| ГЛАВА XVI. ТРАФАЛЬГАРСКАЯ КАМПАНИЯ (окончание) Последовательные изменения в плане Наполеона. - Движение флотов. - Окончательная неудача морских комбинаций Наполеона. - Война с Австрией и Аустерлицкая битва. - Трафальгарская битва. - Существенная перемена в политике Наполеона, вынужденная результатом морской кампании. Январь - октябрь 1805 г. За объявлением войны Испанией последовал новый союзный договор ее с Францией, подписанный в Париже 5 января 1805 года и ратифицированный 18 числа того же месяца в Мадриде. Испания обязалась снарядить для общего дела к 21 марта, по крайней мере, двадцать пять линейных кораблей и одиннадцать фрегатов; но военное управление всеми союзными силами было вверено Наполеону. Испания не могла сейчас же приступить к действиям на театре войны вследствие отсталости в деле вооружения своих военных сил, причиной которой были вышеупомянутые требования Великобритании. Поэтому император продолжал придерживаться на время своих прежних планов, сформулированных 27 и 29 сентября. Когда они не удались, он построил огромную комбинацию, которая по смелости и грандиозности замысла могла соперничать с Маренгской и Аустерлицкой кампаниями и которая разрешилась в Трафальгаре. Поэтому события десяти последовавших за тем месяцев имеют совершенно особенный интерес как развитие единственной великой морской кампании, задуманной этим величайшим военачальником новых времен. Равным образом, со стороны его противников, на долю которых пришлась более трудная задача - оборона, были обнаружены дальновидность, способность к целесообразным комбинациям, быстрота и решительность, которые показали, что эти противники в своей стихии не были недостойными соперниками великого императора. Более того, Наполеон должен был уступить им здесь, так как не мог вполне понять условий моря. Привыкнув своей предусмотрительностью и непреклонной волей попирать препятствия, помня зимний переход через Сплюген, совершенный Мак-Дональдом по его приказанию, и торжество свое над чрезвычайными препятствиями при переходе через Сен-Бернард, он не хотел верить, чтобы трудности моря в борьбе с искусным противником не могли быть побеждены искусными людьми, управлявшими вверенными им грандиозными машинами... Как метко сказал талантливый французский писатель: "Только одной вещи недоставало победителю под Аустерлицем - lе sentiment ехасt des difficultes dе lа marin (Примечание: Jurien de la Graviere, Revue de Deux Mondes, Осt. 1887, р. 611)". При паровых судах, может быть, это неравенство профессиональных знаний и опытности моряков враждебных сторон имело бы сравнительно столь небольшое значение, что воинское искусство Наполеона, в пользу которого было еще и преимущество инициативы, перетянуло бы чашу весов на его сторону. При парусных же судах этого не могло быть; и, изучая историю Трафальгара, должно помнить, что морское превосходство Великобритании состоит не в числе ее кораблей, но в знаниях, энергии и настойчивости ее адмиралов и моряков вообще. В столкновениях с противником численность ее эскадр была в выгоднейших для нее случаях такая же, как и противопоставленных ей. В сущности, шла борьба между морскими комбинациями Наполеона и глубоким знанием своего дела со стороны британских офицеров, избегавших эксцентричных движений, на которые он неутомимо старался вынудить силы неприятеля, или исправлявших последствия их. В декабре адмиралам Вильневу и Миссиесси (Примечание: Corr.de Nap.., vol. X, pp..79-97), были сообщены подробные инструкции для исполнения плана 29 сентября. Миссиесси, оставив Рошфор, должен был направиться между Азорскими и Канарскими островами, - так, чтобы избежать британских эскадр, крейсировавших у Бискайского берега Испании, - идти прямо к Мартинике, взять британские острова Санта- Лючию и Доминику и по прибытии Вильнева вступить под его команду. Во исполнение этих приказаний Миссиесси прорвался из Рошфора 11 января. На следующее утро он был обнаружен сторожевым судном, принадлежавшим к блокировавшей эскадре; но последняя по каким-то причинам была под ветром относительно своего поста, и французский адмирал беспрепятственно достиг Мартиники 20 февраля.. 24-го числа этого месяца шесть британских линейных кораблей под начальством контр- адмирла Кокрена отплыли в погоню за Миссиесси со своей станции под Ферролем, где их место было занято равносильным отрядом, отделенным от эскадры, которая блокировала Брест. Вильнев имел приказание идти от Тулона прямо в Кайену отбить принадлежавшие прежде голландцам колонии в Гвиане, соединиться с Миссиесси, доставить подкрепления в Сан-Доминго и выйти в обратный путь в Европу не позже, чем через шестьдесят дней после достижения Южной Америки. С соединенными таким образом эскадрами он должен был подойти к Ферролю, освободить блокированные там французские суда и привести весь свой флот, - тогда уже в числе двадцати линейных кораблей, - в Рошфор. "Результатом вашего крейсерства, - писал ему Наполеон, - будет обеспечение наших колоний против всякой атаки и отнятие у противника четырех голландских колоний на материке, так же как и других британских островов, какие окажутся под силу нашей эскадре". Шеститысячный отряд был посажен на суда эскадры для береговых операций. Оба, Вильнев и Миссиесси, получили строжайшее запрещение выделять для этой цели десант из судовых команд, и это решение великого императора достойно постоянной памяти и в наши дни. Вильнев был готов к отплытию в начале января, но ему, прежде всего, надо было усыпить бдительность Нельсона, который, как ему было известно, крейсировал во вверенном его командованию районе между Маддаленскими островами и мысом Сан-Себастьяно на испанском берегу, держа под Тулоном сторожевые суда, всегда знавшие о местонахождении своего адмирала. Поэтому Вильнев счел необходимым выждать ветра, достаточно сильного для того, чтобы можно было пройти в первую же ночь около ста миль. В течение двух недель ветер колебался между северо-восточным и юго-западным направлениями, т.е. был попутный для Вильнева, но слишком слабый и только 17 января перешел к северо- западу с признаками приближавшегося шторма. На следующее утро Вильнев выслал отряд судов, поручив ему прогнать неприятельских разведчиков, и, когда последние скрылись из виду, вышел с эскадрой в числе десяти линейных кораблей и семи фрегатов. Нельсон с одиннадцатью линейными кораблями был тогда на якоре в Маддаленской бухте. Следуя плану Наполеона - ввести в заблуждение британского адмирала, французская эскадра направилась к южной оконечности Сардинии, как будто бы целью ее был путь на восток. В течение ночи за ней следовали по пятам фрегаты неприятеля, которые отошли не далее, чем это было необходимо для избежания плена. В десять часов они были близко и в два часа утра удовлетворенные своими сведениями о курсе французов оставили последних и поспешили к Нельсону; ветер тогда дул от норд-веста с силой настоящего шторма. Двенадцать часов спустя с флагманского судна адмирала был уже обнаружен показывавшийся ими сигнал о том, что неприятель в море, а через два часа после того британская эскадра была уже на ходу. Будучи не в состоянии вылавировать через западный выход при таком шторме, она прошла с наступлением ночи через узкий восточный проход в линии кильватера, причем головным был корабль Нельсона, а другие правили по кормовым фонарям своих передних мателотов. По выходе из порта эскадра привела к югу и в течение ночи, беспокойной, при частых шквалах, держалась вдоль восточного берега Сардинии. Фрегат "Морской конь" (Seahorse) был послан вперед в обход южной оконечности острова с поручением постараться снова увидеть неприятеля. Ночью ветер переменился на SSW и дул с большой силой весь день 21-го числа. Утром 22-го эскадра, все еще борясь с юго-западным штормом, была в пятидесяти милях к востоку от южной оконечности Сардинии. Здесь к ней вновь присоединился "Морской конь" (Seahorse), который накануне видел французский фрегат, направлявшийся к Кальяри, но не видел главных сил противника. Не ранее как 26-го числа удалось Нельсону достигнуть Кальяри, где к своему утешению он не нашел французского флота. Там даже ничего не знали о передвижениях последнего; но в тот самый день фрегат "Феб" (Phoebe), пришедший с запада, сообщил, что в Аяччо стоит на якоре 80-пушечный французский корабль почти без мачт. Британская эскадра направилась тогда к Палермо, куда и прибыла 28-го числа. Так как подходы с запада к Сардинии, Сицилии и Неаполю были хорошо защищены, то Нельсону пришлось допустить только одно из двух: или что французы, несмотря на южный шторм, успели пройти на восток между Сицилией и Африкой, или что они вынуждены были возвратиться назад вследствие понесенных от шторма аварий. В последнем случае он не имел уже возможности догнать их; в первом - он должен был следовать за ними (Примечание: Nels.Disp., vol. VI, p.333). Согласно этому, послав сторожевые суда на разведку в море и три фрегата - для возобновления наблюдения за Тулоном, он изменил свой курс вдоль северного берега Сицилии и 30 января прошел через Мессинский пролив на пути в Египет. Вильнев действительно возвратился в Тулон. В первую ночь от его эскадры отделились 84-пушечный корабль и три фрегата, причем первый, потеряв мачты, укрылся в Аяччо, что и было известно Нельсону. В течение следующих суток, когда ветер переменился на юго-западный, еще три линейных корабля Вильнева потерпели аварию. Будучи вынужден вследствие дувшего шторма держать на восток и зная, что два неприятельских фрегата выследили его курс, адмирал боялся, что ему придется встретиться с британской эскадрой при невыгодных условиях, и решился отступить. Таким образом, преждевременно окончилось это первое движение морских сил, составлявшее часть Наполеоновского плана вторжения в Англию. Рошфорская эскадра прорвалась из порта только за тем, чтобы оказаться отрезанной без всякой возможности получить поддержку или отступить. Тулонский флот, вынужденный выждать сильного ветра для того, чтобы уйти в море без столкновения с неприятелем, - а только при осуществлении этого условия могла состояться комбинация Наполеона, - вследствие неопытности французских моряков потерпел аварии именно потому, что дождался такого ветра. Однако же, если бы он и продолжал свой путь, то почти неизбежно был бы снесен юго- западным штормом к тому самому месту между Сардинией и Сицилией, где искал его Нельсон и где выслеживали его сторожевые суда последнего (Примечание: Когда эти строки были уже написаны, автор прочел мнение Нельсона об этом предмете: "Если бы они не потерпели аварии, то ничто не помешало бы нам встретиться в январе 21-го числа близ южной оконечности Сардинии". (Dispatches, vol. VI, р. 354)). Ни Вильнев, ни Нельсон не сомневались в результате своей встречи (Примечание: О мнении Вильнева см.. Chevalier, Hist.de la Mar.Fran. sous l'Empire, р. 134; о мнении Нельсона см. Nels.Disp., vol. VI, рр. 334, 339). Другой фактор в этой комбинации - Брестская эскадра и отряд армии в двадцать тысяч человек были в готовности приступить к действиям, обусловливавшимся успешным прорывом двух других эскадр. "Я рассчитываю, - сказал Наполеон, - что отплытие двадцати кораблей из Рошфора и Тулона заставит неприятеля выслать за ними в погоню свои тридцать" (Примечание: Corr..de Nap., vol. IX, р. 701), - диверсия которая весьма существенно увеличила бы шансы на успех брестских сил. Одно время он говорил о посылке последних в Индию после предварительного усиления их французскими и испанскими судами из Ферроля (Примечание: Ibid., Jan. 16 1805). Это была, однако, лишь мимолетная мысль, от которой заставил его отказаться его здравый воинский инстинкт, как от эксцентричного движения, рассеивающего силы и ослабляющего средства для предположенного нападения на "сердце британского могущества". Три месяца спустя, начав опасаться, что попытка такого нападения не удастся, он возвратился к мысли о военных действиях в Ост-Индии, высказав ее в выражениях, которые показывают, почему он сначала отказался от нее. "На случай, если бы по какой-либо причине наша экспедиция не увенчалась полным успехом и мне не удалось бы достигнуть величайшей из всех целей, что разбило бы и все остальное (Примечание: Сравни с мнением Нельсона о необходимости атаковать русский флот, см. выше, стр. 38), я думаю, нам следует приступить к операциям в Индии в сентябре" (Примечание: Corr. de Nap., April 29 1805, vol. X, р. 443). Индия поистине была в воображении Наполеона тем же, чем Египет для Нельсона, - объектом, который оказывал влияние на его идеи и постоянно вводил его в заблуждение. Весьма метко выразился об этом один американский гражданин в письме к Питту в том же январе 1805 года: "Французы вообще полагают, что источники богатства британцев находятся в Индии и Китае. Они, мне кажется, совсем не понимают, что самыми обильными источниками являются их земледелие, их мануфактуры и спрос на их товары за границей" (Примечание: Letter to Pitt by Robert Francis. Castlereagh's Memoirs, vol. V, р. 444. Все письмо - в высшей степени внушительное, чтобы не сказать пророческое. По внутренним признакам весьма вероятно, что автор этих писем, подписавшийся, именем Robert Francis, был Robert Fulton, хотя о том и не упоминается ни в одной из его биографий). Наполеон вполне разделял мнение французов, и оно весьма сильно влияло на его соображения в течение предстоявшей кампании. Возвращение Вильнева в Тулон и задержка его там, вызванная необходимостью исправить потерпевшие аварии суда, а также и ожиданием подкреплений из Испании, совершенно изменили детали плана Наполеона. В существе дела этот план оставался неизменным от начала до конца; но большое число судов, которое он надеялся скоро сосредоточить под своей командой, пробудило его страстную любовь к большим массам и широким комбинациям. При этом также на него повлияло и то, что теперь Вильнев не мог достигнуть Вест-Индии до наступления плохого времени года. Мысль о задуманных завоеваниях в Америке, которые составляли такую важную часть его первого плана, была теперь оставлена, так же как и мысль об экспедиции в Ирландию эскадры Гантома. Сосредоточение морских сил в Вест-Индии или вообще в каком-либо внешнем по отношению к Франции пункте сделалось теперь его главной задачей; и прорыв из портов различных отрядов, прежде имевший назначением способствовать переправе флотилии в качестве лишь диверсии, должен был теперь сделаться прямым средством прикрыть эту флотилию путем сосредоточения упомянутых отрядов в Английском канале и перед Булонью. Операции должны были начаться в марте; и настоятельные приказания были посланы в Испанию о том, чтобы собравшиеся в различных портах ее корабли были готовы двинуться немедленно по получении распоряжений. Теперь необходимо ознакомиться с расположением эскадр в марте, когда открылась великая Трафальгарская кампания. На правом фланге, в Текселе, находились девять линейных кораблей с соответствующим числом легких судов, и около восьмидесяти транспортов стояли там же, готовые принять корпус Мармона из двадцати пяти тысяч человек (Примечание: Memoires du Duc de Raguse, vol..II, p..261). Булонская флотилия была в сборе; несколько отрядов, еще не присоединившихся к ней, находились так близко, что прибытие их с уверенностью ожидалось до прихода прикрывающей эскадры. Армия из ста тридцати тысяч солдат, благодаря долгой практике, могла совершить амбаркацию в течение не более как двух часов времени (Примечание: Thiers, Cons..et Emp., vol.V, p..413). Для того чтобы все боты вышли из портов, необходимы были два прилива; но так как весть о приближении эскадры предшествовала бы прибытию последней, то они имели бы возможность выйти из гаваней заблаговременно и держаться в открытом море под защитой батарей наготове к отплытию. В Бресте стояла эскадра Гантома из двадцати одного линейного корабля. Рошфорская эскадра была теперь в Вест-Индии с Миссиесси; но еще два корабля оставались в самом Рошфоре и один в Лориане в полной готовности. В Ферроле находились пять французских и десять испанских кораблей; ожидали, что шесть или восемь из последних будут в состоянии отплыть в марте. По договору к тому же времени должны были быть готовы двенадцать или пятнадцать линейных кораблей в Кадисе, но на деле оттуда могли двинуться только шесть. В Кадисе же стоял еще один французский корабль. В Картахене были шесть испанских судов, которые, однако, не принимали никакого участия в кампании. В Тулоне Вильнев должен был иметь одиннадцать кораблей. Все перечисленные суда были линейными кораблями. Полное число таковых при открытии кампании достигало, таким образом, шестидесяти семи; но, как легко заметить, они были рассеяны в отдельных отрядах, и великому начальнику их предстояло исполнить стратегическую задачу - во-первых, соединить их перед лицом неприятеля, который владел путями сообщений между ними, и затем привести их к стратегическому центру. Как и в 1796 году, объявление войны Испанией в 1805 году чрезвычайно увеличило заботы и тревоги Великобритании. Лорд Мелвил, сменивший Сен-Винсента в качестве первого лорда Адмиралтейства в мае 1804 года, сейчас же договорился с частными верфями о постройке нескольких линейных кораблей (Примечание: Barrow's Autobiography, p..263); но они не были еще готовы. Тогда обратились к довольно странному средству утилизировать износившиеся суда: двенадцать из них были в феврале 1805 года обшиты двухдюймовыми дубовыми досками и усилены добавочными креплениями. Говорят, что некоторые из них принимали участие в Трафальгарской битве. (Примечание: Ibid., p.263. Nav.Chron., vol.XIII, p.328) Диспозиция и сила британских отрядов менялись сообразно с движениями противника и ростом силы их флота. Лорд Кейт в Доунсе с одиннадцатью малыми линейными кораблями наблюдал за Текселем и Дуврским проливом. Эскадра Канала, под начальством Корнуэлса, "держала под замком" Брест; в начале года под командой этого адмирала было только одиннадцать линейных кораблей, а в следующем апреле уже двадцать или двадцать четыре. Эта эскадра составляла центр большой британской морской линии. Близ Рошфора после прорыва Миссиесси не было никакой эскадры. Этот прорыв имел последствием только то, что в марте перешли в Вест-Индию пять французских и шесть британских кораблей. Близ Ферроля восемь британских кораблей сторожили пятнадцать союзных, стоявших в этом порту. В октябре, когда Испания уже угрожала объявлением войны Великобритании, последнею был послан отряд из шести судов для блокады Кадиса. Вверенный Нельсону район, простиравшийся прежде до мыса Финистерре, был теперь ограничен с запада Гибралтаром, а часть этого района от Кадиса до упомянутого мыса перешла к сэру Джону Орду, - распоряжение, чрезвычайно неприятное для Нельсона, так как отнимал от него самый "благодарный" отдел района в пользу того, который не только был старше его и, следовательно, мог беспокоить его, но и обладал репутацией его личного врага. Эскадра Нельсона, - не считая корабля, остававшегося по политическим причинам всегда в Неаполе и потому бесполезного для него, - состояла из двенадцати линейных кораблей; из них некоторые были, однако, в весьма плохом состоянии. Еще два корабля были на пути к соединению с ним, но примкнули к нему, только когда кампания уже началась. Можно прибавить еще, что в Индии было от восьми до десяти линейных кораблей, а в Вест-Индии - сначала четыре, но впоследствии к ним присоединились еще шесть судов Кокрена (Примечание: Вышеприведенные сведения заимствованы главным образом из "Naval Chronicle", April 15 1805, vol. XIII, рр. 365-367, по проверке и дополнении их по Джемсу и другим источникам). 2 марта Наполеон объявил подробные инструкции на предстоявшую кампанию для Вильнева и Гантома, которому вверял главное начальство над соединенными силами. Согласно этим инструкциям, Гантом должен был выйти из Бреста при первой возможности со своей эскадрой из двадцати одного корабля, - на которых кроме судовых команд было еще три тысячи шестьсот солдат, - идти сначала в Ферроль и уничтожить или отогнать блокирующую этот порт эскадру, чтобы дать возможность выйти оттуда и присоединиться к нему приготовившимся к плаванию французским и испанским судам, и затем следовать кратчайшим путем к Мартинике, где он должен был встретить Вильнева, а также, - как император надеялся, - Миссиесси; на случай если бы Вильнева еще не было там, Гантому предписывалось ожидать его в течение тридцати дней. Все три эскадры по соединении составили бы более сорока кораблей, и Гантому предписывалось идти с ними, - избирая такие курсы, чтобы вероятность встретить неприятеля была мала, - прямо в Булонь, где император ожидал его между 10 июня и 10 июля. Если бы, однако, в распоряжении Гантома и через тридцать дней после прихода его на Мартинику оказалось из-за неприбытия ли Вильнева или по другим каким-либо причинам - менее двадцати пяти кораблей, то ему рекомендовалось идти в Ферроль, где император брал на себя заботу собрать подкрепления. Гантому предоставлялось, однако, даже и в этом случае идти прямо в Булонь, раз он найдет это благоразумным. (Примечание: Corr.de Nap., vol.X, p.227) Вильневу теми же инструкциями предписывалось идти как можно скорее к Кадису, но не входить в порт, а выждать в море присоединения снаряженных в порту кораблей и затем следовать на Мартинику для ожидания там Гантома в течение сорока дней. Если бы последний не пришел и после этого срока, то Вильнев должен был пойти на Сан- Доминго, высадить там часть войск и оттуда отправиться к Канарским островам (Примечание: Пункт этот был назначен в инструкциях, : Corr.de Nap., vol.X, р. 232. Позднее Наполеон говорит о rendez-vous у Зеленого мыса (: Corr.de Nap., vol.XI, р.50). Странное недоразумение в таких серьезных инструкциях) и крейсировать близ бухты Сант-Яго двадцать дней. Здесь предполагалось второе rendez- vous, где Гантом мог соединиться с Вильневом, если бы был неожиданно задержан в Бресте. Император, подобно всем французским правителям, не желал, чтобы флот его рискнул вступить в бой с почти равными силами противника. Каков бы ни был результат боя, его комбинации пострадали бы от последнего. "Я предпочитаю, - сказал он,- rendez- vous на Мартинике всякому другому; но я также предпочитаю встречу у Сант-Яго соединению перед Брестом путем вынуждения противника к снятию блокады, так как хочу избежать какого бы то ни было боя" (Примечание: Corr.de Nap., vol..X, p..447). Когда Гантом в самый критический момент только за шесть дней до того, как ушел Вильнев, донес, что готов выйти из Бреста, так как близ порта находятся только пятнадцать британских линейных кораблей, в случае столкновения с которыми успех будет, несомненно, на его стороне, Наполеон ответил: "Морская победа теперь не привела бы ни к чему. Преследуйте только одну цель - исполнить ваше назначение. Выйдите из порта без боя". (Примечание: Ibid., p..324) Таким образом, ошибочному старому принципу преследования "конечных целей" был принесен в жертву единственный шанс на соединение отдельных отрядов, столь существенный для успеха дела. Около 1 апреля число британских судов под Брестом было увеличено до двадцати одного. Между тем Нельсон возвратился после своих бесплодных поисков противника у Александрии и 13 марта снова появился у Тулона. Оттуда он направился к мысу Сан-Себастьян, показавшись предварительно близ Барселоны, чтобы убедить противника, что придерживается берега Испании; он рассуждал при этом, что если французы поверят этому, то с большей готовностью снимутся с якоря для следования в Египет, который он все еще считал их целью. Из сообщений с Александрией он узнал о расстроенном положении дел в этой стране со времени уничтожения власти Мамелюков и возвращения ее туркам и донес, что французы могут легко овладеть ею, если только им удастся высадка туда. (Примечание: Nels.Disp., vol..VI, pp..338-341) От мыса Сан- Себастьян эскадра пошла в залив Пальмас, на юге Сардинии, обладающий удобным рейдом, для пополнения припасов с недавно прибывших туда транспортов. Она стала на якорь 26 марта, но была уже опять в море, когда, в восемь часов утра 4 апреля в расстоянии двадцати миль к западу от упомянутого залива к ней подошел фрегат с известием о вторичном отплытии из Тулона французского флота. Фрегат потерял его из виду вечером 31 марта в шестидесяти милях к югу от Тулона; упомянутый флот держал тогда на юг при северо-западном ветре. Другой фрегат, потеряв из виду противника в течение ночи, присоединился к адмиралу несколько часов спустя после первого. Факт скрытия от него французской эскадры он мог объяснить только тем предположением, что, в то время как он сам держал на SW при ветре от WNW, неприятель, вероятно, взял на юг или спустился к осту. Нельсон поэтому направил свою эскадру посередине между Сардинией и африканским берегом, рассеяв сторожевые суда вдоль линии между этими двумя пунктами (Примечание: Nels..Disp., vol..VI, p..397). Он, таким образом, занял центральное положение для прикрытия всех пунктов восточнее Сардинии и обеспечил себе возможность получить немедленно известие о противнике, если бы тот сделал попытку пройти в каком-либо пункте занятой им линии. Вильнев действительно шел тем курсом, как донесли британские фрегаты, обманутый хитростью Нельсона, т.е. появлением его близ Барселоны (Примечание: Chevalier, Mar. Fran. sous l'Empire, p.142). Полагая, что неприятель крейсирует у мыса Сан-Себастьян, Вильнев решил пройти по восточную сторону Балеарских островов. На следующий день, 1 апреля нейтральное судно известило его, что видело британскую эскадру к югу от Сардинии. Так как ветер, к счастью для Вильнева, отошел к востоку, то он изменил свой курс так, чтобы выйти к северу от названных островов; и 6 апреля, когда Нельсон стерег его между Сардинией и Африкой, Вильнев появился близ Картахены. Испанский отряд, стоявший там, отказался присоединиться к нему за неимением соответствующих инструкций от своего правительства; и французская эскадра немедленно продолжала путь со свежим восточным ветром и прошла Гибралтар 8-го числа. 9-го она достигла Кадиса, прогнав оттуда эскадру Орда. Строго следуя данным ему приказаниям, Вильнев стал на якорь вне порта, и к нему сейчас же присоединились шесть испанских кораблей и один французский, "Орел" (l'Aigle), 74- пушечный. Ночью этот союзный флот из восемнадцати линейных кораблей отплыл на Мартинику, где и стал на якорь 14 мая, после тридцатичетырехдневного перехода. Несколько испанских кораблей отделились от него через день после отплытия; но, вскрыв пакет с инструкциями, определявшими место rendez-vous, они направились туда и прибыли только двумя днями позже Вильнева. До сих пор французскому адмиралу сопутствовало исключительное счастье. Благодаря только случаю узнал он местонахождение Нельсона, тогда как последний был введен в заблуждение вследствие, по- видимому, плохой распорядительности столь тщательно размещенных им сторожевых судов. Нельсон не был склонен порицать своих подчиненных, но, видимо, сознавал, что на этот раз служба не была исполнена ими безупречно. Не ранее как только 16 апреля, когда Вильнев был уже в течение шести дней в пути после отплытия от Кадиса, Нельсон узнал от встречного судна, что за девять дней перед тем французский флот проходил близ мыса де Гата, на берегу Испании, держа на запад при восточном ветре, с очевидным намерением выйти в Атлантический океан. К этому стечению удачных для Вильнева обстоятельств прибавилось еще одно. В то время как он пользовался восточным ветром до выхода из Гибралтара, плавание Нельсона за время от 4 до 19 апреля сопровождалось рядом сильных западных штормов. "В течение девяти дней мы подвинулись только на двести миль, - писал он. - Целый месяц не дул ветер, сколько-нибудь похожий на левантийский, иначе как для французского флота" (Примечание: Nels. Disp., vol.VI, pp.410, 411, 415). Лишь б мая, после отчаянной более чем трехнедельной борьбы с противными ветрами, стала его эскадра на якорь в Гибралтарской бухте. Через пять дней он был на пути в Вест-Индию. Но, в то время как прорыв французов из Тулона свидетельствовал о невозможности предотвратить выход из порта каждого отряда противника, события, происходившие в других местах, показали крайнюю трудность для французов совершить столь своевременно прорывы, чтобы осуществить великую комбинацию Наполеона. Пока Вильнев с восемнадцатью кораблями следовал так скоро, как только мог, в Вест-Индию, Миссиесси (Примечание: Миссиесси отплыл из Вест-Индии на той же неделе, как Вильнев направился туда) с пятью другими после весьма "неудовлетворительного выполнения данного ему поручения - беспокоить неприятельские острова, торопился назад в Рошфор, где его ожидали приказания немедленно идти обратно. В то же самое время Гантом с двадцатью одним кораблем был безнадежно заперт в Бресте. Посреди всех трудностей своей задачи британские эскадры, держась близко к французским портам, не только закалялись в уменье выносить тяготы войны с твердой выдержкой, но также и пожинали выгоды, нераздельные с внутренними позициями. Чтобы вернее отвлечь внимание противника от своих истинных целей, Наполеон избрал для поездки своей в Италию время, назначенное для отплытия своих эскадр. Оставив Париж 1 апреля и путешествуя не торопясь, он был в Алессандрии 1 мая, а в Милане - 10-го. Здесь он оставался целый месяц и 26-го числа был коронован в качестве короля бывшей Итальянской республики. Пребывание его в Италии продолжалось до июля. Вероятно, именно этому отсутствию его во Франции, время которого было столь тщательно соображено им, обязаны мы той драгоценной нарисованной им самим картиной надежд и опасений в связи с морскими комбинациями, сменявшими одна другую в его неутомимом мозгу, расчетов и догадок, - верных или ошибочных, но всегда остроумных, - какую дают почти ежедневные письма к морскому министру. Особенно заботили Наполеона задержка Гантома, - которой, будучи "герметически блокирован и парализован постоянными штилями" (Примечание: Corr. De Nap.., April 13 1805, vol..X, p.390), не мог выйти из порта, - а также и вопрос о том, где Нельсон, который "исчез с его глаз и пропал без вести гораздо более безнадежно, чем Вильнев с горизонта британцев". "Ради бога, поторопите c выходом Брестскую эскадру, чтобы она успела еще соединиться с Вильневом! Нельсон опять обманулся и ушел в Египет. Вильнев 10 апреля скрылся из виду. Пошлите ему известие, что Нельсон ищет его в Египте; все это я и сам сообщаю Гантому через курьера. Дай бог, однако, чтобы последний не застал его уже в Бресте" (Примечание: Ibid., April 20 и 23). 15 апреля Гантом попытался выйти. Британский флот был отогнан в море штормом 11-го числа, но 13-го возвратился вновь на свой пост. После полудня 14-го числа адмиралу Гарднеру, который на время сменил Корнуэлса, было доставлено известие, что французы снимаются с якоря. На следующий день они действительно вышли в море, но так как теперь у неприятеля было двадцать четыре корабля против их двадцати одного, то они ограничились лишь демонстрацией и возвратились в порт. Так как приближение благоприятного для крейсерства времени года оставляло все менее и менее надежды на ослабление блокады, то Наполеон построил новую комбинацию. Два стоявших в Рошфоре линейных корабля, тогда уже почти готовые, должны были отплыть оттуда под начальством контр-адмирала Магона для доставления новых инструкций Вильневу. Последнему предписывалось теперь ждать Гантома в течение тридцати пяти дней после прибытия Магона и, если бы Гантом не пришел и тогда, возвратиться прямо в Ферроль, отказавшись от прежней альтернативы - rendez-vous в Сант-Яго. В Ферроле его ожидали пятнадцать французских и испанских кораблей, вместе с которыми и двумя кораблями Магона силы его достигли бы численности тридцати пяти кораблей. С ними он должен был подойти к Бресту для соединения с Гантомом, после чего все пятьдесят шесть линейных кораблей должны были сейчас же отплыть в Канал. Магон вышел с этими инструкциями из Рошфора в начале мая, а 4 июня доставил их Вильневу, - как раз вовремя для того, чтобы эскадра последнего приняла на обратном пути предписывавшееся ими направление. Для облегчения упомянутого соединения французских эскадр у Бреста были воздвигнуты наскоро весьма сильные батареи, защищавшие якорную стенку вне Гуле; и здесь в мае Гантом занял позицию, прикрывавшуюся стапятьюдесятью орудиями этих батарей. Из вышеизложенного видно, что план императора, хотя и сохранивший существенные черты свои, претерпел теперь чрезвычайно важное изменение вследствие "строгости" блокады Бреста. Соединение эскадр все еще оставалось "замковым камнем" плана; но настойчивость, с какой противник держал под замком самую большую из эскадр (???), заставила его решиться на попытку сосредоточения большого числа кораблей в Бискайской бухте, где в изобилии крейсировали суда британского флота, - попытку, которая сначала была отвергнута им, как обещавшая наименьший успех. Поэтому теперь, более чем когда-либо, для Наполеона сделалось желательным отвлечь из этих вод возможно большее число крейсеров противника, и эта цель постоянно занимала мысль его и "окрашивала его расчеты цветом его надежд". Вопреки статистике он считал, - как выше было сказано, - что Ост-Индия представляет для британцев самый насущный интерес. Поэтому он старался возбудить тревогу их за судьбу этой страны и упорно продолжал думать, что всякий отряд, отплывший из Англии, направлялся туда. "Кокрен,- пишет он 13 апреля, - был перед Лиссабоном 4 марта. Он должен затем идти к Зеленому мысу, оттуда на Мадеру и, если ничего не узнает там о местонахождении наших эскадр, пройдет в Индию. Именно так поступил бы на его месте всякий адмирал, обладающий здравым смыслом" (Примечание: Corr..de Nap., vol..X, p.394). 10 мая, когда Кокрен оставался в Вест-Индии уже более месяца, Наполеон повторяет это мнение и в то же время делает предположение, что пятитысячный отряд войск, который отплыл из Англии 15 апреля с строжайше секретными инструкциями, направлялся к мысу Доброй Надежды. "Опасения, что эта экспедиция встретится с Вильневом, заставит их еще послать корабли в Индию" (Примечание: Ibid., p.490). 31 мая Наполеон высказывает предположение, что восемь линейных кораблей, вышедших десять дней назад под начальством Колингвуда, следуют в Индию (Примечание: Ibid., p..571), и неделю спустя повторяет эту догадку с уверенностью: "Ответственность министров так велика, что они не могли послать его никуда, кроме Ост-Индии" (Примечание: Ibid., p..616). 9 июня он пишет: "Все заставляет меня думать, что англичане послали пятнадцать кораблей в Ост-Индию, когда узнали, что Кокрен достиг Барбадоса две недели спустя после отплытия Миссиесси; и в таком случае совершенно невозможно, что Нельсон послан в Америку" (Примечание: Ibid., p..624). Это мнение повторяется 13-го и 14-го; а 28-го, когда завеса начинает спадать с его глаз, он делает ряд остроумных соображений, которые как исходящие от неверной посылки ввели его в такое заблуждение: "Трудно думать, чтобы англичане без получения соответствующих известий послали семнадцать линейных кораблей (т.е. соединенные эскадры Нельсона и Колингвуда) в Вест-Индию, где Нельсон по присоединении к его десяти кораблям шести кораблей адмирала Кокрена и трех из Ямайки, будет иметь девятнадцать, - больше, чем в нашей эскадре там, тогда как Колингвуд, идя в Ост-Индию с восемью кораблями и найдя там девять, будет иметь всего семнадцать - также больше, чем у нас; трудно, говорю я, поверить при этих условиях, что неприятель, имея шансы быть везде численно сильнее нас, будет настолько слеп, что оставит Ост-Индию на произвол судьбы" (Примечание: Ibid., p.708). Некоторые французские писатели (Примечание: Напр., Their, Cons et Empir, livre XX, p.178; Jurien de la Gravier Guerres Maritimes, vol..II, p.224 (I-е издание)), так же как и английские, умаляют сообразительность Нельсона, делая неблагоприятное для него сравнение с Наполеоном и основывая свою оценку в значительной мере на том, что он ошибочно принял Египет за цель французов. Из приведенных выдержек писем императора, а также на основании других ошибочных предположений, которые он делал в течение этой замечательной кампании, - как это будет ясно ниже, - можно допустить, что во мраке неизвестности при отсутствии верных сведений оба гениальных вождя должны были довольствоваться соображениями, более или менее остроумными, но не опирающимися на какие-либо солидные данные и потому, как сказал Нельсон, поднимающимися немного выше догадок. Подобным образом сложилось убеждение, что Колингвуд разгадал план Наполеона, в действительности совершенно непонятый им, и его проницательность ставилась выше, чем проницательность Нельсона, потому, что он, после возвращения последнего из погони за Вильневом в Вест-Индию, писал, что плавание туда французов имело целью отвлечь морские силы британцев, забывая при этом высказанную им двумя лишь строками ранее догадку, что (не Англия, но) "Ирландия составляет настоящую цель этих операций". Скорее каждый мог бы подписаться под следующими словами Наполеона: "Я в своей жизни так часто ошибался, что более уже не краснею за это" (Примечание: Corr.. De Nap., vol. XI, p..162). Нельсон, когда его фрегаты ночью 31 марта потеряли из виду Вильнева, не пошел ни к востоку, ни к западу; он сосредоточил свои силы для прикрытия того, что считал наиболее вероятным из всех объектов противника, и ждал известий о движениях последнего. "Я не пойду ни к востоку от Сицилии, ни к западу от Сардинии до тех пор, пока не узнаю чего-либо положительного" (Примечание: Nels. Disp., vol.VI, р. 401. В предшествующем труде ("Влияние морской силы на историю", в русском переводе стар. изд. стр.26) автор назвал ложным этот шаг, который Нельсон сделал вследствие заблуждения. Более близкое изучение дела привело автора, однако, к заключению, что британский адмирал был совершенно прав). Можно с уверенностью сказать, что при подобных условиях Наполеон сделал бы то же самое. Ошибочность расчетов Наполеона состояла в том, что он придавал слишком большое значение Индии и преувеличивал опасность ее, а также и в том, что не принял в соображение проницательности британского правительства и организации им разведочной службы. Он сам со свойственной ему здравой логикой изложил образ действий, которому британское правительство должно было следовать: "Если бы я был в британском Адмиралтействе, я послал бы легкие эскадры в Ост-Индию и Вест-Индию и собрал бы сильную эскадру из двадцати линейных кораблей, которой не отправил бы до тех пор, пока не узнал бы о назначении Вильнева" (Примечание: Corr..de Nap., vol. X, р. 624. Сравните это с только что цитированным замечанием Наполеона). Именно так и поступило Адмиралтейство. Легкая эскадра была на пути в Индию, и восьми кораблям было приказано идти в Вест-Индию под начальством Колингвуда; но этот способный офицер, узнав, что Нельсон уже шел туда, удовольствовался тем, что послал свои два корабля в подкрепление ему, а с остальными шестью занял позицию перед Кадисом, блокируя таким образом картахенские корабли. Сильная эскадра из двадцати судов стояла перед Брестом, чрезвычайно беспокоя Наполеона. "Если Англия понимает серьезную игру, какую ведет теперь, то должна снять блокаду Бреста" (Примечание: Corr..de Nap., vol. X, р.624). Но здесь, так же как и в вопросе об индийских экспедициях, мысль Наполеона была подсказана ему его желаниями. Ослабление блокады Бреста, как он признался позднее, было делом большой важности для Франции (Примечание: Ibid., June 22 1805, p.686). В самом деле, трудно представить себе что-либо более замечательное и более достойное, чем благоразумие и настойчивость, с какими британские морские власти сопротивлялись усилиям Наполеона вынудить их на эксцентрические движения. Это было следствием отчасти точного понимания значения отдельных эскадр неприятеля, отчасти инстинктивного сознания чрезвычайной важности бискайских позиций и отчасти того, что британское правительство знало о действиях противника на море гораздо более, чем он сам полагал и чем обыкновенно знал он о морских операциях британцев. "Эти хвастуны англичане, - смеялся Наполеон, когда думал, что они не знают о вторичном отплытии Вильнева, - которые претендуют на то, что им известно все, у которых есть везде агенты и курьеры - конные и пешие, не узнали ничего об этом" (Примечание: Nap. to Decres, May 10 1805). А между тем, по странному совпадению именно в тот день, 25 апреля, когда Наполеон думал, что Адмиралтейство было обмануто, оно спешило доставить письма Нельсону и в Вест-Индию с важными известиями. "Вы рассуждаете так, - писал император к Декре, - как будто бы неприятель был посвящен в тайну" (Примечание: Corr.de Nap., June 9, p. 624). И действительно, если британцы и оставались в неведении, то лишь по отношению к деталям действий неприятеля, а не по отношению к главным чертам его плана. В то время как Наполеон рассчитывал наугад воображаемые эскадры, будто бы торопившиеся в Индию, и гадал о том, где был Нельсон, - последний, как и его правительство, знал, куда ушел Вильнев, и британский адмирал был уже в Вест-Индии. Около начала мая в Англии было известно не только об отплытии Тулонского флота из порта, но и о том, куда он направлялся (Примечание: Ann..Reg., 1805, p.225; Naval Chronicle, vol. XIII, p..399); и около 1 июня вопреки предосторожностям, принятым Бонапартом к тому, чтобы все оставалось в тайне, один пленник известил британцев, что "союзный флот из шестидесяти линейных кораблей даст сражение нашему флоту (balayer la Manche); тогда как большие фрегаты придут в Канал для конвоирования перехода через него флотилии. Войска нетерпеливо ожидают появления кораблей, которые должны дать им свободу" (Примечание: Naval Chronicle, vol. XIII, p.484. Выражение balayer la Manche - очистить Канал - гораздо сильнее, чем перевод его в строках хроники (light our fleet) сохраненный автором в выдержке оттуда). Таким образом, Адмиралтейство понимало так же хорошо, как и Наполеон, что британский флот в своей диспозиции должен иметь целью прежде всего воспрепятствование соединению эскадр противника и что главным театром операций будут Бискайская бухта и подходы к Каналу. Вследствие этого Адмиралтейство удовольствовалось увеличением сил и здесь и содержанием перед Кадисом одного только отряда под начальством Колингвуда, так как сосредоточение в этом порту большого числа кораблей заставило бы британцев ослабить бисайские эскадры. В то время когда Вильнев отплыл, в Англии была снаряжена в Средиземное море экспедиция из пяти тысяч солдат, назначение которой, однако, сохранялось в глубоком секрете. Это подкрепление обеспечило морские базы - Гибралтар и Мальту, а в остальных отношениях "охрана" Средиземного моря была предоставлена фрегатам при поддержке только двух или трех линейных кораблей. И в этом также образ действий Адмиралтейства согласовался с соображениями Наполеона. "Средиземное море, - писал он 7 июня своему морскому министру, - теперь не имеет никакого значения. Я скорее хотел бы видеть там два корабля Вильнева, чем сорок"; и он прибавил при этом полный глубокого значения совет, который пояснялся действиями британцев: "Мне кажется, что ваша цель недостаточно исключительна для большой операции. Вы должны исправить эту ошибку, потому что в том и состоит искусство достигать больших успехов и совершать большие операции". Секретная экспедиция была встречена Нельсоном, как раз когда он отплыл в Вест-Индию. Во время своей трудной лавировки, когда старался выйти из Средиземного моря, он так же тщательно, как и Наполеон, изучал поле, на котором должен был действовать; но в то время как один строил планы со всей свободой и уверенностью наступающего, - который, располагая обширными средствами, идет к известной цели, - другой, хотя и в ограниченной сфере, испытывал затруднения обороняющегося, не знающего, куда будет нанесен удар. Один яркий луч, однако, всегда сопутствовал Нельсону, указывая ему, что всегда следует быть там, куда ушел французский флот. Западный ветер, который задерживал его, скоро привел к нему, 19 апреля, судно (Примечание: По-видимому, приз (Nels.Disp., vol. VI, р. 410)) из Гибралтара с известием, что через два часа после того, как Вильнев прошел Гибралтар, английский фрегат направился к берегам Великобритании и что французы и испанцы отплыли вместе из Кадиса. Из этого обстоятельства он заключил, совершенно верно, что назначением последних были Британские острова (Примечание: Ibid., p..411); но он не разгадал глубоко задуманного плана сосредоточения сил противника в Вест-Индии. Поэтому он послал вперед своей эскадры в Лиссабон фрегат "Амазонка" (Amazon) для разведок и с тем, чтоб он присоединился к нему потом у мыса Сент-Винсент; с этим фрегатом он извещал письмами Адмиралтейство, так же как и адмиралов, командовавших эскадрами под Брестом и у Ирландии, что должен занять позицию в пятидесяти лигах к западу от острова Силли и оттуда медленно направляться к ним. Всякому, кто ознакомится с этой позицией по карте, будет ясно, что при господствовавших западных ветрах оттуда одинаково легко, как сказал сам Нельсон, достигнуть Бреста или Ирландии; короче говоря, это была превосходная стратегическая позиция, известная властям Великобритании. Остановившись только на четыре часа в Гибралтаре 6 мая, Нельсон 9-го был уже у мыса Сент-Винсент и там получил известие, что союзные эскадры в числе восемнадцати линейных кораблей ушли в Вест-Индию. Он сильно встревожился, потому что вполне понимал значение тех островов. Он служил там, отлично знал их и женился там. Менее года назад он писал: "Если наши острова падут, то Англия так закричит о мире, что мы будем сильно унижены" (Примечание: Nels.Disp., vol. VI, Sept. 6 1804). Однако при всей своей тревоге он "сохранил голову". Караван с войсками был поблизости, и Нельсон должен был озаботиться об охране его. 11 мая этот караван прибыл, когда эскадра Нельсона была на ходу. К двум линейным кораблям, конвоировавшим этот караван, он прибавил еще третий - Royal Sovereign, плохой ход которого задерживал его; и этому обстоятельству был обязан тот факт, что упомянутый корабль, впоследствии вновь обшитый медью, нес флаг Колингвуда далеко впереди обеих британских колонн в битве под Трафальгаром. Через три часа после встречи с караваном, в семь часов вечера 11 мая, Нельсон был на пути в Вест-Индию в погоне с десятью своими кораблями за восемнадцатью кораблями противника, опередившего его на тридцать один день. 4 июня британский флот, выиграв восемь дней сравнительно с союзниками, стал на якорь в Барбадосе, где нашел Кокрена с двумя линейными кораблями. В тот же самый день Магон со своими двумя присоединился к Вильневу. В течение трех недель, которые были проведены на Мартинике, последний не сделал ничего, кроме захвата Алмазной Скалы (Diamond Rock) - маленького острова, отрезанного от главного острова, которым владели британцы и с которого они тревожили рейсы прибрежных судов. Фрегат, опередивший Магона, доставил Вильневу настоятельные приказания стараться сделать завоевания в британских владениях в течение тридцати пяти дней ожидания Гантома. Вследствие этого, когда Магон соединился с Вильневом, эскадра последнего была уже на ходу, держа к северу для того, чтобы обойти острова, прежде чем сделать галс к югу и на ветер для достижения Барбадоса, который Вильнев избрал первым предметом атаки. Таким образом, 4 июня враждебные флоты были лишь в ста милях друг от друга - расстояние, отделяющее Барбадос от Мартиники. По чрезвычайно странному стечению обстоятельств, в тот самый момент, как Вильнев направился к северу для возвращения на Барбадос, ложные известия, слишком правдоподобные для того, чтобы ими можно было пренебречь, заставили Нельсона идти к югу. От командующего британскими силами на Санта-Лючии было получено положительное известие, что союзников видели оттуда 29 мая направлявшимися на юг. Нельсон стал на якорь в Барбадосе в пять часов вечера 4 июня, посадил в течение ночи двухтысячный отряд солдат и в десять часов утра на следующий день вышел к югу. 6-го числа он прошел Тобаго, с которого получил донесение, что там все спокойно, и 7-го числа бросил якорь у Тринидада, где к удивлению всей эскадры ничего не слышали о неприятеле. Проклиная известия, которые заставили его действовать в разрез со своими собственными соображениями, когда при попутном ветре только сто миль отделяли его от предмета его поисков, Нельсон, возвратился назад и направился на Мартинику, мучимый опасениями за Ямайку и за все владения британцев, открытые для нападения. 8 июня, когда Нельсон оставил Тринидад, союзные флоты были почти в четырехстах милях от него, близ западного берега Антигуа. Здесь они захватили четырнадцать коммерческих судов, которые неблагоразумно вышли из порта, и от них узнали, что Нельсон с четырнадцатью кораблями, вместо десяти, пришел на Барбадос. К этим четырнадцати Вильнев, до которого известия о движении противника доходили вообще плохо, мысленно прибавил еще пять кораблей отряда Кокрена, вообразив таким образом, что у Нельсона теперь девятнадцать кораблей против его восемнадцати. Предположив, что противник имеет над ним такой перевес, - не только качественный, что он также допускал, но и численный, - он решился, - ввиду столь неожиданного события, как приход на театр операций величайшего британского адмирала, - возвратиться сейчас же в Европу. В этом он, без сомнения, сошелся с желаниями Наполеона. "Я думаю, - сказал последний, прежде чем узнал об упомянутом решении своего адмирала, - что прибытие Нельсона может заставить Вильнева возвратиться в Европу" (Примечание: Corr.de Nap., June 28 1805, vol.X, p.708); и он рассуждал далее, все еще видя вещи в том свете, в каком желал, - конечно, не так, как рассуждал бы моряк, - "когда Нельсон узнает, что Вильнев оставил Наветренные острова, то пойдет на Ямайку" (Примечание: Ibid., p.705), т.е. спустится на тысячу миль под ветер. "Будучи столь далек от непогрешимости папы, - писал в то же самое время Нельсон, - я считаю свои соображения очень несовершенными и поэтому знаю, что могу ошибиться, предположив, что неприятельская эскадра ушла в Европу; но я не могу заставить себя думать иначе" (Примечание: Nels.Disp., vol..VI, p..457). Затем, изложив свои основания, он как будто проникает в мысли Наполеона и читает их: "Неприятель не поверит, чтобы я покинул Вест-Индию в течение ближайшего месяца" (Примечание: Ibid., p.45). Вильнев также, без сомнения, надеялся сбить с толку своего преследователя внезапной переменой цели. Передав войска, необходимые для гарнизонов французских островов, на четыре фрегата, он приказал последним высадить их на Гваделупе и присоединиться к нему снова у Азорских островов, - плохо избранное rendez-vous, которое существенно удлинило его обратный путь. Соединенные флоты направились затем 9 июня к северу, чтобы получить западный ветер, благоприятный для перехода в Европу. Три дня спустя Нельсон также был у Антигуа и убедился, что союзники действительно идут в Европу. С неутомимой энергией, не допускавшей никакого отдыха, решение вопроса было принято, он провел ночь в высадке войск, которые только за неделю перед тем принял на суда в Барбадосе. Но даже и на одну ночь он не хотел откладывать посылку известий в Европу. В восемь часов вечера он отправил бриг "Любопытный" (Curieux) с депешами в Адмиралтейство, которые командир брига Беттесворт (Bettesworth) должен был передать лично, - важное обстоятельство, сопровождавшееся решительными последствиями для этой кампании, хотя и несколько парализованное слишком осторожным адмиралом. 13-го числа в полдень вся эскадра в сопровождении одного из двух кораблей Кокрена "Спартиат" (Spartiate) отплыла к Гибралтарскому проливу; но Нельсон, не зная о назначении неприятеля, послал также весть и офицеру, командовавшему отрядом под Ферролем (Примечание: Nels.Disp., vol..VI, p..459), чтобы тот не был застигнут врасплох. Хотя решение Вильнева возвратиться было счастливо и сопровождалось необыкновенной удачей, которая, в общем, до сих пор сопутствовала ему, но все-таки очевидно, что он рисковал разойтись с Гантомом в Атлантическом океане подобно тому, как разошелся с Миссиесси. Наполеон принял предосторожности для того, чтобы обеспечить и достаточную продолжительность ожидания его, а также и его возвращения в случае, если бы Гантом не мог выйти из порта в течение известного времени; но не предвидя преследования Нельсоном Вильнева и до 28 июня (Примечание: В этот день Наполеон впервые узнал об отплытии Нельсона. 27 июня он пишет: "Я не представляю себе ясно, где Нельсон". (Сorr. De Nap., vol. Х, р.701)) даже не зная об этом факте, он не мог предусмотреть инструкций для последнего при таком обороте дела и сочетать с его действиями действия Брестского флота. Гантом, однако, не мог уйти от лорда Гарднера, и 8 мая император, получив в Италии известие об отплытии Магона, сообщил свое окончательное решение. Если до полуночи 20 мая представится случай, то британская эскадра должна выйти из порта; но с рассвета 21-го она должна стоять там, несмотря ни на какие шансы на благополучный выход. На случай осуществления последнего условия упомянутая эскадра должна держать наготове фрегат для посылки его к Вильневу с приказаниями о том, как тот должен действовать по достижении Ферроля. Этот фрегат отплыл 21 мая, но, конечно, не нашел адмирала в Вест-Индии. Дубликат инструкций был послан в Ферроль. Инструкции извещали Вильнева, что в упомянутом порту он найдет пять французских и девять испанских судов, готовых уже выйти в море, которые по присоединении к его эскадре увеличат численность последней до тридцати четырех линейных кораблей. На Рошфорском рейде должны были ожидать его еще пять кораблей. В Бресте стояла вне Гуле эскадра из двадцати одного линейного корабля под защитой ста пятидесяти пушек, готовая вступить под паруса при первом известии. Соединение этих трех отрядов или, по крайней мере, возможно большей части судов их под Булонью было великой задачей. Для этого Вильневу были открыты три пути. Если бы эскадра в Ферроле по прибытии его к последнему не была в состоянии оставить порт вследствие противных ветров, то он должен был приказать ей присоединиться к нему в Рошфоре, а сам немедленно идти туда; а затем с сорока кораблями пройти к Бресту, соединиться с Гантомом и сейчас же войти в Канал. Если бы, однако, ветер был благоприятный для выхода судов из Ферроля, т.е. южный, то он должен был видеть в этом основание для скорейшего следования прямо в Брест, не останавливаясь для соединения с Рошфорской эскадрой, так как всякое промедление дало бы британцам возможность увеличить свои силы под Брестом. В-третьих, могло случиться, что при приближении его к Уэшанту направление и сила ветра дадут ему надежду достигнуть Булони с тридцатью пятью кораблями на три или четыре дня ранее, чем стоящая под Брестом неприятельская эскадра будет в состоянии последовать за ним. Таким случаем ему предоставлялось пользоваться по усмотрению. Наполеон считал возможной еще и четвертую альтернативу: после соединения с феррольскими кораблями Вильнев мог пройти севернее Британских островов, соединиться с Голландской эскадрой, которая посадит уже тогда на свои суда в Текселе корпус Мармона, и с ними подойти к Булони. Император, однако, смотрел на эту альтернативу скорее как на последний выход. Сосредоточение большого числа кораблей в Бискайской бухте было единственной целью, которой он теперь добивался. Он был сильно озабочен вопросом об отвлечении неприятеля от главного центра своих операций для облегчения этого присоединения. Именно это и заставляло его верить с такой готовностью, что всякая эскадра, отплывавшая от берегов Англии, направлялась в Ост-Индию. Если бы это предположение его было верно, то британские суда были бы тогда уже далеко от Бискайской бухты. Для той же цели он старался перевести картахенские корабли к Тулону или Кадису. "Если мы можем стянуть по шесть английских кораблей перед каждым портом, - пишет он, - то это будет хорошая для нас диверсия, и если бы я мог добиться перехода картахенских судов в Тулон, то я угрожал бы Египту со стороны столь многих путей, что англичане были бы вынуждены держать там внушительную силу. Они будут думать, что Вильнев ушел в Ост-Индию для участия в операции с Тулонской эскадрой" (Примечание: Corr. de Nap., vol..X, April 23 and May 4 1805, pp. 420, 465). Поэтому же он намеревается сначала послать Миссиесси в Кадис. И будучи в Рошфоре, этот адмирал "занял бы" британский отряд, но на месте, которое не отвечает желаниям императора; в Кадисе отряд этот будет удален от театра действий. Но позднее Наполеон говорит: "Может быть неприятель, который теперь чрезвычайно напуган, не уйдет оттуда; в таком случае я рассеял свои силы бесполезно" (Примечание: Corr..de Nap., vol..X, May 24, p..544). Эти соображения вызывали в нем вновь желание удержать Миссиесси в Рошфоре, блокада которого ослабит неприятельские силы, или под Ферролем, или под Брестом. Однако, в случае если бы англичане не стали блокировать Рошфор, Миссиесси предписывалось выйти в море, отойти подальше от берегов в Атлантическом океане и затем показаться близ Ирландии. Англичане тогда, без сомнения, отделят корабли в погоню за ним; но он должен постараться опять скрыться от них и подойти к мысу Финистерре, где можно считать вероятной встречу его с возвращающимся Вильневом (Примечание: Ibid., May 29, pp.563, 624). Наконец, по той же самой причине Наполеон пытается в конце июня возбудить опасения противника за Тексель. Мармон получает приказание сделать демонстрации и даже посадить свои войска на суда, в то время как часть гвардии императора совершает движение на Утрехт. "Это заставит неприятеля ослабить эскадру под Брестом, что представляется весьма важным" (Примечание: Ibid., June 22, p..686). Все эти движения были целесообразны и мудры; но император делал ошибку в том, что слишком низко ценил своего противника: "Мы имеем дело с надменным, но недальновидным правительством, - сказал он. - То, что делаем мы, так просто, что самое непредусмотрительное правительство не довело бы дело до войны. Некоторое время неприятель боялся за Лондон; скоро он пошлет свои эскадры в обе Индии" (Примечание: Ibid., June 22, p.545). Британское правительство и британское Адмиралтейство, без сомнения, делали ошибки, но, обходя вопрос об очень большой из них, ответственность за которую падала на Сен-Винсента как на бывшего главу администрации, а именно: о допущении упадка материальной части флота ниже требований момента, - надо признать, что Трафальгарская кампания в главных чертах ее была задумана хорошо и целесообразно и велась по мере хода событий искусно и даже блестяще. Перед каждым из второстепенных портов противника были расположены эскадры соответственной силы, которые могли стянуться, - и действительно стянулись, когда пришла необходимость, - к главной эскадре, стоявшей перед Брестом и составлявшей центральное ядро их. Таким образом, внезапное поражение или опасность быть разбитыми по частям для сил Великобритании сделались почти невозможными. В отечественных портах содержался соответственный требованиям резерв, достаточно большой для замещения потерпевших аварии или исправлявшихся кораблей, но не такой большой, чтобы серьезно ослаблять силы в море. Обычно Адмиралтейство успешно избегало эксцентричных движений, на которые Наполеон старался вынудить противника, и упорно старалось поддерживать то близкое наблюдение за портами его, которое установил Сен-Винсент и которое бесспорно воплощало самые здравые стратегические принципы. Миссиесси возвратился в Рошфор 26 мая и был сейчас же блокирован отрядом из пяти или шести кораблей. Когда Феррольская эскадра неприятеля увеличилась снаряжением к выходу в море стоявших там судов, то англичане увеличили число своих судов у этого порта с шести или семи до десяти под начальством контр- адмирала Кальдера. Перед Брестом было от двадцати до двадцати пяти кораблей, командование которыми вновь принял адмирал Корнуэлс, возвратившийся на эскадру в начале июля после трехмесячного отпуска по болезни. Колингвуд с полдюжиной кораблей был перед Кадисом и надежно мешал сосредоточению здесь противника, что вследствие отдаленности этого порта от главной арены военных действий поставило бы британский флот в серьезное затруднение. Таково было расположение враждебных сил, когда Вильнев и Нельсон в июне и июле совершали обратный переход через Атлантический океан, направляясь один в Ферроль, другой в Гибралтарский пролив, и когда кризис, к которому вели все предшествовавшие движения, приближался к своей кульминационной точке. Нельсон, когда тронулся назад в Европу, хотя и был убежден, что французы направились туда же, все-таки не был уверен в абсолютной несомненности своего предположения (Примечание: О его соображениях по этому предмету см. письмо 16 июня, три дня спустя после оставления Антигуа, а также о его неуверенности достигнуть Европы - письмо от 18 июля (Nels.Disp., vol. VI, рр. 457, 473)). В этом решении своем он полагался только на свою логику. Послав фрегат "Любопытный" (Curieux) в Англию за ночь перед тем, как отплыл сам со своей эскадрой, он приказал командиру его держаться известного курса, при котором тот мог рассчитывать, по его мнению, встретить союзный флот (Примечание: Naval Chronicle, vol. XIV, p.64). Поступив согласно этому, "Любопытный" (Curieux) 19 июня увидел неприятеля в широте 33° 12' северной и долготе 58° западной, на расстоянии девятисот миль к NNO от Антигуа, на курсе NNW. В тот же самый день и сам Нельсон узнал от американской шхуны, что она видела 15-го числа эскадру, состоящую приблизительно из двадцати двух больших военных судов, в трехстах пятидесяти милях к югу от места, где видел ее Беттесворт четыре дня спустя. Последний вполне понимал важность добытых им таким образом сведений. Точное назначение неприятельской эскадры, конечно, не выяснилось для него, но не могло быть никакого сомнения, что она возвращалась в Европу. С этим известием, а также с донесениями о намерениях Нельсона было настоятельно важно достигнуть Англии по возможности скоро. Форсируя парусами, "Любопытный" (Curieux) вошел в Плимут 7 июля. Командир сейчас же отправился в Лондон, прибыв туда 8-го числа в одиннадцать часов вечера. Главой Адмиралтейства в это время был лорд Баргам (Barham), престарелый морской офицер, неожиданно назначенный на эту должность за два месяца перед тем вследствие смещения лорда Мелвила, преемника Сен-Винсента. Для Великобритании было истинным счастьем, что направление операций ее флота в такой критический момент зависело от человека, который, хотя и перейдя восьмидесятилетний возраст и давно удалившись до своего последнего назначения от действительной службы, понимал инстинктивно и не требуя объяснений различные условия погоды и службы, могущие повлиять на движение рассеянных отрядов, британских и враждебных, от быстроты соединений которых так много теперь зависело. Так как Баргам был уже в постели, когда прибыл Беттесворт, то привезенные последним депеши были вручены ему только ранним утром следующего дня. Прочтя их, он сильно рассердился на то, что потеряно так много драгоценных часов, и сейчас же, даже не одевшись, продиктовал приказания, с которыми около девяти часов утра 9-го числа адмиралтейские курьеры поспешили в Плимут и Портсмут. Корнуэлсу было приказано снять блокаду под Рошфором, послав пять своих кораблей к сэру Роберту Кальдеру, наблюдавшему тогда за Ферролем с десятью кораблями; этому же последнему после увеличения таким образом его эскадры до пятнадцати кораблей предписано было крейсировать на расстоянии ста миль к западу от Финистерре для встречи Вильнева и предупреждения соединения его с Феррольской эскадрой. Так как ожидалось возвращение к Кадису Нельсона, где он должен был найти Колингвуда, и продолжение блокады Бреста, "запертого" эскадрой Корнуэлса, то эта диспозиция довершала меры, необходимые для того, чтобы воспрепятствовать осуществлению первостепенных комбинаций императора, которые были еще неизвестны в точности его противникам, но искусно и проницательно угадывались ими. Под Ферролем англичане осуществили то, что Наполеон считал надлежащим образом действий британского флота под Брестом, в случае если бы этот флот получил известие о приближении туда Вильнева, т.е. приготовление к встрече противника так далеко в море, чтобы помешать стоявшей в порту эскадре подойти на помощь к своим в предполагавшемся сражении (Примечание: Napoleon to Decres, July 18 1805).. Попутные ветры благоприятствовали быстроте передачи приказаний, и Корнуэлс получил их 11-го числа; 15-го, через восемь дней после того, как "Любопытный" (Curieux) бросил якорь в Плимуте, рошфорские корабли присоединились к Кальдеру. Последний отправился сейчас же на назначенный ему пост, где 19-го числа получил через Лиссабон известия о возвращении Вильнева, посланные Нельсоном из Вест-Индии. В тот же самый день Нельсон, обогнав союзные эскадры, стал на якорь в Гибралтаре. 22-го числа внезапное рассеяние густого тумана открыло Кальдеру и Вильневу эскадры друг друга; британская состояла из пятнадцати линейных кораблей, а союзная - из двадцати. Эта численность последних была неприятным сюрпризом для Кальдера, так как "Любопытный" (Curieux) донес ему, что в ней было только семнадцать судов (Примечание: Naval Chronicle, vol. XIV, p..64). Трудно преувеличить похвалу быстроте и решительности действий, предпринятых лордом Баргамом, когда перед ним возникла так внезапно дилемма, - снять ли блокады Рошфора и Ферроля, или позволить Вильневу следовать беспрепятственно по назначению, каково бы ни было последнее. Мгновенная быстрота и верность решения в таких затруднительных обстоятельствах, способность без колебаний пожертвовать выгодами диспозиции, которых добивались так долго и основательно, в пользу того, чтобы сейчас же сделать нападение на один из двух сближавшихся отрядов противника, показывают, что Баргам обладал воинскими качествами вождя высшего порядка. Эти действия его могут выдержать сравнение со знаменитым снятием Бонапартом осады Мантуи в 1796 году для того, чтобы ударить самому по австрийским армиям, спускавшимся с Тирольских гор. Если бы на месте Кальдера был адмирал более способный или более решительный, то кампания, вероятно, окончилась бы у Финистерре. Говорили, что счастливая звезда Баргама благоприятствовала тому, что этот блестящий период Трафальгара совпал с девятимесячным управлением его делами флота (Примечание: Barrow's Autobiography, pp..276-290); но скорее можно поздравить Великобританию с тем, что такой ясно мыслящий человек держал бразды правления в ее флоте в такой критический момент. Продолжительность океанского перехода Вильнева, которая так счастливо содействовала обеспечению успеха мастерских распоряжений Баргама, была следствием не только плохих знаний союзников в морском деле, но, также и нецелесообразного избрания французским адмиралом при отплытии его из Вест-Индии местом rendez-vous Азорских островов (Примечание: см выше, по книге стр.124). Западные штормы, господствующие в Северном Атлантическом океане, дуют ветром по западную сторону от Азорских островов - с юго-запада, а по восточную - с северо-запада. Эскадра, направляющаяся в европейский порт, который, как Ферроль, лежит на параллели, проходящей севернее этих островов, должна поэтому пользоваться юго-западными ветрами так, чтобы пересечь меридиан островов значительно севернее их. Нельсон сам прошел в виду одного из последних, хотя направлялся в пункт меньшей широты, чем Вильнев. Вследствие своей ошибки последний отнесен был северо-западными ветрами к берегу Португалии, где встретился с северо-восточными, господствующими там в это время года, и лавировал в борьбе с ними, когда его встретил Кальдер. Эта задержка была, таким образом, следствием не просто неудачи, а неверных распоряжений. Сам Наполеон был совершенно введен в заблуждение быстротой действий Баргама, которой не могли бы превзойти даже и его действия. Он оставил Турин 8 июля и, совершая путешествие непрерывно, прибыл в Фонтенбло вечером 11-го числа. Около 20-го он, кажется, получил известия, доставленные десять дней назад фрегатом "Любопытный" (Curieux), и в то же самое время узнал о том, что блокада Рошфора снята (CНОСКА: Napoleon a Bethier, Decres et Ganteaume, July 20 1805). Не ранее как 27-го числа ему сделалось известным, что и британская эскадра, крейсировавшая у Ферроля, скрылась из виду после того, как к ней присоединились рошфорские корабли. "Любопытный" (Curieux) прибыл в Англию только 9-го, - писал он к Декре, - Адмиралтейство не могло решить вопроса о надлежащих движениях своих эскадр в двадцать четыре часа; а между тем Рошфорская дивизия оставила свою станцию 12-го. 15-го к ней присоединилась Феррольская; и в тот же самый день или - самое позднее - на следующий эти четырнадцать кораблей отправились по назначению согласно приказаниям, отданным ранее прибытия "Любопытного" (Curieux). Какие вести имела Англия до прибытия этого брига? Что французы были на Мартинике; что у Нельсона тогда было только девять кораблей. Как надлежало им поступить? Я не был бы удивлен, если бы они послали другую эскадру для усиления Нельсона... и, таким образом, именно эти четырнадцать кораблей из-под Ферроля и посланы ими в Америку" (Примечание: Napoleon a Decres, July 27 1805).. 2 августа император отправился в Булонь и там 8-го числа получил известие о бое Вильнева с Кальдером и о входе его в Ферроль. Этот бой состоялся днем 22 июля, причем два испанских линейных корабля были взяты в плен. Ночь и туман разделили бойцов; тьма была так велика, что союзники не знали о своих потерях до следующего дня. Одно из британских судов потеряло фор-стеньгу, а другие потерпели кое-какие повреждения в рангоуте; но эти аварии, хотя и приводившиеся в защите Кальдера, кажется, не были главными причинами, отклонившими его от преследования неприятеля и принуждения последнего к новому бою. Кальдер был слишком занят заботой о призах, т.е. делом второстепенным, а также мыслью о том, что может случиться, если Феррольская и Рошфорская эскадры вышли из портов. "Я не мог надеяться достигнуть успеха без того, чтобы корабли мои получили серьезные повреждения; поблизости не было дружественного порта, в который я мог бы зайти; если бы Феррольская и Рошфорская эскадры прорвались, то я сделался бы легкой для них добычей. Они могли направляться в Ирландию; если бы я был разбит, то невозможно сказать, к каким последствиям это повело бы" (Примечание: Calder's Defence, Naval Chronicle, vol. XV, р. 167. Цитированные строки, часто повторяющиеся в различных выражениях, передают дух всей записки). Короче говоря, британский адмирал впал в ошибку, против которой Наполеон обыкновенно предостерегал своих генералов. Он "рисовал себе картину", которая постепенно заслонила перед его глазами факты (если только он действительно когда-либо видел их): во-первых, что перед ним был самый большой и самый важный из отрядов противника; во-вторых, что отнюдь не следовало позволять последнему уйти без повреждений, и, в-третьих, что нельзя было рассчитывать с уверенностью на повторение когда-либо случая для такого решительного столкновения, какое могло иметь место здесь. Вопрос о том, следует или нет добиваться боя в тот или другой момент, есть вопрос тактический, решение которого зависит от обстоятельств; но обязанность сохранить связь с противником настолько, чтобы воспользоваться быстро всяким могущим представиться случаем, это - вопрос стратегический, ответ на который ни в каком случае не допускает сомнений. Вечером 24-го числа ветер позволял Кальдеру подойти к противнику, но он, напротив, ушел от него. Ночью было свежо, и утром 25-го, говорит французский писатель, флот следовал без строя, причем на нескольких судах паруса были не в порядке, а другие суда потерпели аварии в рангоуте (Примечание: Сhevalier, Mar.Fran. sous l'Emp., p. 171. Conto (Combate de Trafalgar, p.107) дает весьма серьезное описание аварий, которые потерпели четыре оставшиеся в эскадре испанские судна). Кальдера, однако, не было в это время поблизости. Говорят, что Нельсон, беседуя на пути из Вест-Индии с командирами своих судов об эскадре, которую упустил Кальдер, сказал: "Если мы встретимся с ней, то найдем в ней не менее восемнадцати, и я даже думаю, что скорее двадцать линейных кораблей; поэтому не удивляйтесь, если я не атакую ее немедленно; однако без боя мы не разойдемся. Я позволю ей идти спокойно только до тех пор, пока мы не приблизимся к берегам Европы, если только она не даст мне преимущества, слишком соблазнительного, чтобы я мог устоять" (Примечание: Nels..Disp.., vol. VI, p.457). В другой раз, 23 августа, когда в Англии сильно тревожились за Кальдера, так как боялись, что восемнадцать кораблей последнего встретятся с соединенными эскадрами Вильнева и Феррольской, т.е. с двадцатью восемью неприятельскими кораблями, Нельсон сказал: "Я не колдун, но, не боясь ошибки, утверждаю, что если Кальдер был достаточно близок к двадцати восьми кораблям противника, в то время как последний серьезно бил наш флот, то они не сделают нам никакого вреда в этом году" (Примечание: Ibid., vol.VII, p.16). Эти два изречения образцового воина достаточно показывают, как Кальдер должен бы был взглянуть на случай, представлявшийся ему в июле. Вильнев желал возобновить бой не больше, чем Кальдер. Он еще даже меньше, чем последний, был способен подняться до такой высоты, с которой мог бы усмотреть, что следовало рискнуть потерять отряд с целью обеспечить успех великого плана. На восемнадцати судах, бывших под его командой, более тысячи двухсот человек были настолько больны, что явилась необходимость свезти их на берег. Вынужденный считаться с ветром, он вошел в Виго 28 июля.. Кальдер, с другой стороны, отведя свои призы настолько далеко к северу, что можно было ручаться за их безопасность, возвратился к мысу Финистерре, где надеялся встретить Нельсона. Не найдя его, он 29-го числа возобновил блокаду Ферроля. 31-го числа Вилънев, оставив три из наиболее потерпевших судов своих в Виго, отплыл в Ферроль с пятнадцатью кораблями, из которых только два были испанские. Эскадра при сильном юго-западном шторме держалась близко вдоль берега во избежание встречи с Кальдером; но последний, отнесенный в море штормом, не был на горизонте эскадры Вильнева, когда она достигла входа в порт. Союзные суда уже входили туда попутным ветром, когда французский адмирал получил депеши, воспрещавшие ему становиться на якорь в Ферроле. Если вследствие повреждений, полученных в сражении, или аварии от каких бы то ни было причин он не будет в состоянии войти в Канал, как ему предписывалось, то император предпочитал, чтобы он, соединившись с Феррольской и Рошфорской эскадрами, шел в Кадис; но так как Брестский флот был готов и другие приготовления закончены, то Наполеон возлагал все надежды на искусство, усердие и мужество Вильнева. "Сделайте нас хозяевами Дуврского пролива, - умолял он, - хотя бы только на четыре или пять дней" (Примечание: Corr.de Nap.., July 16 1805). Наполеон опирался на сломанную тростинку. Вследствие запрещения войти в Ферроль, Вильнев отвел свою эскадру в гавань Корунью (Примечание: Гавани Ферроль, Корунья и третья, называемая Бетансос (Betanzos), являются бухтами, имеющими общий вход с моря), где и стал на якорь 1 августа. Таким образом, совершилось соединение союзных сил, воспрепятствование которому было возложено на Кальдера. Его отсутствие в данный день могло быть неизбежным; но если так, то это только подтверждает его ошибку, состоявшую в том, что он упустил из виду союзников 24 июля, когда имел попутный ветер. Двадцать девять французских и испанских кораблей собрались теперь в Ферроле. Народное негодование было так велико, что Кальдер почувствовал себя вынужденным просить разбора дела. Адмиралтейство, которое обеспечило своими распоряжениями, столь же быстрыми, сколь и целесообразными, встречу своих сил с неприятельскими достаточно далеко от Ферроля, чтобы лишить последние поддержки стоявших там кораблей, было справедливо раздражено таким упущением случая извлечь из обстоятельств всю представлявшуюся выгоду. Оно поэтому назначило суд над Кальдером. Разбирательство дела состоялось в следующем декабре, и адмирал, хотя и вполне освобожденный от обвинения в трусости или нерадивости, тем не менее, был признан не сделавшим всего, что от него зависело, для возобновления сражения и для взятия или уничтожения возможного числа неприятельских судов. Его поведение было признано достойным чрезвычайного осуждения, и он был приговорен к строгому выговору. Это было после Трафальгара. Непосредственным результатом соединения сил противника в Ферроле было снятие блокады последнего. 2 августа Кальдер послал пять кораблей для возобновления наблюдения за Рошфором, откуда французская эскадра между тем ушла. Не ранее как только 9 августа узнал он о входе Вильнева в Ферроль. Имея под своим флагом только девять кораблей, Кальдер отступил к главному отряду, стоявшему под Брестом, к которому и присоединился 14-го числа; у Корнуэлса было там семнадцать кораблей, и, следовательно, с прибытием Кальдера численность его эскадры возросла до двадцати шести кораблей. На следующий день, 15 августа, Нельсон также присоединился к этим силам. 25 июля, неделю спустя после достижения Гибралтара, он получил известие, доставленное фрегатом "Любопытный" (Curieux). Повинуясь своему постоянному правилу - "стараться найти" французов, он сейчас же направился к северу с одиннадцатью кораблями, возвратившимися с ним из Вест-Индии, намереваясь идти или в Ферроль, или в Брест, или в Ирландию, смотря по тому, какие вести получит он по пути. После сообщения с Корнуэлсом он продолжал путь в Англию "на своем корабле "Виктория" (Victory) в сопровождении еще другого, который требовал немедленной починки. 18-го он высадился в Портсмуте после более чем двухлетнего отсутствия из Англии. Под начальством Корнуэлса соединились теперь тридцать четыре или тридцать пять линейных корабля с превосходно дисциплинированной и обученной своему делу командой. У союзников было двадцать один корабль в Бресте и двадцать девять - в Ферроле; но ни одна из этих двух больших эскадр ни по численности, ни, еще менее, по качествам не могла сравниться с упомянутым английским отрядом. Далеко где-то в море были еще пять французских кораблей, вышедших из Рошфора. Оставив порт 17 июля, через пять дней после того, как блокировавшие его английские суда ушли для соединения с Кальдером, эта Рошфорская эскадра более пяти месяцев бродила по морю, не встретив такого британского отряда, который мог бы атаковать ее, почему французы и назвали ее "эскадрой-невидимкой". Но если она так счастливо уклонялась от встречи с неприятелем, то зато, несмотря на все усилия Наполеона, не имела возможности возвратиться в район непосредственной операции последнего (Примечание: См письма Наполеона к Декре, Аллеману (Allemand) и другим, 26 июля 1805); и можно сомневаться, чтобы захват ею торговых призов на сумму два миллиона долларов вознаградил императора за потерю столь важного военного фактора. Так как суда в Кадисе были блокированы Колингвудом, а картахенские оставались всегда бездеятельными, то морское положение было теперь сравнительно просто. Корнуэлс был сильнее каждого из отрядов противника и занимал внутреннюю позицию. Едва ли представлялось возможным, чтобы в случае приближения Вильнева упомянутые эскадры союзников, зависящие от ветра, - который, будучи попутным для одной, был бы противным для другой,- соединились прежде, чем английский адмирал успеет нанести серьезное поражение той или другой из них. Было также одинаково невероятным при надлежащей организации сторожевой службы, чтобы Вильнев мог избежать встречи с британским флотом и получить возможность прикрывать беспрепятственно переправу французской флотилии через Дуврский пролив в течение времени, которое требовал Наполеон. Благодаря сосредоточению британских сил и своей внутренней позиции Корнуэлс господствовал над данным положением, - и это господство могло быть нарушено только какими- либо случайностями, которые нельзя было предвидеть и которые иногда расстраивают и наилучше начертанные планы. Таково было положение дел, когда 17 августа Корнуэлсу донесли, что Вильнев вышел в море с двадцатью семью или двадцатью восемью линейными кораблями. Корнуэлс сейчас же отрядил к Ферролю сэра Роберта Кальдера с восемнадцатью кораблями, оставив при себе шестнадцать. Это разделение флота, осуждаемое самыми элементарными и общепризнанными принципами военного искусства, передало Вильневу всю выгоду центральной позиции и перевес в силе, и было названо Наполеоном "очевидной стратегической ошибкой". "Какой случай упустил Вильнев! - писал он, узнав об этом, когда все уже было кончено, - он мог, подойдя к Бресту с моря, избежать встречи с Кальдером и напасть на Корнуэлса; или же - разбить двадцать кораблей Кальдера со своими тридцатью и приобрести решительный перевес" (Примечание: Наполеон к Декре, 29 августа). Это осуждение обоих адмиралов было верно. Пока британские эскадры собирались к Бискайской бухте и счастливая для Англии дальновидность и бдительность Нельсона вели средиземноморские корабли к критическому центру операций, Наполеон страстно ждал вестей от Вильнева и с высот, господствовавших над Булонью, тревожно всматривался в состояние политической атмосферы над континентом, где небо, совершенно темное, грозило надвигавшимся штормом.. Притязания Наполеона, приведшие ко второй войне с Великобританией в 1803 году, возбудили со стороны континентальных держав, для которых они в самом деле выражались и более непосредственными и более тяжелыми результатами, еще большее недоверие к императору, чем со стороны названной морской державы; но ни одна из континентальных держав не осмеливалась тогда подняться против него. Нарушение германского нейтралитета в 1804 году захватом герцога Энгиенского на Баденской территории возбудило общее негодование, которое со стороны России и Австрии перешло, наконец, в желание действовать после казни герцога, справедливо считавшейся ими в высшей степени беззаконным убийством. Пруссия разделяла негодование и опасения других держав, но не в достаточной мере для того, чтобы возбудить решимость в своем слабом правительстве. При таких обстоятельствах падение министерства Аддингтона и энергичный характер, сообщенный иностранной политике Великобритании влиянием и действиями Питта, вторично ставшего у кормила правления, привели естественно ко второй коалиции, центр которой, как и других, находился в Лондоне. Так как царь энергично возражал как Наполеону, так и германскому сейму против захвата герцога Энгиенского, то последовавшая затем резкая переписка вызвала разрыв дипломатических отношений между Францией и Россией в августе 1804 года. По подобным же причинам и в то же самое время французский посланник в Швеции был отозван. Австрия все еще воздерживалась, хотя ее действия возбудили подозрение Наполеона. В начале 1805 года царь послал специальных послов в Лондон для переговоров относительно некоторых обширных планов реорганизации Европы в интересах общего мира. Эта специальная цель посольства не была достигнута; но 11 апреля между Великобританией и Россией был подписан договор, которым они обязались содействовать образованию лиги из европейских держав для воспрепятствования дальнейшим захватам Наполеона. Шесть недель спустя император был коронован в качестве короля Италии, а в июне Генуя была присоединена к Франции. Этот последний акт, который замышлялся Наполеоном в течение многих лет (Примечание: Наполеон к Талейрану, 18 декабря 1799 г. "Составьте ваш ответ в Геную в таких выражениях, чтобы нам была оставлена свобода слить Лигурийскую республику с Францией через несколько месяцев"), возбудил решимость Австрии присоединиться к заключенному договору; и с подписанием ею акта об этом 9 августа (Примечание: Stanhope's Pitt, vol. IV, p..318) составилась третья коалиция. В то же время вошла в состав ее и Швеция, и Великобритания приняла на себя уплату субсидий всем членам коалиции. Приготовления Австрии, всегда осторожной, не могли избежать бдительного ока Наполеона. "Все вести из Италии носят воинственный характер, - пишет он. - и в самом деле, Австрия не соблюдает более никакой тайны" (Примечание: Наполеон к Талейрану, 31 июля 1805 г.). Тем не менее, полагаясь на медлительность неприятеля и на свою собственную готовность, он не терял надежды. Положение было совершенно аналогично тем, в которых он так часто вырывал успех из рук противника, имевшего подавляющий численный перевес над ним, быстрым нападением на одного врага прежде, чем тот успевал соединиться с другим. Он мог даже еще рассчитывать на так давно готовившийся им удар в сердце Великобритании - удар, под тяжестью которого, если бы он оказался успешным, пала бы сейчас же и Австрия. 13 августа, через два дня после известия о входе Вильнева в Корунью, он приказывает Талейрану известить австрийского императора, что войска, собравшиеся в Тироле, должны быть отозваны в Богемию, чтобы Франция могла сосредоточиться на ведении войны с Англией без тревог за положение дел на континенте; в противном случае в ноябре он будет в Вене (Примечание: Ibid., 13 августа). В тот же самый день он послал Вильневу настоятельные требования поспешить с исполнением возложенного на него поручения, потому что время не терпит больше; ввиду угрозы со стороны Австрии и Великобритании, с нанесением удара следовало поторопиться. Вильневу теперь уже не предписывается воздерживаться от боя. Напротив того, в случае перевеса над британцами, "считая два испанских корабля равносильными одному французскому", ему рекомендуется атаковать во что бы то ни стало (Примечание: Наполеон к Вильневу, 13 августа). "Если с тридцатью кораблями мои адмиралы боятся атаковать двадцать четыре британских, то мы должны отказаться от всяких надежд на наш флот" (Примечание: Наполеон к Декре, 14 августа). 23 августа император объявляет Талейрану свое окончательное и крайне важное решение: "Моя эскадра отплыла 14 августа из Ферроля с тридцатью четырьмя кораблями (Примечание: Из них линейных только двадцать девять); неприятеля не было в виду. Если она последует моим инструкциям соединится с Брестской эскадрой и войдет в Канал, то время еще не потеряно, и я делаюсь обладателем Англии. Если же, напротив, мои адмиралы будут медлить, маневрировать плохо и не исполнять своей задачи, то я не буду иметь других ресурсов, как ждать зимы для переправы флотилии. Эта операция - рискованная; она сделается еще более такой, если за недостатком времени политические события заставят меня отсрочить ее до апреля. В таком случае я поспешу навстречу наиболее угрожающей опасности: я сниму отсюда свой лагерь, и около 23 сентября у меня будет в Германии двести тысяч человек и двадцать пять тысяч в Неаполе. Я двинусь на Вену и не сложу своего оружия до тех пор, пока не завладею Неаполем и Венецией и пока не увижу, что нечего больше бояться Австрии. Австрия, конечно, должна будет тогда успокоиться на время зимы". Эти слова оказались пророческими. В тот же самый день были отданы войскам в Ганновере, Голландии и Италии многочисленные приказания, пока еще касавшиеся только подготовки к предположенной перемене целей; кроме того, были приняты и другие меры. В то же время, все еще цепляясь за всякую надежду остановить Австрию и таким образом обеспечить свободу вторжения в Англию, император послал Дюрока в Берлин с предложением обеспечить Ганновер за Пруссией под условием, чтобы последняя двинула войска в Богемию или, по крайней мере, открыто объявила войну Австрии. Исход дела был уже решен. 13 августа после трех тщетных попыток Вильнев вышел в море со своими двадцатью девятью линейными кораблями. При этом им отряжен был фрегат "Дидона" (Didon) с поручением отыскать Рошфорскую эскадру и передать ей приказание идти также в Брест. Тем не менее, несчастный адмирал даже и тогда был в нерешимости, следовало ли ему идти туда со своими силами, значительно превышавшими силы противника, и опасался, не подвергали ли его распоряжения упомянутую эскадру серьезной опасности. При отплытии он написал следующие знаменательные строки морскому министру: "Силы противника, сосредоточенные более, чем когда-либо, не оставляют мне иного ресурса, как удаление в Кадис" (Примечание: Chevalier, Mar..Fran..sous l'Empire, p.180). Вскоре после того, как он вышел из порта, ветер переменился к северо-востоку, т.е. сделался неблагоприятным для его цели. Эскадра взяла курс на северо-запад, но корабли управлялись плохо, и некоторые из них получили повреждения. Утром 15-го числа они были в двухстах пятидесяти милях к WNW от мыса Финистерре; ветер дул с силой умеренного шторма все еще от северо-востока. На горизонте показались три военных корабля, два британских и третий - фрегат, который был послан отыскать Рошфорскую эскадру, но на пути взят в плен. Датское коммерческое судно сообщило, что упомянутые британские фрегаты были сторожевыми судами враждебной эскадры из двадцати пяти кораблей. Сообщение не имело основания, потому что Корнуэлс не разделил еще тогда своей эскадры; но Вильнев нарисовал себе картину боя своей плохой команды с противником, с которым она была совершенно неспособна бороться. Упустив из виду великое целое, которого его предприятие было только частью, хотя и существенно важной, он упал духом, и его решимость была окончательно сломлена. В этот вечер он направил свою эскадру в Кадис. 20-го числа (Примечание: Collingwood's Correspondence, August 21 1805) она была усмотрена с трех кораблей Колингвуда, который с небольшим отрядом переменной силы наблюдал за упомянутым портом с прошлого мая. С твердым благоразумием этот адмирал, отойдя за пределы дальности пушечного выстрела, решился, как сказал сам, не позволить отогнать себя в Средиземное море, не увлекши за собой также и противника через Гибралтарский пролив. Вильнев был мало склонен преследовать неприятеля. В тот же день он стал на якорь в Кадисе, где тогда собрались, таким образом, тридцать пять французских и испанских линейных корабля. Колингвуд сейчас же снова занял свою станцию перед портом. В эту ночь к нему присоединился один линейный корабль, и 22- го числа прибыли еще четыре таких корабля из Средиземного моря под начальством сэра Ричарда Бикертона. 30-го числа показался Кальдер с восемнадцатью кораблями, отряженными Корнуэлсом. Действуя согласно данным ему приказаниям, он подходил к Ферролю и, найдя порт пустым, а также узнав, что Вильнев отплыл в Кадис, поспешил туда для организации блокады. С двадцатью шестью линейными кораблями Колингвуд надежно держал взаперти неприятеля и оставался на своей станции главнокомандующим до 28 сентября, когда Нельсон прибыл из Англии. Так расстроился, и навсегда, глубоко задуманный и тщательно подготовлявшийся Наполеоновский план вторжения в Англию. За момент, в который определилась окончательная неудача этого обширного плана, прилично избрать момент, когда Вильнев сделал своей эскадре сигнал о следовании в Кадис. Когда именно Наполеон узнал истину - это не выяснено точно. Декре, морской министр, однако, приготовил его до некоторой степени к вести о действиях Вильнева; и, после кратковременного взрыва гнева против несчастного адмирала, император сейчас же начал отдавать быстро следовавшие друг за другом приказания, которые заставили его легионы - употребляя его собственное образное выражение - сделать pirouette, положивший начало движениям его войск к Рейну и Верхнему Дунаю. "Мое решение принято, - пишет он Талейрану 25 августа, - мое движение началось. Через три недели я буду в Германии с двумястами тысячами человек". В течение этого и двух следующих дней из его главной квартиры летели приказания одно за другим, и 28-го числа он писал Дюроку, что армия была в полном движении. Чтобы скрыть перемену целей и выиграть столь важное во всех отношениях время, усыпив подозрения Австрии, он сам оставался в Булони, "устремив взоры, по-видимому, на море", до 3 сентября, когда отправился в Париж. 24-го он оставил столицу, чтобы следовать к своей армии; 26-го он был в Страсбурге, а 7 октября почти двухсоттысячная армия подошла к Дунаю ниже Ульма, отрезав около восьмидесяти тысяч австрийцев, собравшихся там под начальством генерала Мака. 20-го числа, за день до Трафальгара, Ульм капитулировал, причем тридцать тысяч человек сложили оружие. Еще тридцать тысяч были взяты в сражениях, предшествовавших этому событию (Примечание: Thiers, Cons. Et Emp., livre XXII, pp.125, 128). 13 ноября французские войска вошли в Вену, и 2 декабря было выиграно Аустерлицкое сражение у русско-австрийских союзных войск.. 26-го числа император германский подписал Пресбургский мир. Им он отказывался от Венеции со всеми другими владениями в Италии и уступил Тироль Баварии - союзнице Франции. Австрия была, таким образом, успокоена на три года, но попытка экспедиции в Великобританию уже не возобновлялась более. В течение следующего года возникли затруднения между Пруссией и Францией, которые привели к войне и низвержению Северо-Германского королевства под Ауерштадтом и Иеной. Однако понадобилась еще другая кампания для принуждения России к миру в 1807 году. Между тем Булонская флотилия гнила на берегу. В октябре 1807 года Декре по приказанию Наполеона сделал смотр судам ее и четырем портам. Из тысячи двухсот судов, специально построенных для вторжения в Англию, не более трехсот были годны к выходу в море; из девятисот транспортов почти все были уже негодны к службе. Круглый порт в Булони был занесен песком на два фута; порты же в Вимре и Амблетезе - на три фута. Немного лет еще надо было для того, чтобы совсем погрести их (Примечание: Ibid., livre XXVIII, p.233). В 1814 году одна английская леди, посетившая Булонь после первого отречения Наполеона, заметила в своем дневнике, что земляные валы лагеря были еще видны на возвышенностях за городом - печальная летопись великой неудачи! Естественно теперь спросить, каковы были в то или другое время шансы на успех замышлявшегося Наполеоном предприятия? На этот чисто спекулятивный вопрос, который объемлет так много элементов и в который условия морской войны в то время ввели так много переменных количеств, было бы легкомысленно отвечать с положительной уверенностью. Однако на некоторых факторах, имевших решительное значение, полезно здесь остановиться. Например, очевидно, что Вильнев, если бы под флагом его при оставлении им Вест-Индии была и Феррольская эскадра, а тем более если бы он соединился с Гантомом, мог бы направиться в Канал сейчас же и, сообразуясь с хорошо известным состоянием погоды, войти в него с попутным ветром при уверенности, что последний донесет его до Булони. Трудность такого соединения французских сил в Вест-Индии, которое составляло излюбленный проект Наполеона, была следствием присутствия британских отрядов перед враждебными портами; и шаг за шагом это обстоятельство заставило императора обратиться к тому, что он еще ранее назвал самой худшей альтернативой, - к сосредоточению своих морских сил перед Брестом. Как было замечено, в критический момент перед попыткой французов совершить это окончательное сосредоточение британцы рядом движений, бывших естественным результатом их стратегической политики, стянули к названному порту силы, которые имели перевес над каждой из французских эскадр, старавшихся соединиться здесь. Ошибка Корнуэлса - разделение сил - не может затмить представляющегося стратегического урока. Точно так же и ошибка Кальдера - упущение эскадры Вильнева в июле - не отнимает значения у одинаково знаменательного и совершенно подобного урока, тогда иллюстрированного: и тогда британский флот вследствие целесообразного занятия внутренних позиций и внутренних линий был готов помешать серьезному соединению сил противника в пункте, настолько удаленном от Ферроля, что стоявший в этом порту отряд не имел возможности придти на помощь к своим. К стратегической выгоде, сопряженной с этими внутренними позициями, честь надлежащей оценки которых принадлежит прежде всего Сен- Винсенту, следует прибавить значительное превосходство личного состава британского флота сравнительно с французским, и особенно офицеров, потому что огромный спрос на матросов сделал трудным желательный подбор нижних чинов. В постоянном крейсерстве, - и притом не отдельными судами, но более или менее многочисленными эскадрами, - корабли были всегда "на учении", - более того, на поле битвы закаляясь в борьбе с океаном. Таким образом, британский флот непрерывно совершенствовался и, хотя и уступал своим противникам в численности, но во всякий момент превосходил их в силе и подвижности. Обладая, таким образом, стратегическими выгодами и превосходством в силе, Великобритания имела на своей стороне и большую вероятность успеха. Однако и у Наполеона оставалось достаточно шансов для того, чтобы его предприятие нельзя было назвать безнадежным. Моряк едва ли может отрицать, что, несмотря на гений Нельсона и настойчивость британских офицеров, могло иметь место то или другое благоприятное стечение обстоятельств, способствовавшее сосредоточению в Канале сорока или более французских кораблей, что и дало бы Наполеону то господство над проливами на несколько дней, которого добивался он. Самый факт отозвания обсервационных отрядов из-под Рошфора и Ферроля для соединения в эскадру, которая под начальством Кальдера выдержала бой с эскадрой Вильнева, хотя и обнаруживает достойные высокой похвалы воинские качества главнокомандующего, однако показывает, что британский флот, поскольку дело касалось численности его, не отвечал требованиям безусловной безопасности и мог оказаться в положении, при котором ему было бы нанесено поражение в столкновении его с более многочисленным противником в решительном пункте. Значение, которое приписывал император своему проекту, не было преувеличенным. Он мог иметь успех и мог не иметь успеха; но неудача в борьбе с Великобританией была равносильна для императора неудаче в борьбе со всеми другими державами. Это он понимал инстинктом своего гения, и об этом свидетельствует теперь историческая летопись его времени. За вооруженной борьбой Франции с великой морской державой наступила борьба выносливости. Посреди пышности и блеска обстановки в войне, которая в течение десяти последовавших лет опустошала континент, посреди победоносных шествий французских армий и их вспомогательных легионов через всю Европу и по всем направлениям, непрерывно действовали то бесшумное давление на жизненные ресурсы Франции и тот гнет, самое "безмолвие" которых является для понявшего их наблюдателя поразительнейшим и грозным признаком работы морской силы. Под этим давлением ресурсы континента истощались все более и более с каждым годом; и Наполеон, при всем блеске своего императорского положения, всегда нуждался. Этому обстоятельству, а также и огромным издержкам, потребовавшимся для установления Континентальной системы, должна быть приписана большая часть актов произвола, сделавших императора ненавистным для народов, для которых в деле признания за ними прав гражданства он сделал так много. Недостаток дохода и недостаток кредита - вот какой ценой расплачивался Наполеон за Континентальную систему, в которой он после Трафальгара видел единственное и надежное средство раздавить морскую державу. Можно сомневаться, чувствовал ли он себя когда-либо посреди всей своей славы безопасным после неудачи вторжения в Англию. Характерны в этом отношении его собственные энергичные выражения, приводимые здесь из обращения его к нации до вступления в командование армией: "Жить без торговли, без судоходства, без колоний, подчиняясь несправедливой воле врагов, - это значит жить так, как не должны жить французы". Тем не менее, так именно должна была жить Франция в течение его царствования по воле одного противника, который ни разу не был побежден. 14 сентября прежде оставления Парижа Наполеон послал Вильневу приказание оставить Кадис, воспользовавшись первым благоприятным случаем, войти в Средиземное море, соединиться с картахенскими кораблями и с этой соединенной силой двинуться на южную Италию. Там, в каком-либо подходящем пункте, он должен был высадить с судов эскадры войска, предназначенные для подкрепления отряда генерала Сен-Сира, который уже имел инструкции быть готовым к немедленной атаке Неаполя (Примечание: Наполеон к Сен-Сиру, 2 сентября 1805 г.). На следующий день эти приказания были повторены в письме на имя Декре, причем император особенно настаивал на значении для общей кампании столь серьезной диверсии, как присутствие этой большой эскадры в Средиземном море; но так как "чрезвычайное малодушие Вильнева помешает ему решиться на это предприятие, то вы пошлете на смену ему адмирала Розили, который доставит письма, приказывающие Вильневу возвратиться во Францию и дать отчет о своем поведении" (Примечание: Наполеон к Декре, 15 сентября). Император уже формулировал свои обвинения против адмирала в семи отчетливо изложенных пунктах (Примечание: Ibid., 4 сентября). 15 сентября, в тот самый день, как отданы были приказания о смене Вильнева, Нельсон, проведя дома только двадцать пять дней, оставил Англию в последний раз. 28-го числа, по присоединении к эскадре близ Кадиса, он вступил в командование двадцатью девятью линейными кораблями ее, число которых с прибытием впоследствии еще четырех возросло ко дню битвы до тридцати трех. Но так как вода на них была уже на исходе, то для возобновления запасов ее явилась необходимость посылать корабли в Гибралтар отрядами по шесть в каждом. Именно поэтому в последовавшем бою участвовали только двадцать семь кораблей, - обстоятельство неблагоприятное, потому что, как сказал Нельсон, стране нужна была не только блестящая победа, но и уничтожение противника, а "лишь при численном перевесе осуществимо уничтожение" (Примечание: Nels.Disp., vol..VII, p..80). Суда Нельсона были расположены следующим образом: главный отряд - в пятидесяти милях к WSW от Кадиса, семь сторожевых фрегатов - близко к порту, и на линии между этими крайними позициями - два небольших отряда линейных кораблей: один в двадцати милях от порта и другой в тридцати пяти. "Посредством этой цепи, - писал адмирал, - я надеюсь иметь постоянное сообщение с фрегатами". Приказание Наполеона войти в Средиземное море дошло до Вильнева 27 сентября. На следующий день, когда Нельсон присоединился к своей эскадре, адмирал уведомил об его получении и покорно донес о своем намерении повиноваться, как только позволит ветер. Прежде чем он мог исполнить это, получено было точное известие о составе эскадры Нельсона, ранее неизвестном императору. Вильнев собрал военный совет для обсуждения положения дела, и общее мнение высказалось против отплытия; но главнокомандующий, ссылаясь на приказание Наполеона, объявил о своем решении следовать ему. Этому все подчинились. Событие, которого Вильнев тогда еще не предвидел, ускорило его действие. В Кадисе знали о предстоявшем прибытии адмирала Розили. Весть эта сначала не произвела большого впечатления на Вильнева, который не ожидал своей смены. Однако 11 октября вместе с известиями о том, что Розили достиг Мадрида, дошел до него и слух об истине. Он встревожился за свою честь. Если ему не дозволено будет оставаться на эскадре, то как смыть незаслуженное обвинение в трусости, которым некоторые, как было ему известно, позорили его имя? Он сейчас же написал Декре, что будет вполне доволен, если ему позволят оставаться на эскадре в должности подчиненного, и заключил словами: "Я выйду отсюда завтра, если обстоятельства будут благоприятны". Ветер на следующий день был попутным, и союзные эскадры начали сниматься с якоря. 19-го числа восемь кораблей вышли из гавани, и около десяти часов утра Нельсон, бывший далеко в море, узнал по сигналам, что давно ожидавшееся движение противника началось. Он сейчас же направился к Гибралтарскому проливу для заграждения союзникам входа в Средиземное море. 20-го числа эскадра последних в полном составе тридцати трех линейных кораблей, сопровождаемых пятью фрегатами и двумя бригами, была в море, держа при юго-западном ветре на северо-запад для того, чтобы выбраться на простор, прежде чем направиться прямо в пролив. В это утро эскадра Нельсона, для которой ветер был попутным, лежала в дрейфе близ мыса Спартель, для пресечения пути неприятелю; узнав от своих фрегатов, что союзники находятся к северу от него, Нельсон направился туда для встречи с ними. В течение дня ветер переменился на западный, все еще попутный для британцев, а также позволивший союзникам после поворота на другой галс, держать на юг. По слабости ветра эскадры имели малый ход. В течение ночи противники маневрировали, союзники - для занятия, британцы - для удержания намеченной позиции. С рассветом 21-го числа они были близко друг от друга, причем французы и испанцы шли к югу в пяти колоннах, из которых две наветренные из двенадцати кораблей составляли отдельную обсервационную эскадру, под начальством адмирала Гравина. Остальные двадцать один корабль составляли главные силы под командой Вильнева. Мыс Трафальгар, от которого битва получила свое имя, виднелся на юго-восточном горизонте, в десяти или двенадцати милях от союзников, и британский флот был в том же самом расстоянии от них к западу. Вскоре после рассвета Вильнев сделал сигнал построить линию баталии на правом галсе, на котором шли его суда, держа к югу. При совершении этой эволюции Гравина со своими двенадцатью кораблями занял место в авангарде союзного флота, причем его флагманский корабль был в голове колонны. Испанцы и французы спорили между собой относительно того, был ли сделан этот шаг по приказанию Вильнева или по собственному почину Гравины. Во всяком случае, эти двенадцать кораблей, покинув свою центральную и наветренную позицию, пожертвовали в значительной мере возможностью придти на помощь угрожаемой части строя и при этом слишком растянули уже и без того длинную линию. В конце концов, вместо того чтобы остаться в резерве готовыми к оказанию своевременной поддержки, они сделались беспомощными жертвами сосредоточения против них британцев. В восемь часов утра Вильнев увидел, что сражения избежать нельзя. Желая быть на ветре Кадиса, чтобы иметь возможность следовать туда в случае поражения, он приказал союзному флоту повернуть вместе через фордевинд. Сигнал был исполнен нестройно; но к десяти часам поворот был совершен всеми кораблями, и они держали на север в обратном прежнему порядке, так что эскадра Гравины была теперь в арьергарде. В одиннадцать часов Вильнев приказал этой эскадре держаться по возможности на ветре, так чтобы быть в состоянии оказать поддержку центру, против которого противник как будто бы предполагал повести главную атаку, - распоряжение разумное, но сделавшееся бесплодным вследствие того, что целью британцев было сосредоточение огня против арьергарда. Когда сделан был упомянутый сигнал, то Кадис был в расстоянии двадцати миль к NNO, и союзники держали на него. Вследствие слабости ветра Нельсон не терял времени в маневрировании. Он быстро построил свою эскадру в две дивизии, в кильватерной колонне каждая, - самый простой и самый гибкий строй для атаки, правильность которого сохранить весьма легко. Однако кильватерная колонна, не фланкируемая, имеет ту невыгоду, что при ней в критический период приближения к противнику приходится пожертвовать поддержкой, которую арьергардные корабли в других строях могут оказать головному, принимающему при этом сосредоточенный огонь линии противника. Применение этого строя Нельсоном в рассматриваемом случае сильно критиковалось; поэтому уместно заметить здесь, что хотя его приказания, отданные за несколько дней до битвы, заключают некоторую двусмысленность по отношению к этому пункту, но кажется, что по существу они указывают на намерение его в случае атаки с наветра построить свою эскадру в две колонны на курсе, параллельном противнику, и на траверзе его арьергарда. Тогда корабли ближайшей к противнику колонны, подветренной, спустившись вместе, атаковали бы в линии фронта двенадцать арьергардных кораблей, тогда как наветренная колонна, пройдя вперед, завязала бы бой с остальной частью враждебной эскадры с целью помешать ей оказать помощь арьергарду. Во всяком случае, предполагал ли Нельсон атаковать противника в кильватерной колонне или в линии фронта, существенной чертой его плана было нападение на двенадцать враждебных кораблей с шестнадцатью своими с тем, чтобы остальная часть его сил прикрывала эту операцию. Уничтожение арьергарда было возложено на Колингвуда; сам же Нельсон с меньшим отрядом принял на себя менее определенные обязанности - отвлекать от атакованной части враждебного флота остальную. "Младший флагман, - писал он в своем памятном приказе, - после того как мои инструкции сделаются ему известными, вступит в полное управление своей линией". Оправдание диспозиции Нельсона перед Трафальгарской битвой опирается поэтому главным образом на слабость ветра, который мог так замедлить построения, что явился бы риск потерять благоприятный случай. Следует также заметить, что хотя колонна кораблей не обладает способностью сохранять движение в такой мере, как колонна людей, глубина и многочисленность которой способствуют прохождению ее через слабую сравнительно с ней линию фронта и, таким образом, разрыву последней, тем не менее, результаты атаки названных колонн должны быть близко аналогичны между собой. В обоих случаях передовая часть колонны приносится в жертву - успех выигрывается ценой поражения ее; но продолжительный натиск на часть строя противника по существу составляет сосредоточение, исход которого, если оно достаточно продолжительно, не может быть сомнительным. Прорыв через линию противника, разделение ее на две части и постановка в два огня одной из последних должны быть неизбежным результатом. Совершенно так и было под Трафальгаром. Должно также заметить, что арьергардные корабли обеих колонн, пока не достигли враждебной линии, все время обстреливали из своих орудий те направления, откуда корабли противника с каждого фланга могли подойти на помощь атакованному центру. Однако ни один корабль с этих флангов не сделал никакой попытки поддержать последний. Колонны британцев шли параллельными курсами с промежутком около мили между ними, держа почти на ост, но с небольшим уклонением к северу для того, чтобы приближаться постепенно в этом направлении к враждебному флоту. Северная, или левая колонна, обычно называемая "наветренной", потому что ветер заходил немного с ее стороны, состояла из двенадцати кораблей и в голове ее был сам Нельсон на своем 100-пушечном корабле "Виктория" (Victory). Другой такой же корабль Royal Sovereign под флагом Колингвуда шел в голове правой колонны, состоявшей из пятнадцати кораблей. Союзники ожидали атаки британцев в традиционном ордере баталии - длинной одиночной линии, тесно сомкнутой, - в рассматриваемом случае при курсе норд и ветре от WNW. Расстояние между флангами было почти пять миль. Отчасти вследствие слабости ветра, а отчасти вследствие большого числа кораблей, а также и плохих свойств многих единиц эскадры, построение было исполнено совсем нехорошо. Корабли были не на своих местах, интервалы неправильны, в одном месте линия не была достаточно сомкнута, в другом корабли заходили друг за друга, мешая один другому обстреливать противника. В результате вместо ордера баталии строй союзников составлял кривую, выпуклую к востоку. Британцам, приближавшимся с запада, эта линия представлялась поэтому ломаной со входящим углом; и Колингвуд, заметив наблюдательным оком выгоду такого угла для перекрестного огня по нападающему, отозвался одобрительно о нем в своем отчете о битве. Этот "угол", однако, был результатом случая, а не намерения, - не проявлением таланта начальника, а следствием недостатка искусства его подчиненных. Главнокомандующий союзными силами Вильнев был на 80-пу-шечном корабле Bucentaure, двенадцатом в строе, считая от головного корабля авангарда. Непосредственно впереди него шел огромный четырехдечный испанский корабль Santisima Trinidad, голиаф между судами, которому предстоял теперь его последний бой. Шестым сзади Bucentaure, и следовательно восемнадцатым в строе, был испанский трехдечный корабль "Санта-Анна" (Santa Anna), под флагом вице-адмирала Алава (Аlavа). Союзные адмиралы занимали, таким образом, правый и левый фланги центра, на которые поэтому британские начальники и направили свои корабли, - Нельсон - на Bucentaure, Колингвуд - на "Санта-Анна" (Santa Anna). Royal Sovereign был недавно только исправлен и, благодаря своей новой медной обшивке легко оставил позади своих более старых товарищей. Таким образом, случилось, что корабль Колингвуда, обогнав другие на три четверти мили, один подошел к противнику на дальность пушечного выстрела и вступил с ним в бой. Royal Sovereign обстреливался и в течение двадцати минут выдерживал, не имея ни от кого из своих поддержки, огонь всех враждебных судов, снаряды которых могли долететь до него... Поступок бесспорно отважный и надменный, но отнюдь не из таких, которые заслуживают подражания! Первый выстрел этой битвы был сделан по Royal Sovereign с корабля "Пылкий" (Fougueux), следовавшего сзади "Санта-Анна" (Santa Anna). Это было как раз в полдень, и с открытием огня корабли обоих флотов подняли свои флаги, а испанцы при этом повесили на гиках большие деревянные кресты. Royal Sovereign шел между тем молча до тех пор, пока через десять минут не подошел близко под корму "Санта-Анна" (Santa Anna). Тогда он сделал залп из своих заряженных двойными зарядами орудий, положивший четыреста человек неприятельской команды, и, быстро приведя к ветру, занял позицию близко по борту противника, почти касаясь дульных срезов неприятельских орудий. Здесь Royal Sovereign выдерживал огонь не только своего главного противника, но и четырех других кораблей, из которых три принадлежали к дивизии пяти, имевших назначение тесно замыкать промежуток между кораблями "Санта-Анна" (Santa Anna) и Bucentaure и таким образом составить непроходимый барьер для противника, старающегося прорвать центр. Факт этот рельефно показывает беспорядочность строя союзников, так как упомянутые три корабля оказались все в арьергарде и под ветром относительно назначенных им мест. В течение пятнадцати минут Royal Sovereign был единственным британским кораблем в близкой схватке с противником. Затем вступил в бой его задней мателот, за которым постепенно последовали и другие корабли колонны. Сзади "Санта-Анна" (Santa Anna) было пятнадцать кораблей, между которыми суда Колингвуда прорвались в различных местах, - главным образом, однако, там, где его корабль проложил дорогу, - ставя в два огня и громя центр и передние корабли арьергарда противника и затем переходя к победоносным действиям против других. Без сомнения, многое было решено случаем в этом хаосе и сумятице; но первоначальный тактический план обеспечивал британцам сосредоточение при подавляющем численном перевесе против ограниченной части строя противника. Эта частъ была разбита наголову при меньших потерях со стороны победителей, чем побежденных, потому что при таком перевесе в числе сообразительность и искусство британских командиров позволяли им быстро уничтожать все убывавшее число противников. Из шестнадцати кораблей, включая "Санта-Анна" (Santa Anna), составлявших союзный арьергард, двенадцать были взяты в плен или уничтожены. Не ранее как в час пополудни, - или почти через полчаса после того, как суда, следовавшие за Колигнгвудом, вступили в бой, - "Виктория" (Victory) подошел к Bucentaure и дал по нем продольный залп с такими же ужасными результатами, какие пали на долю "Санта-Анна" (Santa Anna); но другой корабль, лежавший близко под ветром, загородил Нельсону дорогу, так что он не мог сцепиться на абордаж с кораблем главнокомандующего противников. "Виктория" (Victory), не имея, таким образом, возможности прорвать неприятельскую линию, навалил на французский 74-пушечный корабль "Грозный" (Redoutable) и вступил с ним в жестокий бой. В половине второго Нельсон упал, смертельно раненный; бой все еще не ослабевал. Корабль, непосредственно следовавший за "Викторией" (Victory), также столкнулся с "Грозным" (Redoutable), который, таким образом, должен был сражаться с двумя противниками. Следующие три корабля британской наветренной колонны дали последовательно продольные залпы до Bucentaure - действуя согласно распоряжениям Нельсона, рекомендовавшим употребить всевозможные усилия для пленения главнокомандующего союзников, - и затем, проходя далее, сосредоточили огонь против Santisima Trinidad. Таким образом, против флагманского корабля союзников, его переднего мателота и корабля, который с большими усилиями занял почетное место заднего мателота адмирала, хотя оно и не было назначено ему по расписанию,- короче говоря, против сердца неприятельской линии, - был сосредоточен при условиях, в высшей степени выгодных, огонь пяти неприятельских кораблей, из которых три были самыми большими. Благодаря этому не только увеличилось число призов британцев, но и была сделана большая брешь между арьергардом и авангардом союзных флотов, которая еще увеличилась вследствие странных движений корабля, занимавшего по расписанию место непосредственно за кормой Вильнева. Вскоре после того, как "Виктория" (Victory) вступил в бой, этот корабль, спустившись, вышел из линии, повернул через фордевинд и направился к арьергарду; за ним последовали еще три корабля. Это движение приписывается желанию поддержать арьергард. Если так, то исполнение его следует назвать, по меньшей мере, необдуманным и несвоевременным, и оно слишком мало оправдывается тем фактом, что ни один из этих четырех кораблей не был взят в плен. Таким образом, через два часа после того, как сражение началось, союзная эскадра была разрезана надвое, арьергард был окружен и, в процессе поражения частей его сосредоточенными усилиями противника Bucentaure, Santisima Trinidad и "Грозный" (Redoutable) принуждены были, в сущности, прекратить бой, хотя еще не сдались. Впереди Santisima Trinidad были десять кораблей, которые до сих пор не принимали еще участия в бою. Бездействие авангарда, хотя отчасти и объясняющееся слабостью ветра, все-таки заслуживает осуждения. В два часа без десяти минут Вильнев приказал этому авангарду сигналом вступить в бой и повернуть через фордевинд всем судам вместе. Это было исполнено с трудом вследствие сильной зыби и недостатка ветра. В три часа, однако, все корабли окончили поворот, но к роковым для себя последствиям не держалась вместе. Пять из них с адмиралом Дюмануаром (Dumanoir) направились на ветер от сражавшихся, три под ветер от них и два, спустившись, совершенно оставили поле битвы. Из кораблей авангарда три были взяты в плен, увеличив потерю союзников до восемнадцати линейных кораблей, из которых один сгорел, а остальные сделались призами неприятеля. Приближение адмирала Дюмануара, если бы оно состоялось часом раньше, могло спасти Вильнева; теперь же было уже поздно. Обменявшись с неприятелем несколькими залпами на дальней дистанции, он спустился на юго-запад с четырьмя только кораблями, так как один из тех, которые следовали за ним сначала, был отрезан от него. В пять часов без четверти адмирал Гравина, корабль которого был арьергардным в строе в течение битвы и понес тяжелые потери, отступил к Кадису, приказав сигналом еще не сдавшимся кораблям подойти к нему. Пять других испанских кораблей и пять французских последовали за ним. Так как он удалялся, то последние два из могущих еще сопротивляться кораблей союзников спустили свои флаги. Ночью 21-го числа эти одиннадцать кораблей стали на якорь у входа в Кадисскую гавань, в которую они не могли тогда войти, так как дул береговой ветер от юго-востока. В то же самое время британцы и их призы были снесены к берегу сильной зыбью, продолжавшейся в течение всей битвы; слабый ветер, дувший с моря, не позволил им выйти на простор. Положение их было чрезвычайно опасно. В полночь ветер сильно засвежел, но, к счастью, отошел к югу, откуда и дул шторм весь день 22-го числа. Корабли взяли курс на запад и отошли от берега с тринадцатью призами; остальные четыре стали на якорь близ мыса Трафальгар. В это утро Bucentaure, бывший флагманский корабль Вильнева, разбился о скалы близ входа в Кадис, а к вечеру "Грозный" (Redoutable), который так доблестно поддерживал его, начал тонуть за кормой буксировавшего его британского корабля. Ночью 22-го числа он затонул со всеми полутораста людьми, остававшимися еще на нем. 24-го числа такая же судьба постигла и гиганта Santisima Trinidad, бывшего передним мателотом французского адмирала. Таким образом, море поглотило корабль последнего и двух его мателотов. В течение нескольких дней продолжался сильный ветер, направление которою менялось между румбами от NW до SW. 23-го числа пять кораблей, спасшихся во время битвы с адмиралом Гравиной, вышли в море с целью попытаться отрезать некоторые из призов, бывших под берегом. Они успели взять два из них; но так как последние были совершенно разбиты, а трое из спасителей были нанесены на берег и потерпели крушение, сопровождавшееся гибелью большого числа людей, то из этой храброй попытки, имевшей доброе намерение, вышло немного пользы. Два других приза были отпущены британцами на свободу, так как последние не рассчитывали отстоять их при своих слабых силах, и ушли в Кадис. Из остальных британских призов все, кроме четырех, или стали на мель, или были уничтожены по приказанию Колингвуда, который отчаялся спасти их. Ни один из британских кораблей не погиб. Из тридцати трех кораблей союзного французско-испанского флота, вышедших из Кадиса 20 октября, одиннадцать - пять французских и шесть испанских, теперь представлявшие большей частью никуда негодные корпуса, - снова были там на якоре в последний день названного месяца. Четыре, ушедшие в море под командой Дюмануара, встретились с такой же британской эскадрой близ мыса Ортегаля 4 ноября и были все взяты в плен. Считая и их, союзники потеряли двадцать два корабля, т.е. на два более того числа, с которым померился Нельсон в свой смертный час. Упомянутые жалкие остатки союзного флота, уцелевшие от битвы, не сделали никакой попытки выйти снова из Кадиса. 25 октября прибыл Розили и вступил в командование ими. Почти три года спустя, когда испанская монархия, бывшая так долго покорным орудием Директории и Наполеона, была низвергнута последним и испанское население восстало против узурпатора, пять французских кораблей все еще стояли в порту. Захваченный врасплох, с одной стороны, блокирующей британской эскадрой, а с другой - теперь враждебными береговыми батареями, Розили после двухдневного боя с ними сдал свою эскадру с четырьмя тысячами человек, составлявшими экипаж ее. Это событие, случившееся 14 июня 1808 года, было последним откликом Трафальгара. Такова была в главных чертах и прямых последствиях знаменитая Трафальгарская битва. Ее долговременное значение и широкие результаты обстоятельно рассмотрены позднейшим историком, отнесшимся более сознательно и более чутко, чем большинство его товарищей, к "державному", хотя и "молчаливому", влиянию морской силы на ход событий. "Под Трафальгаром была одержана не только величайшая морская победа, но и величайшая и самая знаменательная победа из всех одержанных на суше и на море в течение всей революционной войны. Ни одна победа и ни один ряд побед Наполеона не оказали такого влияния на Европу... Поколение прожило после Трафальгара, прежде чем Франция снова собралась с силами для серьезной угрозы на море. Не было надежды на уничтожение британского флота все то время, пока Англия имела средства снаряжать последний. Наполеон с тех пор уже строил свои планы в надежде уничтожить именно эти средства, стараясь принудить все государства на континенте изгнать из своих пределов торговлю Англии. Трафальгар заставил его наложить свое ярмо на всю Европу или отказаться от мечты победить Великобританию... Последний триумф Нельсона обеспечил за Англией такое положение, что не оставалось никаких средств вредить ей, кроме тех, результатом которых должно было быть окончательное освобождение континента" (Примечание: Fyffe's History of Modern Europe, vol. I, p.281). Эти слова могут быть приняты с очень незначительным изменением. Наполеоновский план вторжения в Великобританию, встречавший неоднократно преграды в стратегических затруднениях, сопряженных с его исполнением, был окончательно разрушен, когда Вильнев отказался от попытки достигнуть Бреста и направился в Кадис.. Со стороны союзников Трафальгар сам по себе был бесполезной жертвой, принесенной вследствие отчаяния несчастного адмирала, на нерешительность которого Наполеон не без основания излил гнев свой, вызванный крушением его планов. Вильнев проницательно и вполне верно оценивал отрицательные стороны вверенных ему сил, так же как и многие данные, говорившие против успеха предприятия. Но при этом он совершенно не сумел понять простого долга повиновения - обязанности добиваться во что бы то ни стало исполнения назначенной ему роли в великом плане, хотя бы это и вело к уничтожению всей его эскадры. Если бы по оставлении Ферроля его посетила хотя бы малая доля той отчаянности, которая привела его к Трафальгару, то вторжение в Англию, может быть, - хотя и нельзя сказать "вероятно", - состоялось бы.. Такое выдающееся событие, каким была Трафальгарская битва, делается обыкновенно для человечества символом всех обстоятельств, - быть может более важных, но менее очевидных, которые получают в нем высшее выражение. В этом смысле можно сказать, что Трафальгарское поражение было причиной, так как, несомненно, вслед за ним начался новый период деятельности императора - решимости Наполеона раздавить Великобританию изгнанием ее торговли с континента. С этого момента, таким образом, история влияния морской силы на великую борьбу перестает выражаться в морских событиях, в тесном смысле этого понятия, и связывается просто с крейсерской войной, составляющей обычно второстепенную операцию морской войны, но раздутую в последние годы царствования Наполеона до степени главного, если не единственного, средства действий. Упомянутой войне посвящены две следующие главы. Из них первая трактует о крейсерской войне в обыкновенном смысле слова, - о хищнических операциях против имущества неприятеля в открытом море, - рассматривая ряд мер, которыми республика после открытия враждебных действий в 1793 году старалась уничтожить британскую торговлю и как бы предвещала политику Берлинского и Миланского декретов Наполеона. Вторая начинается Берлинским декретом 1806 года, и здесь автор, следя шаг за шагом по пути, который вел императора от насилия к насилию, имеет целью показать, как неизбежно этот путь привел к русской экспедиции и падению империи. Выделенные, таким образом, поскольку это возможно, из лабиринта современной истории, в которой они обыкновенно теряются, эти последовательные факты французского правительства представляются в форме логической цепи, как связанные одним мотивом и управлявшиеся одной необходимостью. Мотив этот - уничтожение Великобритании, необходимость - самосохранение. Каждая из двух держав, неуязвимая в своей стихии стояла подобно неприступной крепости, которая может быть принуждена к сдаче только истощением ее ресурсов. В этой борьбе выносливости Наполеон пал. |