяца. Восстание, вспыхнувшее по всей стране, показывало, что, несмотря на изъявленную раньше населением покорность и на образование новых республик, на стороне Франции не было искренней симпатии, и Моро, оставив в Алессандрии гарнизон, отступил 18 мая к Апеннинам. 6 июня его силы были распределены кордонами между наиболее важными пунктами этого горного хребта, начиная от Понтремоли, расположенного выше Специи, и до Лоано, куда благополучно перевалили через горы все его обозы. В то же время Моро свиделся с адмиралом Брюи, флот которого двумя сутками раньше стал на якорь в бухте Вадо. Пока описанные выше события происходили в верхней Италии, Макдональд, повинуясь полученным приказаниям, эвакуировал Неаполь, что как раз совпало с тем временем (7 мая), когда Moрo занимал свои позиции на Апеннинах и Бонапарт последний раз безуспешно штурмовал Акру. Оставив гарнизон в главных укрепленных пунктах королевства, Макдональд поспешил на север и 25-го вступил во Флоренцию, находясь в которой он, хотя и был еще весьма далек от соединения с Моро, но все же мог уже впервые вступить с ним в надежные сношения при посредстве курьера. Было два пути, которыми мог воспользоваться Макдональд: во- первых, он мог идти вдоль морского берега, причем, однако же, артиллерия не была бы в состоянии следовать за ним; или же — пересечь Апеннины и на равнине, лежащей к югу от По вступить на лучшую дорогу, которая через Модену и Парму привела бы его к соединению с итальянской армией под стенами Тортоны. Этот последний путь и был избран на самом деле, и неаполитанская армия после чрезмерно затянувшегося отдыха выступила 9 июня снова в поход. Все шло хорошо до 17-го числа, когда, миновав Модену и Парму и обратив в бегство попавшиеся на пути отряды союзников, Макдональд достиг Требии. Здесь, однако, он встретился с Суворовым и после трехдневного отчаянного боя был принужден отступить и по прежней дороге вернуться на свои старые позиции по ту сторону гор. В тот же самый день сдалась союзникам Туринская цитадель. Пройдя некоторое расстояние за Макдональдом, Суворов прекратил преследование и повернул навстречу Моро, которого затем также заставил отступить на прежние позиции. Эта злосчастная попытка произвести соединение в пределах неприятельских линий стоила французам пятнадцати тысяч человек. Для неаполитанской армии теперь было необходимо во что бы то ни стало пройти в Геную Корнишской дорогой, что ей действительно и удалось исполнить вследствие бездействия неприятеля, которое, по словам Жомини, не зависело от Суворова, но было вызвано распоряжениями из Вены. К середине июля обе французские армии соединились уже под начальством Моро. Вызванное необходимостью очищение французскими войсками Неаполя имело своим последствием то, что страна сразу же попала во власть народных ополчений, за исключением лишь нескольких укреплений, снабженных французскими гарнизонами, которые, впрочем, также под давлением английского флота были вынуждены сдаться к 1 августа. Это яркое практическое подтверждение верности взглядов Бонапарта относительно той опасности, которую французы навлекли на себя в верхней Италии попыткой занять Неаполь, сопровождалось еще дальнейшими несчастьями. 21 июля сдалась на капитуляцию Алессандрийская цитадель, а 30-го французы потеряли Мантую, причинившую в 1796 году столько замедления и тревог Бонапарту. Этот последний успех был куплен, однако же, слишком дорогой ценой, так как германский император категорически запретил Суворову всякое дальнейшее наступление до тех пор, пока не будет взята Мантуя (Примечание: Говорят, что старый фельдмаршал, получив эти приказания, воскликнул: "Вот как губят армии!"). Между тем Моро и Макдональду был, таким образом, дан удобный случай произвести соединение и реорганизовать армию последнего, приведенную делом под Требией и последующим поспешным отступлением в такое расстройство и расслабление, что месячного срока было ей недостаточно для того, чтобы вполне оправиться. Задержка эта была бы еще благоприятнее для французов, если бы Мантуя держалась до последней возможности, но она капитулировала на несколько дней раньше крайнего срока, и Суворов благодаря этому мог без ведома неприятеля вытребовать к себе на помощь осаждавшие эту крепость корпуса. Пока все это происходило, Моро был сменен Жубером, одним из наиболее блестящих молодых генералов, сражавшихся под начальством Бонапарта в Италии. Новый начальник, прибыв 2 августа в свою главную квартиру, сразу же решил перейти в наступление, к чему его побуждало желание освободить Мантую, а также и трудность снабжения продовольствием армии в бесплодной горной местности, лишившейся с уничтожением прибрежного генуезского судоходства бывших до тех пор в ее распоряжении перевозочных средств (Примечание: Jomini, Guerres de la Rev Fran., livre XV, p. 124. Martin, Hist, de France depuis 1789, vol. III, p. 50. Как раз в это самое время Нельсон послал в Генуэзский залив отряд судов, который должен был оказывать содействие Суворову (Nels , Disp., vol. III, p. 431)). 10 августа французы двинулись вперед и 14-го заняли позицию под Нови; здесь Жубер убедился — хотя и слишком поздно — в том, что армия Суворова была гораздо сильнее, чем он ожидал, и что слухи о падении Мантуи, которым раньше он отказывался верить, имели основание. Решено было отступить, но русский фельдмаршал на следующее же утро произвел атаку. После жестокого боя, который французы, пользуясь своей сильной позицией, выдерживали до самой ночи, они принуждены были, наконец, оставить поле сражения; в руки русских попало при этом тридцать семь пушек. Французы понесли в этот день большой урон; четыре генерала были взяты в плен, а сам Жубер был убит еще задолго до наступления вечера. По соглашению генералов временное командование армией снова принял Моро, остававшийся на некоторое время при главной квартире для ознакомления нового главнокомандующего со всеми подробностями дела. Немедленно же после этого сражения Суворов послал отряд войск в бывшие Папские области, и отряд этот, действуя совместно с неаполитанскими роялистами и английским флотом, принудил французов эвакуировать 27 сентября 1799 года новую Римскую республику. В тот самый момент, когда успех увенчал действия союзников, правительствами их были сделаны новые распоряжения, внушенные, по-видимому, Австрией, которая желала путем удаления Суворова взять в свои руки полный контроль над Италией. Произведенное в такой критический момент это изменение военного плана положило конец совершавшемуся до тех пор триумфальному шествию вперед и, дав время Бонапарту прибыть на место и принять участие в действиях, обратило победу в поражение. В силу нового распоряжения Суворов должен был перейти через Альпы в Швейцарию и здесь во главе армии, состоявшей по большей части из русских, вести кампанию против Массены. Прежнему же главнокомандующему в Швейцарии, эрцгерцогу Карлу, предписано было с большей частью австрийских войск идти на нижний Рейн, откуда он должен был поддерживать своими операциями готовое начаться вторжение в Голландию. 13 августа — в тот самый день, когда Брюи вошел с испанским флотом в Брест и за два дня до сражения под Нови — из Англии была отправлена против Голландии военная экспедиция, в состав которой входило семнадцать тысяч русских и тридцать тысяч англичан. Вследствие замедления из-за слабого ветра и затем из-за сильного волнения на море высадка десанта могла состояться не раньше 27-го числа. 31 августа эрцгерцог с тридцатью шестью тысячами австрийцев выступил в поход на нижний Рейн, оставив генералов Готце (Hotze) и Корсакова продолжать до прибытия Суворова наступление на Массену. 11 сентября, немедленно же после сдачи Тортоны, начался и северный поход Суворова. В то самое время, когда эрцгерцог вступил в свое новое командование, французская армия, оперировавшая на нижнем Рейне, переправившись через него под Мангеймом, обложила Филиппсбург и приступила к его бомбардировке. Действия эти казались настолько серьезными, что эрцгерцог направился к месту их со значительной частью своих сил, весьма чувствительно уменьшив, таким образом, одно из затруднений, представлявшихся Массене в осуществлении задуманного им наступления. Узнав в то же время о состоявшемся уходе Суворова из Италии, Массена произвел 25 сентября на своем левом крыле атаку, направленную главным образом против русских, стоявших под Цюрихом, и поддержанную наступлением правого крыла его длинного фронта на австрийскую позицию, расположенную к востоку от Цюрихского озера, на его притоке — Линте. Обе эти операции были вполне успешны и дали решительные результаты: неприятель и тут и там был оттеснен назад и принужден переправиться через реку выше и ниже озера. Суворов после весьма трудных маршей и жестоких стычек с неприятелем достиг своего первого сборного пункта у Муттена через двое суток после того, как было проиграно Цюрихское сражение; но корпуса, которые должны были там встретиться с ним, опасаясь, что неприятель отрежет им путь отступления, не стали его дожидаться. Старый фельдмаршал с большим трудом пробился тогда через горы в Иланц и тут, наконец, собрал свои измученные и рассеянные силы 9 октября, т.е. в тот самый день, когда Бонапарт высадился во Фрежюсе после возвращения своего из Египта.. К этому времени Швейцария была уже окончательно очищена как русскими, так и австрийцами, и река Рейн составляла выше и ниже Боденского озера демаркационную линию между воюющими сторонами Англо-русская экспедиция против Голландии дала не лучшие результаты. Союзники высадились на полуостров, образуемый Зюйдер-зе и Северным морем, и вначале имели успех, но, действуя крайне осторожно и медленно, они дали голландцам время организовать местную оборону и получить подкрепления. Остатки голландского флота были взяты в плен и отведены в Англию, но вместе с тем герцог Йоркский, главнокомандующий сухопутными силами союзников, был вынужден подписать 18 октября конвенцию, которой им предоставлялось беспрепятственно отправиться обратно к 1 декабря. В течение остальных трех месяцев 1799 года состоялось еще несколько столкновений как в Германии, так и в Италии, причем в последней французы потерпели ряд неудач, завершившихся 4 декабря капитуляцией единственного оставшегося еще у них в Пьемонте укрепления — Кони (Coni) и последовавшим за тем отступлением их армии в Генуэзскую ривьеру. Так как Корфу и Ионические острова были еще в предшествовавшем марте взяты союзным русско-турецким флотом, а Анкона сдалась 10 ноября, то ко времени падения Директории у Франции не оставалось уже в Италии и Адриатическом море ничего из завоеваний Бонапарта. Храбрые солдаты итальянской армии, изнуренные голодом и всевозможными лишениями, не получая жалования и не имея ни пищи, ни одежды и обуви, ни даже хворосту, чтобы развести костры и погреться около них в суровые зимние ночи, проведенные ими на горных склонах Апеннин, дезертировали целыми толпами и пробирались затем внутрь страны. В результате этого в некоторых полках остались налицо одни лишь офицеры и унтер-офицеры. От свирепствующей эпидемии гибли сотни людей. Шампионне, удрученный своими неудачами и зрелищем окружавших его бедствий, занемог и умер. На его место Бонапарт, бывший в то время уже Первым консулом, назначил Массену. В Германии не произошло никаких решительных операций, но Суворов вследствие несогласия во взглядах с эрцгерцогом отказался от дальнейшей совместной деятельности и, сославшись на безусловную необходимость в отдыхе для его солдат, изнуренных лишениями, которые они претерпели в Швейцарии, повел их в конце октября на зимние квартиры в Баварию. Этим и закончилось участие русских во Второй коалиции. Царь, думавший при начале войны о восстановлении прав свергнутых монархов и их тронов, остался недоволен как Австрией, стремившейся к господству в Италии, так равно и Великобританией. Двенадцать месяцев спустя он стоял уже во главе лиги Северных государств, направленной против предъявляемых на море притязаний великой морской державы, и, очарованный военным гением и тонкой лестью знаменитого полководца, был уже вполне дружественно к нему расположен. В этот бедственный год, в течение которого Франция потеряла всю Италию, за исключением лишь узкой прибрежной полосы около Генуи, и едва была в силах ценой отчаянной борьбы, длившейся целые месяцы, удержать за собой свои владения в Швейцарии, Германии и Голландии, внутреннее состояние страны было весьма плачевно. Революционное правительство, действуя через посредство Комитета Общественного Спасения и пуская в ход данные ему чрезвычайные полномочия, было еще в состоянии более или менее успешно удовлетворять насущные потребности, хотя при этом оно и подготовляло постоянно все новые затруднения ко дню окончательного расчета. Директория же, не облеченная подобной властью, унаследовала все эти затруднения — и день расчета наступил. Выше уже было показано, каким образом дух реакции распространялся все больше и больше, пока, наконец, в 1797 году он настолько уже охватил политический состав обоих советов, что обусловил даже серьезное столкновение между ними и исполнительной властью. Это нарушение правильного действия правительственного механизма было устранено, и гармония была восстановлена насильственными мерами, принятыми в сентябре 1797 года, причем два члена Директории и несколько депутатов Законодательного собрания были силою удалены со своих мест. Однако же партии, к которым принадлежали исключенные депутаты, представлявшие собой два совершенно различных оттенка политических взглядов, не перестали существовать. В 1798 году, при ежегодных выборах, производимых для замещения одной трети членов Законодательного собрания, они снова избрали столько представителей, что советы могли вторично стать в оппозицию с Директорией; однако же в этом году решение избирателей было расстроено системой двойных выборов. Заседавшие советы, принадлежавшие к одной политической партии с Директорией, опротестовали эти выборы, озаботившись вместе с тем о том, чтобы в новом составе собрания большинство было тех же взглядов, как и прежде. В мае 1799 года повторилось, однако, то же самое обстоятельство — факт, заслуживавший особенного внимания, так как он свидетельствует о существовавшей в стране оппозиции правительству. Эта оппозиция была вызвана такой причиной, какая в редких только случаях не лишает правительство его популярности: Директория не имела на своей стороне успеха. По окончании войны ей пришлось производить уплату по векселям, выданным в общей надежде на лучшее будущее, и она не была в состоянии сделать это. Хотя на материке и был уже заключен мир, но все же еще оставалось столько спорных и щекотливых вопросов, что приходилось по-прежнему содержать большие армии. Расходы государства росли, а между тем обедневшее население громко жаловалось на тягость налогов, взимаемых на их покрытие; сумма поступлений постоянно оказывалась меньше суммы издержек, а между тем меры, проектируемые министрами для устранения этого зла, встречали резкое порицание. Непопулярность правительства, порожденная его вялым образом действий, способствовала в свою очередь увеличению слабости, присущей самой форме правления. Обусловленное немощью головы, бессилие проникло и во все части административного механизма до самых крайних его звеньев. По всей стране, а особенно на юго-западе ее, свирепствовали разбои, производившиеся в весьма крупных размерах и имевшие отчасти политический, а отчасти обычный грабительский характер. Беспрестанно получались известия об остановленных дилижансах и почтовых повозках (Примечание: Интересное указание на небезопасность езды по большим дорогам в ту эпоху дает распоряжение, сделанное Бонапартом через год после того, как он стал Первым консулом (7 января 1801 г.), чтобы ни один дилижанс, поддерживающий правильное сообщение, не был отправляем без капрала и четырех солдат, вооруженных мушкетами и снабженных двадцатью патронами; в ночное же время должны были еще сверх того назначаться в конвой два конные жандарма. При перевозке монеты на сумму свыше 50.000 франков жандармский конвой должен был как днем, так и ночью состоять из четырех человек (Соrr. de Nap,, vol. VI, p. 697)), о разграбленных казначействах и об убитых республиканских чиновниках. Беспорядки и грабежи распространились и в войске, составляя здесь естественное следствие скудости довольствия, к тому же еще неаккуратно выдававшегося, и системы контрибуций, почти безнаказанно применявшейся в поле начальниками армий. Сделанная было правительством попытка ограничить это злоупотребление и установить над ним свой контроль встретила сильный отпор одинаково как со стороны лучших, так и со стороны худших генералов. Одни считали, что подобная мера набрасывала бы некоторую тень на их честь и подрывала бы их авторитет, тогда как другие видели в этом лишение их привычной, хотя и незаконной, добычи. Два генерала, пользовавшиеся незапятнанной репутацией, Жубер и Шампионне, дошли на этом пункте даже до открытого разлада с Директорией. Жубер отказался от командования итальянской армией, и Бернадот по той же самой причине не согласился заменить его; что же касается Шампионне, то он прямо заставил комиссара Директории выехать из неаполитанского королевства. Однако же за этот поступок он был отрешен от командования и предан суду. Вследствие слабости администрации и недостаточности доходов правительство вынуждено было прибегать к крайним мерам и к производству расходов за счет будущих поступлений. Были введены усиленные и более обременительные для населения налоги, но так как результаты их еще заставляли себя ждать, то правительству приходилось делать закупки в долг, причем, конечно, ввиду отдаленности и неверности платежа цены назначались непомерно высокие, а товар поставлялся худого качества и в ненадлежащем количестве. От этого приходилось много терпеть лицам, состоявшим на государственной службе, и особенно солдатам, хотя им-то и нужно было бы уделять предпочтительное внимание: бедственное состояние легко вело к тому, что они вместе со своими офицерами становились в явно враждебные отношения с администрацией. Заключаемые на указанных условиях подряды только отсрочивали «черный день» ценой увеличивавшейся задолженности государства и возраставшей недобросовестности в среде подрядчиков и имевших с ними дело должностных лиц. Таким образом, затруднения и внутренний беспорядок все усиливались, не сопровождаясь при том же какими-либо соответственными внешними проявлениями энергии правительства, и последствия такого положения дел живо чувствовались всеми обывателями, за исключением только немногих лиц, ловкость или испорченность которых позволяла им богатеть в то время и по мере того, как общество погружалось в пучину бедствий. Кредиторы государства и особенно владельцы облигаций с трудом могли добиться уплаты хотя бы части следуемой им суммы. Среди общего недоверия и замешательства как отдельные лица, так равно и целые общины копили деньги и хлеб, побуждаясь к этому опасностями перевозки и страхом перед угрожавшим голодом. Этот застой во внутренних оборотах сопровождался еще полным прекращением морской торговли, обусловленным гнетом британского флота и неблагоразумным декретом 29 нивоза (19 января 1798 года) (Примечание: См. ниже, глава XVII). Когда к этим внутренним бедствиям прибавились еще только что описанные военные неудачи, поднялся громкий и всеобщий ропот. Все партии сплотились тогда в общую оппозицию членам Директории, которые в 1799 году не решились уже повторить приемы, обеспечивавшие два последние года большинство в Законодательном собрании. 18 июня новым советам удалось произвести изменение в составе Директории, причем она была еще больше обессилена личной слабостью своих новых членов. Они поспешили отменить многие из распоряжений своих предшественников, но никакая перемена программы действий не могла уже восстановить утраченного престижа. Последствием этих мер явилась только дальнейшая утрата своего значения той частью правительственного механизма, которая в подобный критический момент и в таком расшатанном обществе должна была приобрести господство над остальными и спасти государство не словом, а делом. Такое положение дел застал Бонапарт по возвращении своем из Египта. Государственный переворот 18 брюмера (9 ноября 1799 года) дал ему в руки неограниченную власть, которой он и стал тотчас же пользоваться с мудростью и энергией, редко изменявшими ему в раннюю пору его жизни. Управление государством было преобразовано на новых началах, причем крайне ограничилось местное самоуправление, но зато было усилено значение центральной исполнительной власти, воля которой стала чувствоваться по всей стране до последних ее закоулков. Стеснительные меры, принятые прежним правительством, были отменены, и место их заступила система ублаготворения, рассчитанная на то, чтобы побудить все классы французского населения к поддержке нового правления. В северо-западной части страны — в Вандее, Бретани и Нормандии — восстание, подавленное раньше Гошем, снова подняло свою голову против Директории. Бонапарт обещал даровать инсургентам известные льготы в случае добровольного изъявления ими покорности, но в то же время выказал твердую решимость во что бы то ни стало восстановить порядок; и быстрое сосредоточение в восставших округах шестидесяти тысяч солдат показало его намерение употребить с этой целью настолько большую силу, чтобы к наступлению весны она могла уже, покончив со своей задачей, выступить в поле для борьбы с внешними врагами. Еще не истек и февраль, как восстание было подавлено и на этот раз уже окончательно. Были также немедленно приняты меры для упорядочения финансов государства и для исправления военных неудач последнего года. Главнокомандующими двух важнейших армий — Рейнской и Итальянской — были назначены соответственно Моро и Массена — лучшие полководцы республики после самого Бонапарта; денежные суммы, ссуженные парижскими банкирами, были обращены на удовлетворение наиболее настоятельных нужд бедствовавших войск. Одновременно с тем как были приняты эти меры, долженствовавшие вывести Францию из того состояния бессилия, в котором она тогда находилась, Первый консул «сделал ход», рассчитанный на то, чтобы выиграть потребное время или же, в случае неудачи, склонить на дело помощи государству все классы его населения. Вопреки обычной дипломатической рутине он обратился к королю Великобритании и германскому императору с собственноручными письмами, в которых изъявлял свое сожаление по поводу тогдашней войны и выражал желание, чтобы были начаты переговоры о мире. Ответы обоих монархов были получены обычным путем — через посредство подлежащих министерств. Австрия учтиво извещала, что не может входить в переговоры отдельно от своих союзников и что, далее, ввиду того, что война ведется с единственной целью предохранить Европу oт всеобщего беспорядка, который мог бы возникнуть вследствие неустойчивости и агрессивного характера французских послереволюционных правительств, — прочный мир не может быть заключен без какой-либо гарантии относительно перемены политики. Но ничего подобного Австрия не усматривает в действиях новой администрации, которая и сама- то стала у власти лишь путем насильственного устранения своих предшественников. На той же самой, в сущности, почве стояла и Великобритания. Мир не имел бы ни малейшего значения, если бы был ненадежен, и, пока во Франции продолжает господствовать прежняя система, единственный действительный способ защиты может заключаться только, как показал опыт, в непрерывных и открытых враждебных действиях. Насильственную замену одной группы правителей другой Англия не может признать за перемену правительственной системы. Отклоняя от себя всякую претензию на то, чтобы указывать Франции, какова должна быть в ней форма правления, британское министерство, тем не менее, прямо заявило, что лучшим ручательством за прочность перемены политики было бы восстановление Бурбонов. Хотя обстоятельства уже и в то время были чрезвычайно благоприятны для союзников, но, кроме того, было еще полное основание ожидать оккупации Египта и Мальты и дальнейших решительных успехов в Италии. А все это были бы крупные козыри в предстоявшей дипломатической игре мирных переговоров. При взгляде, которого заведомо держалось тогдашнее английское министерство, что надежный мир мог основываться только на истощении неприятеля, но отнюдь не на его умеренности и добросовестности, было бы верхом безумия давать ему время оправиться или же предавать себя в распоряжение того «шатания мыслей» и охлаждения к делу, которые, наверно, проявились бы в Англии, если бы только были начаты мирные переговоры. Но не одни эти военные и моральные соображения влияли на решение правительства. Несмотря на страшную тягость собственно английских военных издержек и щедрых субсидий, выплачиваемых союзникам, производительные силы страны возросли весьма значительно. Благодаря своему водному оплоту, обеспечивавшему сохранение мира в ее пределах, Великобритания стала в то время мануфактурой и товарным складом Европы. Полный коммерческий и морской упадок Голландии и Франции, этих двух главных ее соперников в торговой и мануфактурной деятельности, передал в ее руки эти источники их благосостояния, и она, подготовленная огромными успехами, сделанными в течение десятилетнего мира, была вполне в состоянии утилизировать их. Захватив заграничные владения своих соперников и уничтожив превосходную французскую колонию в Гаити, она господствовала теперь в главных странах, из которых получались необходимые для европейцев тропические продукты. Рынки ее прежних конкурентов были монополизированы ею подобным же образом, как и распределение их продуктов. Ревниво удерживая за английским коммерческим судоходством свою собственную торговлю и торговлю завоеванных колонии, она в то же время, ради пополнения огромной убыли, производимой среди матросов коммерческого флота вербовкой в военный, ослабила строгость знаменитых «навигационных законов» (Navigation Laws), а именно: она допустила комплектование английских торговых судов иноземцами и участие иностранных флагов в торговом движении, закрытом для них в мирное время. Но, предоставляя таким образом нейтральным странам участие в своем избыточном торговом движении, быстрый рост которого не позволял удовлетворить его потребности средствами собственного коммерческого флота, Англия в то же время строго отрицала право этих стран участвовать подобным же образом и в торговле ее противников. Эти суровые ограничения, которые она благодаря своему бесконтрольному владычеству на море могла проводить на практике, получили еще себе поддержку в самоубийственных эдиктах французского правительства, взыскивавшего с тех же злосчастных нейтральных стран за обиду, снесенную ими вследствие их слабости от «Владычицы морей»; таким образом, они были насильственно удаляемы от берегов Франции, причем терялась столь существенная для французского ввоза и вывоза конкуренция. В ту пору открытых военных действий никакой другой флаг не был столь же безопасен от обид, как британский, так как ни один не был охраняем сильным военным флотом. Нейтральные страны искали у него защиты против грабежей французов, и над судоходством всего мира царила теперь эта единственная великая сила, потребности которой еще не вынуждали ее наложить на порабощенных непосильное для них ярмо. К этому контролю над торговым мореходством и над значительной частью мирового сельскохозяйственного производства присоединилось еще все возраставшее поглощение европейской мануфактурной промышленности, обусловленное тем параличным состоянием, в которое привела мирную деятельность континентальных народов продолжительная война. Таким образом, в великой системе обращения и обмена товаров все операции более и более тяготели к Англии, являвшейся по своей безопасности, доступности и близости к материку, на котором сосредоточивалась большая часть потребителей, заинтересованных в морской торговле, естественным складским и распределительным центром. Сделавшись, таким образом, главным посредником по торговым делам цивилизованного мира и по снабжению его всем необходимым, Англия быстро стала преумножать свой капитал, который к тому же, скапливаясь в умелых руках, постоянно обращался на дальнейшее развитие, путем расширения производства и перевозочных средств, способности страны удовлетворять непрерывно возраставшим по обе стороны Атлантического океана требованиям. Обороты по заграничной торговле, считая как вывоз, так и ввоз, составлявшие в 1792 году, т.е. в последний год мира, 44.500.000 фунтов стерлингов, поднялись в 1797 году до 50.000.000 фунтов стерлингов и в 1800 году — до 73.700.000 фунтов стерлингов. Поощряемое этими очевидными доказательствами возраставшего богатства министерство было в состоянии настолько увеличить доходы государства, что и за вычетом огромных военных издержек они далеко оставляли за собой не только доходы прежних лет, но, по словам Питта, «и самые смелые ожидания. Если мы сравним, — продолжал он, — этот год войны с предшествовавшими годами мира, то увидим в доходах государства и в размерах торговли зрелище в одно и то же время загадочное, необъяснимое и поразительное. Мы довели свою внешнюю и внутреннюю торговлю до таких широких размеров, каких она никогда не имела прежде, и можем считать настоящий год за самый удачный из всех, какие выпадали на долю страны» (Примечание: Речь, произнесенная 18 февраля 1801 года). Располагая такими средствами для оказания поддержки армиям союзников и имея уверенность в обладании господством на море, беспримерном даже в истории Великобритании, министерство с надеждой ожидало наступления года, в котором должны были возобновиться и довершиться успехи 1799 года. Но оно не принимало в расчет Бонапарта, как и он, в свою очередь, все строил новые планы, не отводя в них места Нельсону. Россия не участвовала уже больше в коалиции, тогда как Германия выставила в поле или же разместила по важным в стратегическом отношении пунктам свыше двухсот пятидесяти тысяч своих солдат, руководительство которыми находилось теперь в руках Австрии и которые получали субсидии от Великобритании. Из числа этих войск 125-тысячный отряд, состоявший под командой Меласа (Melas), находился в Италии; остальные же силы с генералом Краем (Kray) во главе стояли в Германии, занимая там угол, образуемый Рейном под Базелем, после того как, выйдя в западном направлении из Боденского озера, он круто поворачивает на последнем своем плесе к северу. План кампании состоял в том, чтобы, придерживаясь оборонительного образа действий в Германии, занять противостоявшие там союзникам неприятельские силы и в то же время, перейдя в энергичное наступление в Италии, окончательно изгнать французов из этой страны. По достижении этого результата предполагалось вторгнуться во Францию с юга и, может быть, обложить при поддержке английского флота Тулон. Когда Бонапарт вступил во власть, у Франции оставалось всего лишь двести пятьдесят тысяч солдат, из числа которых при начале кампании 1800 года в поле против австрийцев, находилось только сто шестьдесят пять тысяч. Было навербовано сто тысяч новобранцев, но, чтобы обратить их в настоящих солдат, было нужно время даже и при выгодном условии обладания кадрами «стариков». Равным образом и для обмундирования и снабжения всем необходимым как старослужащих, так и новобранцев опять-таки требовались и время и усиленные заботы. Операционный план Бонапарта состоял в том, чтобы, перейдя в Германии в наступление, взять во фланг позицию австрийцев и оттеснить их с Рейна к северу — к верховьям Дуная. Для выполнения этой важной операции армия Моро была доукомплектована до состава, соответствовавшего силам противостоявшего ей неприятеля. Массене же было предписано сохранять в Италии строго оборонительное положение, стянув к Генуе те тридцать пять или сорок тысяч солдат, которыми он только и располагал. Все время, пока он оставался бы с такими силами на этой позиции, австрийцам едва ли было бы возможно, оставив его у себя в тылу, вторгнуться во Францию по узкой прибрежной дороге. По достижении ожидавшихся в Германии успешных результатов предполагалось выделить из состава действовавшей там армии, которой предстояло тогда занять наблюдательное положение, двадцатитысячный отряд. Пройдя через Швейцарию, отряд этот должен был вступить Сен-Готардским проходом в Италию и соединиться там с сорокатысячным корпусом, предводимым самим Первым консулом, перевалившим через Альпы Сен-Бернардским проходом. Объединенной шестидесятитысячной армии предстояло затем быстрым движением зайти в тыл австрийцам и тем вынудить их на вооруженную защиту их коммуникационных линий через Ломбардию, причем французы, сражаясь под начальством первого полководца эпохи, могли надеяться одержать над своим менее искусным противником победы, подобные тем, которыми ознаменовались знаменитые кампании 1796 и 1797 годов. План действий Бонапарта основывался, таким образом, на оккупации Швейцарии, которая, служа как бы огромным барьером между силами австрийцев, расположенными в Германии и Италии, давала ему возможность при операциях, направленных против Швейцарии, прикрываться течением Рейна в части его между Боденским озером и Базелем и вместе с тем безопасно и с соблюдением тайны пользоваться горными проходами, ведущими в равнины Ломбардии и Пьемонта. Эта выгода положения усиливалась еще строжайшей тайной, которой Бонапарт с неподражаемым искусством сумел облечь даже самое существование сорокатысячной (резервной) армии, долженствовавшей действовать под его начальством. Приказы о сформировании этой армии получали самую широкую огласку; главной ее квартирой был избран Дижон, куда и был послан для вступления в командование один из наиболее доверенных сподвижников Бонапарта. Отставным воинским чинам было предложено вступать в ряды этой армии, и были в действительности сделаны кое- какие военные запасы и собраны рекруты и офицеры. На том, однако же, приготовления эти и остановились или, по крайней мере, продолжались далее уже столь несоразмерно вяло сравнительно с крайне хвастливыми заявлениями французских журналов, что неприятельские шпионы были этим совершенно сбиты с толку. Резервная армия успела сделаться притчею всей Европы, пока отдельные ее составные части собирались в различных пунктах, чрезвычайно искусно, по обыкновению, выбранных Бонапартом в расчете на возможность произвести быстрое сосредоточение, когда представится, наконец, в этом надобность. Для обеспечения полной тайны вся переписка с этими отрядами велась помимо военного министерства самим Первым консулом. Кампания была открыта австрийскими войсками, действовавшими в Италии, а именно Мелас со своей семидесятитысячной армией атаковал по линии Апеннин Массену, который по причине продовольственных затруднений был вынужден растянуть свои силы между Генуей и Ниццей. 5 апреля эта по необходимости узкая линия была прорвана австрийцами, и после упорного сопротивления, благоприятствуемого гористым характером местности и длившегося несколько дней, Массена был отброшен к Генуе. Левое же крыло его армии, находившееся под начальством Сюше вынуждено было отступить по направлению к Ницце и заняло позицию на реке Вар. 18 апреля Массена со своими восемнадцатью тысячами человек был окончательно заперт в Генуе, и ввиду скудости продовольственных запасов освобождение его стало делом чрезвычайной важности. 25 апреля Моро начал свои движения, которые хотя и отличались некоторой сложностью, но все же привели к тому, что 1 мая вся его армия благополучно переправилась через Рейн. Восьмидесятитысячное французское войско расположилось затем по направлению от запада к востоку между Базелем и Боденским озером, угрожая левому флангу неприятеля, фронт которого тянулся по меридиану, и сохраняя готовность атаковать как пути отступления австрийцев, так равно и их огромные депо, необходимостью защиты затруднявшие все их движения. 3 мая австрийцы потерпели поражение под Энгеном и лишились склада в Штокахе, захваченного французами. 5- го числа они снова были разбиты под Мосскирхом (Moesskirch) и 9-го — под Биберахом, потеряв притом еще новые большие склады. После этого генерал Край отступил к Ульму, на Дунае, и первая часть плана Бонапарта была, таким образом, осуществлена, хотя, правда, и не согласно с его предначертаниями, которые были настолько проникнуты духом авантюризма, что не могли удовлетворять Моро; да, кроме того, и достигнутые результаты не отвечали его ожиданиям. Во всяком случае, однако же, общий стратегический итог был тот, что неприятель лишился на время свободы движения в Германии, и Моро был в состоянии послать в Италию отряд, который был нужен для совместных действий с Бонапартом. Отряд этот выступил в поход 13 мая и на пути был усилен частями, присоединившимися к нему в Швейцарии и доведшими его численность до 15-20 тысяч штыков (Примечание: Thiers, Cons. et Empire, vol. I, p. 332). 6 мая Первый консул, откладывавший свой отъезд до последней возможности из-за желания держать в заблуждении главнокомандующего австрийских сил в Италии, выехал, наконец, из Парижа. 15-го числа начался переход через Сен-Бернард, а 20-го вся армия была уже по другую сторону гор. 26 мая французские войска вступили в равнины Пьемонта, и Бонапарт повернул на восток, желая осуществить свою главную задачу — пересечь коммуникационные линии неприятеля и лишить его всякой надежды возвратить их без боя. 1 июня он вступил уже в Милан. Между тем армия Массены, претерпевая страшный голод, продолжала «отсиживаться» в Генуе, чем значительно увеличивала затруднительность положения австрийцев, державших двадцатипятитысячный корпус под Ниццей и тридцатитысячный — под Генуей. Сверх того, с начала кампании из рядов их убыло уже до двадцати тысяч человек. Мелас, не желая упустить добычу, ждал так долго, что не успел вовремя сосредоточить свои силы; когда же, наконец, он отдал необходимые приказания, Массена вступил в переговоры об эвакуации Генуи. Начальник австрийского корпуса, чтобы не потерять такого приза, промедлил с исполнением полученного предписания до тех пор, пока дело не решилось окончательно. Промедление имело весьма серьезные последствия. 5 июня Генуя сдалась, и осаждавшие ее войска, оставив в городе гарнизон, пошли на соединение с главнокомандующим, стягивавшим свои силы к Алессандрии. Бонапарт между тем с половиной своей армии переправился на южный берег По, и 14 июня произошла битва под Маренго. Из опасения, чтобы неприятель не ускользнул, Первый консул слишком разбросал свои силы, и дело приняло сначала столь благоприятный для австрийцев оборот, что Мелас, которому в то время было уже семьдесят шесть лет, вполне уверенный в победе, уехал в два часа пополудни с поля сражения, чтобы отдохнуть. Однако, час спустя, своевременное прибытие генерала Дезе (Desaix) наклонило чашу весов в другую сторону, и Бонапарт вышел из дела победителем и остался на поле сражения, преграждая неприятелю путь отступления. На другой день Мелас подписал конвенцию, обязавшись в ней очистить всю северную Италию вплоть до Минчио, за которой австрийцы должны были отступить. Все укрепления были при этом переданы Франции и в числе их только что занятая австрийцами Генуя. В ожидании ответа императора на условия мира, посланные ему Первым консулом, военные действия в Италии были приостановлены, причем обе армии обязались не посылать отрядов в Германию. 2 июля Бонапарт с триумфом вернулся в Париж после своего менее чем двухмесячного отсутствия. Между тем Моро, узнав о благополучном переходе через Сен-Бернард, снова перешел в наступление. Двинувшись к востоку, он с частью своих сил переправился 19 июня, ниже Ульма, через Дунай и стал угрожать сообщениям Края с Богемией. В частной стычке, происшедшей в тот же день, французы отстояли занятую ими позицию и взяли в плен пять тысяч австрийцев. На следующую ночь Край эвакуировал Ульм и быстро отступил по северной дороге, избежав, таким образом, встречи с французами. Моро, не будучи в состоянии пересечь неприятелю путь, двинулся было вслед за ним, но вскоре же отказался от преследования, не сулившего особенно благоприятных результатов. Он все еще оставался в неизвестности относительно битвы под Маренго, тогда как австрийцы имели о ней известие и, умалчивая о победе французов, сообщили ему о состоявшейся в Италии приостановке военных действий и предлагали сделать то же и в Германии. Догадываясь, что за этим предложением скрываются благоприятные для Франции события, Моро не пошел на соглашение, но, напротив, решился немедленно же обеспечить за своей победоносной армией наиболее благоприятные условия, при которых затем уже можно было вступить и в переговоры. Тесно обложив частью своих сил важные придунайские крепости Ульм и Ингольштадт, он с остальными силами переправился через реку и вступил в Баварию. 28 июня он занял Мюнхен, близ которого были затем подписаны 15 июля условия перемирия, весьма сходные с заключенными ровно месяц назад Бонапартом в Италии. Обе враждебные армии отступали за назначенные линии и обязывались не возобновлять военных действий без предуведомления об этом за двенадцать дней. Во все время этого перемирия осажденным австрийским крепостям предоставлялось получать каждые две недели провиант в количестве, соответствовавшем их потреблению, так что в случае возобновления операций они находились бы в том же положении, в каком застали их мирные условия. Две большие французские армии стояли таким образом лагерем на плодородных равнинах Италии и Германии — в мирных областях, лежавших за пределами Франции, которая, благодаря этому, была избавлена от большей части расходов, вызываемых их содержанием. Эта короткая и блестящая кампания, представлявшая собой непрерывный ряд успехов французского оружия, должна была расположить к миру обоих участников коалиции. Ни один, однако же, из них не был еще доведен до такого состояния, чтобы вступить в переговоры отдельно от своего союзника. В тот самый день, когда известие о Маренго достигло Вены, но раньше последних неудач в Германии, Австрия возобновила свой договор с Великобританией, которым обе державы обязывались не вступать в сепаратные переговоры. С другой стороны, Первый консул был решительно против совместных обсуждений условий, так как его постоянной политикой, как в кабинете, так и на поле битвы, было разделение противников. Для Австрии было весьма важно вы играть время, и потому она отправила в Париж своего посланника, которому поручено было обменяться взглядами с французским правительством, не принимая, однако же, никаких решений. Император также высказался в пользу замирения, а 9 августа и английский посланник в Вене передал тамошнему двору о готовности своего правительства войти в переговоры об общем мире. Тогда началась «словесная война», в которой Бонапарт выказал себя таким же тонким дельцом, каким он был искусным воином. Австрия, если бы только не дать ей слишком много времени на то, чтобы оправиться, была в его власти, но зато Великобритания имела над ним подобное же преимущество в своем господстве на море, составлявшем сильное препятствие к осуществлению страстно лелеемого им плана — восстановления колониальных владений. Остров Гаити оставался тогда лишь в номинальной зависимости от Франции; Мартиника, эта жемчужина Антиллов, была в руках Англии: Мальта и Египет — трофеи бонапартовских предприятий — «отходили» хотя и медленно, но верно. Ради них и ему нужно было выиграть время, так как представлялась большая надежда сделать с ними вскоре такой ход, который должен был если не совершенно обернуть, то, по крайней мере, серьезно изменить условия игры привлечением к совместному действию против Великобритании России и балтийских флотов. В этой поддержке и возможности довести Австрию до крайности и заключались единственные его шансы на то, чтобы сдержать великую соперницу Франции, так как, почти полный владыка на материке, он не мог с берега распространить свою власть за пределы дальности пушечного выстрела. За весь этот период его корреспонденция изобилует инструкциями и настояниями о снаряжении флотов, выходе их в море, о выручке Мальты и Египта, о захвате Сардинии посредством экспедиции из Корсики и Магона — при помощи эскадры, высланной из Бреста. Но, так как морская сила Франции уже иссякла, все это не повело ни к чему, как равно оказался бесплодным и его план о крейсерской войне в широких размерах, направленной в различных морях против морской торговли Англии. «Я с прискорбием вижу, — писал он морскому министру, — что снаряжение флота было принесено в жертву снаряжению большого числа мелких судов»; но, по правде сказать, ничего другого и нельзя было сделать. Его лучшие адмиралы не были в состоянии вооружить корабли, когда все средства для этого были отрезаны вездесущими крейсерами неприятеля. «Нам никогда не взять Магона, — писал он испанскому двору в полном разгаре своих триумфов после Маренго, — поэтому объявите войну Португалии и захватите ее провинции, чтобы при начале переговоров о мире вам иметь по возможности полные руки эквивалентов». Император Павел, присоединяясь ко Второй коалиции, был крайне отрицательно настроен по отношению к французской революции и полон решимости восстановить государей, потерявших свои троны. Неудачи, выпавшие на долю его войск в 1799 году, и особенно бедствия Суворова, в которых он не без основания винил Австрию, глубоко его огорчили. Неприятно было также ему убедиться в том, что его союзники не столько одушевлены стремлением помочь несчастным князьям, сколько горят желанием ослабить Францию, системе которой они приписывали бедствия Европы. Разочарование сменилось вскоре в его неуравновешенном уме охлаждением, которое затем быстро перешло и во враждебное отношение. Этой смене настроений способствовало еще возникновение старого спора между Великобританией и прибалтийскими державами о правах нейтральных сторон, который послужил также предлогом и для разрыва с «владычицей морей». Дания приняла в 1799 году систему конвоирования своих коммерческих судов военными и настаивала на том, что заявления начальника конвоя относительно того, что судовые грузы не содержат ничего запрещенного международными постановлениями, должно быть достаточно, чтобы освободить караван от применения к нему права воюющих производить осмотры. Английские же государственные люди не допускали, чтобы какое-либо правило, принятое нейтральной стороной, могло обратить в ничто это признанное право воюющих; к этому они побуждались еще и коренным различием в определениях военной контрабанды, принятых датчанами и англичанами. Так как датские морские офицеры получили инструкции противиться осмотру их караванов, то произошли два враждебных столкновения: одно в декабре 1799 года и другое в июле 1800 года. В последнем из них обе стороны потеряли по несколько человек убитыми, и один датский фрегат был захвачен англичанами и отведен в Доунс. Ввиду угрожающего положения дел британское министерство немедленно же приняло меры для урегулирования вопроса. В Копенгаген был отправлен посол, и для поддержания его требований сопровождать его было назначено девять линейных кораблей и несколько бомбардирских судов; 29 августа, едва месяц спустя после схватки, было подписано соглашение, которым обсуждение общего вопроса об осмотре конвоируемых судов откладывалось до будущего времени, а Дания впредь до заключения особого на этот предмет договора отказывалась от назначения конвоев. Что касается захваченного датского фрегата, то он немедленно же был освобожден. Следует заметить, что это столкновение произошло в самый разгар переговоров между Австрией и Францией, право участия в которых требовала себе и Великобритания. Весь щекотливый вопрос о правах нейтральных и воюющих сторон был, таким образом, поднят в момент, наиболее неудобный для союзников и наиболее благоприятный для Бонапарта. Увенчанный победой на материке Первый консул видел, что каждая из нейтральных коммерческих стран готова ему содействовать. Ему предстояло поддержать это настроение и соединить разрозненные силы в одно мощное целое, перед которым «владычица морей» должна была бы поневоле отступить и смириться. Здесь как бы сам собой представлялся случай осуществить то, что впоследствии сделалось главной мечтой его жизни, а, в конце концов, привело и к его гибели — поднять весь материк против Британских островов и, как он выражался, «покорить море сушей». Внешние условия, отчасти возникшие еще до появления его у власти и отчасти созданные его мудрой политикой в течение нескольких предшествовавших месяцев, особенно благоприятствовали в этот момент образованию подобной лиги, для чего дело о датском конвое давало хороший повод, а ослабление союзника Великобритании — Австрии — удобный случай. Бонапарт не придавал должного значения жизнеспособности и крепости государства, составлявшего средоточие обширной коммерческой системы, и при оценке морской силы он упускал из виду, что простая масса судов не имеет еще того значения, которое он умел сообщать массам людей. Он никогда не понимал вполне тех морских задач, с которыми время от времени ему приходилось иметь дело; но в этот критический период он выказал необычайное искусство, организовав против своего главного врага оппозицию, для которой тело доставила Пруссия, а «душу живую» вдохнул своей пылкостью император Павел. Начиная с 1795 года Пруссия оградила себя тем же строгим нейтралитетом, который соблюдали и другие северо-германские государства. При этой системе все время, пока велась на море война, торговля большей части материка направлялась через эти государства по большим германским рекам — Эмсу, Везеру и Эльбе — и через города Гамбург и Бремен. Общая вместимость судов, приходивших в порты северной Германии из одной лишь Великобритании, поднялась в 1800 году с 120.000 тонн, какой она была в 1792 году, до 389 000 тонн. Львиная часть этого движения приходилась на долю Пруссии. Эти выгоды нейтральной территории желательно было еще дополнить полной свободой судоходства под нейтральным флагом. Хотя Великобритания и сильно стесняла его, но доля оборотов, совершавшихся через ее посредство, была настолько велика, и море в такой полной мере находилось во власти ее флота, что благоразумие подсказывало соглашаться с ее притязаниями даже и в том случае, когда нельзя было признать их основательность. Так было особенно в то время, когда Россия при Екатерине II и в начале царствования ее сына скрыто или явно поддерживала Великобританию и когда Австрия, хотя и серьезно побитая в поле, все же еще сохраняла всю свою силу. Более слабые морские страны, Швеция, Дания и Северо-Американские Соединенные Штаты, руководились подобными же мотивами. Хотя они и стонали под британскими требованиями, но расширение их торговли перевешивало их потери, и покорность приносила меньше вреда, чем принесло бы вооруженное сопротивление. Сама Россия, хотя она и не была морской страной в строгом смысле слова, в крупных размерах производила предметы, транспортировавшиеся главным образом на английских судах и имевшие основной сбыт в Англии же. Таким образом, материальные интересы России, и особенно ее влиятельного дворянства, требовали сохранения мира с Великобританией, но самодержавный монарх мог, по крайней мере временно, не считаться с этим фактом. При своем страстном, порывистом характере император Павел вполне мог в увлечении пренебречь всеми этими соображениями и употребить колоссальную силу своей империи на поддержку других государств, которые притом он был даже в состоянии заставить действовать заодно с собой. Таковы были те разнородные элементы, которые Бонапарту предстояло слить в одно мощное целое. С одной стороны, тут были сильные, хотя и не отличавшиеся дальновидностью, торговые интересы, представители которых для сохранения крупных выгод в настоящем были более склонны покориться требованиям Великобритании, чем оказать им отпор. Интересы эти представлялись развившимся в нейтральных прибалтийских государствах транспортным делом, расширившей свои обороты торговлей Пруссии и северной Германии, которые в силу своей нейтральности в морской войне сделались главным путем для сообщения материка с внешним миром, и производством России, доставлявшим доход ее крупным землевладельцам и пользовавшимся для доставки своих продуктов на рынок исключительно лишь морем. Взаимно связанные тесными отношениями, порождаемыми между государствами торговлей, и своей зависимостью от капитала и коммерческой системы Великобритании, интересы эти обеспечивали народное благосостояние и не могли быть легкомысленно упускаемы из виду никаким правителем. С другой стороны, стояло достоинство нейтральных флагов и их непреходящие интересы — неизменно противные интересам воюющих — амбиции Пруссии и ее ревность по отношению к Австрии и, наконец, рыцарственный, наполовину ненормальный Павел, со всей горечью задетого личного чувства желавший теперь выместить обиды на своих недавних союзниках. Бонапарт уже раньше пустил в ход свои маневры как против царя, так и против нейтральных держав. Внимательно следя за политическим горизонтом с самого своего вступления во власть, он не упускал из виду ни одного случая усилить затруднения Великобритании, в которой его безошибочный инстинкт стратега уже давно признал ключ к военному положению, долженствовавшему, согласно с его целью, выдвинуть Францию на первое место не только на материке Европы, но и во всем свете. Каким он ни был мудрым государственным человеком и как ясно ни сознавал силу нравственных и политических мотивов, все же его идеалом было, в сущности, насильственное господство опиравшееся на более могущественные армии и флоты; сообразно с этим в каждой политической проблеме он видел как бы военную кампанию, в которой предстояло передвигать и соединять силы с тем, чтобы, наконец, сосредоточить их против важнейших пунктов неприятельской позиции. Великобритания была в полном смысле слова морской державой — и в коммерческом и в военном отношениях; против нее поэтому Бонапарт имел в виду организовать такой союз, который уничтожил бы и ее торговлю и ее военный флот. Что соединенные Франция и Испания были не в силах нанести вред ни той, ни другому — было ясно доказано неоднократными их поражениями и неудачей направленной против торговли Англии крейсерской деятельности, неустанно поддерживавшейся в течение семи лет войны. Торговая деятельность Великобритании не только не ослабела и не пришла в упадок, но, напротив, еще велась повсюду с удвоенной энергией, и английский флаг гордо развевался на всех морях. Существовал один уголок, в котором до сих пор Англию никто еще не тревожил, кроме разве голландского флота, враждебная деятельность которого была, впрочем, сейчас же и прекращена, и как раз там — в Балтийском и Северном морях — находилось наиболее уязвимое ее место, за исключением самих только Британских островов и омывающих их вод. Там в значительной степени сосредоточивалось ее судоходство, там же находился рынок для сбыта колониальных продуктов, переполнявших ее склады; и там же, наконец, под защитой своего закрытого, трудно доступного моря, были сгруппированы три флота, укомплектованные бравыми, закаленными в бурных плаваниях моряками, в совокупности бывшие в состоянии преодолеть силу, которой уже и без того приходилось напрягаться для поддержания своего господства в Средиземном море, для блокады неприятельских военных портов и для охраны торговых судов, столпившихся на всех главных океанских путях. Закрыть север Европы для английской торговли и противопоставить балтийские флоты великобританскому сделалось с тех пор «idee fixe» Бонапарта. Чтобы задобрить Данию, он освободил несколько датских судов, задержанных Директорией за то, что они подчинились осмотру английских крейсеров. Так как, далее, сразу не было заметно, насколько сильно император Павел охладел уже к своим бывшим союзникам, то Бонапарт стал сперва ухаживать за главным из северо-германских нейтральных государств — Пруссией, во власти которой было прекратить английскую торговлю не только через собственно прусскую территорию, но и через Гамбург. Пруссия стремилась занять первенствующее положение в Европе. Те пять лет, которые Австрия, Франция и Великобритания потратили на разорительную войну, она употребила на то, чтобы упрочить свою силу и расширить свои средства. Она была теперь непрочь принять на себя роль посредницы и ждала того времени, когда обессилевшие воюющие государства, склонившись перед ее восстановленной мощью подпадут под ее влияние и уступят ее требованиям, устрашенные простой лишь демонстрацией прусской силы. Предложение и льстивые фразы Первого консула были благосклонно приняты, но путь, намеченный для себя Пруссией, должен был вести к выгодам без всякого риска; она желала получить много, но не хотела рисковать ничем. Это выжидание удобного случая представлялось опасной игрой с таким человеком, который в течение последовавших двенадцати лет держал в своих руках судьбы Европы. Отсюда возникла та неопределенная, эгоистичная и робкая политика, колебавшаяся при каждом дуновении опасности или надежды на выгоду и позорившая национальное имя, которой был положен конец под Иеной, а также и те агонии унижения, которые пришлось вытерпеть стране в промежуток времени между этим поражением и свержением Наполеона. Подобный дух легко склоняется на сторону сильного союза и уступает ловко направленному внешнему импульсу. Доставить такой импульс и сделалось затем заботой Бонапарта. «Мы ничего не добьемся с Пруссией», — писал он Талейрану 1 июня 1800 года на пути к Маренго, далее он прибавлял: «Если весть из Египта (по-видимому, о победе Клебера над турками) подтвердится, то важно будет иметь кого-нибудь в России. Оттоманская империя не может просуществовать долго, и если Павел обратит свои взоры в эту сторону, то наши интересы сделаются одинаковыми» (Примечание: Corr. de Nap., vol. VI, p. 410). Бонапарту ничего не стоило примирить этот взгляд с уверением, сделанным месяцем позже Турции, относительно того, что «не представляется основания тревожиться о Египте, который немедленно же будет возвращен, как только Порта восстановит свои прежние отношения с Францией (Примечание: Ibid., vol. VI, p. 497). 4 июня он обращается к императору Павлу с общими лестными предложениями, сопровождаемыми знаками особого внимания. Император был вполне подготовлен к тому, чтобы очароваться комплиментами человека, к военной славе которого он был уже проникнут глубоким энтузиазмом. 4 июля предложение Бонапарта принимает уже определенную форму — сдать русским войскам Мальту, близкую потерю которой для французов он считал неизбежной. Предложение это было рассчитано не только на то, чтобы очаровать царя, который с удовольствием представлял себя главой и защитником древнего рыцарского ордена, но также и на то, чтобы посеять семя раздора между ним и Великобританией в случае, если бы последняя отказалась — как это и было вероятно — уступить свою добычу другу, покинувшему ее в минуту опасности. Письмо, набросанное Первым консулом, было составлено в выражениях, долженствовавших пробудить тщеславие его получателя. «Первый консул, желая дать доказательство питаемого им к русскому императору уважения и выделить его из числа других врагов республики, сражающихся ради низкой любви к наживе, предполагает, в случае если гарнизон Мальты будет вынужден голодом эвакуировать остров, передать его в руки царя как гроссмейстера ордена; и хотя Первый консул уверен в том, что Мальта обеспечена продовольствием на несколько месяцев (Примечание: "Ясно усматривая, — говорит Тьер, панегирист Бонапарта, — что Мальта не могла держаться долго" (Cons, et Emp., vol. II, p. 92)), он признает желательным, чтобы его величество уведомил его относительно тех условий, которые ему будет угодно поставить, и мер, которые он имеет в виду принять, чтобы, в случае надобности, войска его могли занять местность» (Примечание: 2 Corr. de Nap., vol. VI, p. 498). Вслед за тем последовало вскоре же освобождение от семи до восьми тысяч русских солдат, содержавшихся в плену во Франции, которых Бонапарт заново обмундировал и отпустил в Россию вместе с их знаменами и офицерами, высказав при этом, что если император сочтет нужным, то он «может потребовать у англичан освобождения такого же числа пленных французов; если же это не будет признано удобным, то Первый консул надеется, что император примет освобождение своих солдат за знак особого уважения с его стороны к храбрым русским войскам» (Примечание: Ibid..vol. VI. p. 520). Непосредственно вслед за этим произошло в Канале столкновение между английскими и датскими крейсерами, и для поддержания посла в возникших по этому случаю переговорах британский флот вошел в Балтийское море. Император Павел воспользовался этим предлогом для того, чтобы наложить арест на английскую собственность в России в виде гарантии за будущие действия Великобритании. За этим приказом, отданным 29 августа 1800 года, последовал 10 сентября другой, с извещением о том, что «различные политические обстоятельства заставляют императора признать возможным разрыв дружественных отношений с Англией» и с распоряжением о сосредоточении русских войск. Набежавшее было облако исчезло на время, и секвестрация была 22 сентября снята, но падение Мальты, сдавшейся 5-го числа того же месяца, привело дело к решительному исходу. Царь охотно принял ловкие предложения Бонапарта и назначил уже генерала, который должен был ехать в Париж, чтобы вступить там в командование освобожденными пленниками и затем отправиться с ними на Мальту. О капитуляции острова Павел узнал в начале ноября, но уже раньше этого он категорически объявил публично о своем намерении восстановить против морских притязаний Англии Вооруженный Нейтралитет 1780 года. Так как можно было сильно сомневаться в том, что держава эта после таких недружелюбных мер против нее передаст остров, то отдано было приказание о вторичном наложении секвестра на английскую собственность. В силу этого приказа были задержаны триста судов, причем команды их были отправлены внутрь страны, и опечатаны все склады, в которых находилась английская собственность; по заявлению царя, наложенное эмбарго могло быть снято не раньше, как по признании тех прав, которые он имел на остров Мальту как гроссмейстер ордена. Секвестрованное имущество должно было поступить в распоряжение особой императорской комиссии и быть обращено на уплату частных долгов англичан русским подданным. Дела приняли теперь такой оборот, что и Пруссия решилась, наконец, начать действовать. Между Великобританией и Россией образовалась широкая брешь, тогда как отношения царя и Первого консула сделались настолько дружественными, что соглашение между ними казалось обеспеченным. Перемирие, заключенное между Австрией и Францией, все еще продолжалось, так как до сих пор не было еще окончательно решено, должна ли Франция вести совместные переговоры с императором и Великобританией; однако же Бонапарт умел торговаться скупо и упорно. Он не соглашался ни вступить в совместные переговоры, ни отсрочить возобновление военных действий дольше 11 сентября, иначе как на условии заключения на море столь же выгодного для Франции перемирия, сколь выгодным было, по его мнению, для Австрии перемирие, заключенное на суше. Он предлагал предоставить коммерческим судам полную свободу плавания, снять блокаду с Бреста, Кадиса, Тулона и Флиссингена и дозволить французским или нейтральным судам беспрепятственную доставку провизии на Мальту и в Александрию. В результате этого французским адмиралтействам открылась бы возможность получить морские припасы, в которых там чувствовалась крайняя необходимость, а Мальте и Египту — запастись в больших количествах предметами потребления и таким образом быть в состоянии продержаться неопределенно долгое время. Однако же Великобритания соглашалась только применить к Египту и Мальте буквально те же условия перемирия, которые были назначены для трех австрийских крепостей, осажденных французскими войсками. Крепостям этим было предоставлено получать каждые две недели необходимые припасы в количестве, соответствовавшем их потреблению, и английское министерство предлагало допустить то же и по отношению Мальты и Египта. Оно соглашалось также и на свободу судоходства, за исключением только права перевозки военных и морских припасов. Бонапарт отказался принять эти условия. Выгода, извлекаемая Австрией из перемирия, утверждал он, заключалась не только в удержании за собой крепостей, но и в том употреблении, которое она делала из полученной отсрочки. Между этими двумя крайними взглядами нельзя было найти никакого среднего термина. В самом деле, как ни были велики результаты победы под Маренго и отличавшегося большей методичностью наступления Моро в Германии, но все же материальное преимущество Великобритании над Францией далеко превосходило, то преимущество, которое Франция имела над Австрией. Французы приобрели большие выгоды, но они теперь силой возвращали своего противника к средоточию его могущества и не имели власти над его коммуникационными линиями; Великобритания же отрезала не только Египет и Мальту, но и самую Францию от всякого плодотворного сношения с внешним миром. Переговоры о перемирии на море были прерваны 9 октября. Между тем Бонапарт, отказавшись дожидаться их исхода, предуведомил о возобновлении враждебных действий между 5-м и 10-м числами сентября; Австрия, не будучи еще готова, была рада купить дальнейшую отсрочку ценой сдачи неприятелю осажденных им крепостей — Ульма, Ингольштадта и Филиппсбурга. Была поэтому заключена соответствующая конвенция, и возобновление войны было отсрочено еще на сорок пять суток, считая с 21 сентября.. В этих обстоятельствах Пруссия усмотрела один из тех удобных случаев, которые в ловких руках Бонапарта столь часто вводили ее в ошибку. Ее присоединение к направленному против Великобритании концерту прибалтийских держав должно было ускорить падение ее германской соперницы и обеспечить ей поддержку Первого консула в приближавшемся возмещении территориальных потерь, понесенных германскими государствами. Если бы Пруссия не присоединилась к Северной лиге, то борьба сосредоточивалась бы преимущественно на море, и ее исход при дисциплинированной храбрости британских моряков едва ли бы мог подлежать сомнению. Одна только Пруссия в силу своего географического положения могла нанести английской торговле прямой и тяжелый удар закрытием привычных для нее путей сообщения с континентом; и ущерб, грозивший от этого Англии, настолько сильно превышал тот вред, который при случае мог быть причинен ей самой, что было менее рискованным вступить на этот путь, чем вооружить против себя царя и французское правительство. Дальнейшим мотивом служила политическая зависимость Ганновера от Великобритании, подававшая Пруссии столь часто показывавшуюся ей в перспективе Бонапартом надежду прочно присоединить к себе это германское владение английского короля. Вскоре представился ей случай проявить свои симпатии. В конце октября британский крейсер захватил прусское коммерческое судно, пытавшееся войти в Тексель с грузом морских припасов. Свежая погода принудила его отвести свой приз в Куксгафен — порт, расположенный при устье Эльбы и принадлежавший Гамбургу, через который направлялась значительная часть английской торговли с континентом. Пруссия потребовала у гамбургского сената освобождения захваченного судна и, получив отказ, сделала распоряжение о занятии порта двухтысячным отрядом своих войск. Тогда сенат выкупил приз и передал его Пруссии; со стороны британского правительства также последовало распоряжение о возврате судна, что было чисто политической мерой, за которую министерство и подверглось порицанию со стороны Фокса. Как он правильно заметил, это было принципиальной уступкой, вызванной тем фактом, что Пруссия, обладавшая возможностью нанести Великобритании большой ущерб, была недоступна для английского флота. Можно оспаривать, было ли благоразумным поступаться принципом ради того, чтобы удержать от вступления в грозный северный союз нового сильного участника, но, во всяком случае, попытку эту постигла обычная судьба уступок, объясняемых слабостью. На представление британского посла получился ответ, что оккупация, раз она предписана, должна состояться и что «нейтралитет Куксгафена, гарантированный таким образом королем, будет более безопасен от какого-либо нарушения». Аргументация эта ясно указывала на то положение, которое готовилась занять Пруссия; а ее влияние определило и образ действий Дании, которая, как утверждают, была против того, чтобы совершить шаг, угрожавший пресечением ее торговли и суливший ей вероятную участь сделаться первой жертвой мести Великобритании. 16 декабря Россией и Швецией был подписан в Санкт-Петербурге договор, возобновлявший Вооруженный Нейтралитет 1780 года и привлекший к себе вскоре и Данию с Пруссией. Его главные статьи заключались в том, что нейтральные суда могли беспрепятственно принять на себя транспортное дело в прибрежных и колониальных торговых операциях воюющих государств, что неприятельский груз, шедший под нейтральным флагом, не подлежал захвату и что для признания блокад необходимо, чтобы они опирались на расположенные перед портам отряды судов в составе, делающем рискованной всякую попытку входа. Военная контрабанда была определена таким образом, что морские припасы не вошли в объем ее понятия; затем было подтверждено положение, что коммерческие суда, следующие под конвоем военных, не подлежат действию права воюющих производить осмотры. Каждым из этих положений оспаривалось одно из тех притязаний, от которых, по мнению Великобритании, зависела ее морская сила, а, следовательно, и ее место среди держав. Договорившиеся государства обязались, в случае надобности, отстаивать свои положения силой. Таким образом, успешно создался этот союз северных держав против Великобритании, — первый и самый добровольный из всех союзов, устроенных Бонапартом. По странному совпадению, напоминающему собой своевременность отправления Нельсона из Англии в 1798 году с целью задержать еще не определившуюся тогда французскую экспедицию против Египта, тот же самый Нельсон, которому предназначалось сразить эту коалицию, медленно совершил переход из Средиземного моря в Северное; его как бы опять влекла какая-то таинственная сила, чтобы он был под рукой для оказания отечеству неведомых еще пока услуг, которые он только один и мог оказать. 11 июля, т.е. неделю спустя после того, как Бонапарт в первый раз обратился к царю с предложением Мальты, Нельсон выехал из Ливорно в Триест и Вену. Он проследовал через Гамбург в то самое время, когда там обсуждалось дело о прусском призе, и 6 ноября сошел на берег в Англии. Находя, что его здоровье вполне восстановилось сухопутной поездкой, он просил о немедленном назначении на службу и получил в командование отряд во флоте Канала, состоявшем под начальством лорда Сен-Винсента; однако же он присоединился к эскадре лишь 17 января 1801 года и поднял свой флаг на трехдечном корабле «Св.Иосиф» (San Joseph), захваченном им в сражении у мыса Сент-Винсент. Между адмиралтейством и им было уже между тем решено, что, в случае посылки флота в Балтийское море, он будет назначен вторым флагманом к сэру Гайд Паркеру, и как раз в то время, когда он, накануне подъема своего флага на «Св.Иосифе» (San Joseph), представлялся Сен-Винсенту, было получено письмо от Паркера с извещением о состоявшемся новом назначении. Около этого времени Австрии был нанесен решительный удар, заставивший ее вступить в сепаратные переговоры и устранивший ее почти на пять лет с театра военных действий. Император отправил в Люневиль своего посланника, который был там встречен Жозефом Бонапартом как представителем Франции; но так как Австрия отказалась заключить мир отдельно от Великобритании, то 28 ноября были возобновлены военные действия. 3 декабря Моро одержал победу в битве под Гогенлинденом и затем двинулся на Вену. 25-го числа в Штейере, в расстоянии меньше чем сто миль от австрийской столицы, было подписано перемирие. Менее блестящие, но все же решительные успехи сопровождали также действия французов в Италии и 16 января 1801 года завершились и там перемирием. Почти одновременно с этой последней новостью Первый консул получил от императора Павла письмо, свидетельствовавшее об его в высшей степени дружественном расположении к Франции, но полное ненависти к Англии, и извещавшее о его намерении назначить в Париж посла. Это преисполнило Бонапарта радостными надеждами, выражение которых показывает, какое важное значение придавал он морской силе. «Мир с императором, — писал он своему брату в Люневиль, — ничто против союза с царем, который будет господствовать над Англией и беречь для нас Египет» (Примечание: Соrr. de Nap., vol VI, p. 738, Jan. 21 1801), и он приказывал ему затянуть переговоры до прибытия ожидавшегося посла, чтобы таким образом условия с Германией могли быть поставлены по соглашению с Россией. На подобном же совместном действии он основывал и свои чрезмерные ожидания благоприятных результатов на море, ожидания, зависевшие от взгляда, с которым ему было так трудно расстаться, что одна группа кораблей была равносильна другой. Немедленно же был отправлен курьер в Испанию по делу о снаряжении военных экспедиций в Ирландию, Бразилию и Ост-Индию, в Карибское море — для отнятия французских и испанских островов и Средиземное море — для отвоевания Минорки. «При тех затруднениях, которые предстоят Англии, угрожаемой в Архипелаге Россией и в Северных морях — соединенными державами, ей будет невозможно держать долго в Средиземном море сильную эскадру» (Примечание: Ibid., p. 747. Письмо к Талейрану от 27 января 1801 года). Так как, однако же, русский посол не ехал, то Жозефу Бонапарту было предписано кончать дело, и 9 февраля австрийским посланником в Люневиле был после упорных прений подписан мирный договор. Его главные условия были: 1) Окончательная уступка Франции всех германских владений, расположенных к западу от Рейна, вследствие чего река эта на всем своем протяжении от Швейцарии до Голландии делалась французской границей. 2) Подтверждение сделанной по Кампоформийскому договору уступки Бельгии. 3) В Италии Австрии предоставлялся лишь восточный берег Адижа; князья австрийского дома, владения которых приходились по западную сторону реки, лишались своих территорий, и последние должны были отойти к Цизальпинской республике и к испанскому инфанту, водворенному в Тоскане с титулом короля Этрурии. Так как Цизальпинская республика и Этрурия зависели в своем политическом существовании от Франции, то последняя в силу своего господства над их территорией становилась между Австрией и Неаполем и заграждала англичанам доступ в Ливорно. 4) Одиннадцатой статьей договора была гарантирована независимость Голландской, Швейцарской, Цизальпинской и Лигурийской республик. По своему влиянию на ход дальнейших событий это было наиболее важным из условий. Оно придало известную определенность политическому положению континента, на которую и ссылалась Великобритания в договоре, заключенном ею с Францией несколько месяцев спустя. Нарушение этого договора Бонапартом послужило впоследствии для Англии основанием и оправданием ее отказа выполнить свои обязательства по отношению к Мальте, что повело к возобновлению войны, а, в конце концов, и к падению Наполеона. 5) На Германскую империю было возложено обязательство возместить натурой в пределах ее собственной территории потери князей, лишившихся своих владений по западную сторону Рейна и в Италии. Этим путем Пруссия, принадлежавшая также к числу потерпевших, получила благодаря влиянию Бонапарта, щедрую плату за поддержку, оказанную его политике на севере. Этот успех побудил Пруссию держаться и впредь той же программы мелкого оппортунизма, пока, наконец, ненужная больше для Франции, она ею была грубо брошена, и хотя и дала отпор, но, стоя особняком, была быстро раздавлена. |