ENOTH  DESIGN

Судя по японским хроникам и уже цитировавшимся выше китайским источникам, уровень собственной материальной культуры японцев накануне Рождества Христова был еще не очень высок. Население было немногочисленно, люди жили небольшими группами, в основном по побережью и вдоль рек. Так как дошедшие до нас описания показывают, что даже правители жили в крытых соломой домах, где столбы, балки и конек крепились канатами, сплетенными из лиан, то можно представить, сколь примитивны были жилища рядового населения. Основной сельскохозяйственной культурой был рис, и с самых ранних времен было известно изготовление рисовой водки (сакэ) [1]. Китайские источники III века н.э. упоминают, что туземцы Японии имели пристрастие к пьянству. Хотя охота и рыболовство занимали большое место в хозяйственной структуре, население, по-видимому, с очень древних времен концентрировалось в земледельческих общинах: в описании преступлений Сусаноо на первом месте стоят разрушение рисовых чек, отвод воды, разбрасывание плевел и другие злодеяния, наиболее ненавистные земледельцам.

Если верить китайским летописцам, к III в. н.э. японцы знали прядение и ткачество и выращивали шелковицу для разведения шелковичных червей. Если шелк впервые завезли из Китая в сравнительно позднюю эпоху, то с самого раннего времени японцы пользовались одеждой, изготовленной из конопли или из коры бумажной шелковицы. Со временем появляются изысканные парадные одеяния и ювелирные изделия, такие, как ожерелья, браслеты, пряжки поясов и другие украшения из полудрагоценных камней - агата и хрусталя. Еще с неолитических времен была известна керамика. Широко распространились железные инструменты и оружие, и в погребениях найдено множество изделий из бронзы, хотя не исключено, что бронза пришла в Японию из Китая уже после того, как там появилось железо тунгусского происхождения.

В то время как материальная культура Японии мифологической эпохи настолько бедна, что очень скоро, с момента первых контактов, она была вытеснена китайской, ее социальные и религиозные институты достигли уровня более высокого, чем это допускают некоторые авторы. Местные хроники изображают общество, в котором соблюдение ритуалов играло важную роль, и хотя древнейшую религию можно описать как наивный пантеизм, это не означает отсутствия в ней элементов изящества. Эта религия опиралась на расплывчатую и не сформулированную четко концепцию вселенной, состоящей из мириад чувствующих частиц. Поклонение природе, движущей силой которого был скорее восторг, нежели страх, следует рассматривать как начало фетишистского анимизма. Многое из того, что так изысканно и прекрасно в современной жизни японцев, можно обнаружить и у их отдаленных предков, боготворивших вещи и явления не только могущественные и внушающие благоговение, как солнце, луна или буря, не только жизненно необходимые, как колодец или кухонный горшок, но также просто красивые и приятные: скалы и ручьи, деревья и цветы. Поклонение подобным объектам - составная часть утонченной чувствительности к красоте природы, одной из наиболее привлекательных черт современных японцев. Это одно из их достоинств, несомненно уходящее своими корнями глубоко в прошлое. В их мифологии много грубого и примитивного, но примечательно, что в стране, столь часто содрогающейся от землетрясений и опустошаемой ураганами и потопами, не получил широкого распространения миф об ужасном боге землетрясений, а бог бурь проявляет себя главным образом как милостивый бог. Возможно, утомленным пришельцам из бесплодных областей северной Кореи и северного Китая или негостеприимных сибирских равнин мягкий климат Японии, изобилие деревьев и цветов, ее плодородная почва и богатство стремительных рек были так желанны, что произвели неизгладимое впечатление, заложившее в национальном сознании чувство глубочайшей благодарности. Как пишет В.Дж. Астон, религия ранней Японии была несомненно скорее религией любви и благодарности, чем страха, и целью ее обрядов было не в меньшей степени воздаяние хвалы и благодарения, чем умиротворение и смягчение божества. Примечательны сами наименования страны в мифологии - Земля Изобильных Тростниковых Равнин, Земля Спелых Рисовых Колосьев Тысячи Осеней, а также имена богов - Принцесса, Подобная Расцветающим на Деревьях Цветам, и Ее Величество Мириадокрылая Великолепная Стрекоза Острова. Все это демонстрирует присущее японцам чувство прекрасного и богатство окружающей их природы. Даже в нынешнее время путешественники на проезжих дорогах часто встречают на обочине дерево или скалу, украшенные знаками поклонения из-за примечательной формы, навевающей неясные мысли о присутствии скрытого в них божества. Таковы привлекательные черты ранней религии. Они - сознание многообразия форм жизни.

В то же самое время эта религиозная система примитивна, потому что не демонстрирует ни великих достижений разума, ни способности сочетать и сопоставлять сильные индивидуальные впечатления. В ней нет определенной идеи души и, еще в меньшей степени, бессмертной души, нет ясного различия жизни и смерти или тела и духа. Хотя антропоморфическая концепция богов развивается, несомненно, с древнейших времен, она чрезвычайно произвольна и расплывчата. Само слово, обозначающее "бог" - ками - тому доказательство, так как означает просто "верховный" и в самых ранних легендах прилагалось без различий к любому одушевленному и даже неодушевленному объекту, наделявшемуся сверхъестественными свойствами. Поэтому на одном конце шкалы ками как Богиня Солнца, Сверкающее на Небесах Величественное Божество, на другом - грязь и песок и даже паразиты, которые тоже являются ками. Во всех этих представлениях дух подразумевается лишь очень смутно, и хотя при обсуждении природы древнейших верований следует особенно тщательно подбирать терминологию, будет справедливо сказать, что в ранней японской религии почти полностью отсутствуют умозрительные, философские элементы. Те из них, которые различимы в древних формах этой религии, почти наверняка обязаны своим появлением влиянию китайской или буддистской мысли. Способности воображения, видимые в японской мифологии (опять сошлемся на В.Дж. Астона), плодотворны, но слабы. Поэтому мы обнаруживаем многочисленный сонм божеств, но их черты перепутаны и затенены, сфера их могущества нечетко определена, а их обители либо неизвестны, либо неотличимы от жилищ заурядных существ.

Сам по себе факт, что в ранние времена божества не изображались ни в скульптуре, ни на картинах, да и позднее такие изображения очень редки, указывает на расплывчатость пантеона. Действительно, в старой Японии богов меньше, чем родовых культов, а традиции этих культов представляют отдельный интерес.

Как и можно было ожидать, в религии, столь озабоченной могуществом природы, наибольшая часть ее обрядов была связана с процветанием и упадком. Процветание - добро, упадок - зло, жизнь - желанна, смерть - отвратительна. Поэтому, с одной стороны, мы обнаруживаем молитвы и благодарения, связанные с урожаем, с другой - суровые обряды, связанные с защитой и очищением от скверны, болезни и смерти. Правда и то, что традиционно религия Ямато была формой культа солнца, и во всех легендах можно найти следы солярного мифа. Но хотя почитание солнца являлось основой всех культов, было естественным, что великолепная и могучая Солнечная Богиня оставалась недоступной, а более близкие и знакомые божества замещали ее в народном поклонении. Солнечная Богиня была прародительницей императорской династии, титулы принцев и принцесс - хико и химэ буквально значат "дитя солнца", а древний термин, обозначающий императорскую родословную, "ама-цу-хи-цуги" - "небесная солнечная преемственность". Императорские регалии - зеркало, драгоценный камень и меч, как считается, представляют солнце, луну и вспышку молнии [2]. Однако солярная сущность богини со временем затуманивается, и она становится до такой степени антропоморфным верховным божеством, что в более позднее время солнце стали почитать под другими именами, а саму богиню рассматривали как Императрицу Небес, со двором и советом богов, разделяющих с ней небесное правление. Подобная эволюция наблюдается и в других случаях. Культ бога земли, одно из имен которого О-куни-дама, "Дух Великой Земли", произошел от поклонения земле, самой почве. Со временем непосредственное почитание уступает место антропоморфной концепции, и земля-божество становится Богом Землей, Господином Земли, богослужения которому проводились в великой молельне Идзумо, следующей по значению после Исэ. Можно подумать, что эти ранние искания разума имеют мало отношения к позднейшей эволюции японцев, но истина в том, что старые концепции, хотя и погребенные глубоко под слоем поздней культуры, живут и действуют до настоящего времени. Даже сегодня в больших городах проводятся церемонии, чтобы умилостивить землю, идущую под застройку; когда выкапывают новый колодец, то приносятся жертвы вином и пищей и обращаются с молитвой к духу скрытых вод. Боги гор и в древности были многочисленны, а в настоящее время едва ли есть вершина без собственной маленькой часовни. Боги рек, боги дождя, боги колодцев, боги воды, боги ветра - все были в изобилии, и все еще существуют следы их культов. Культ богини пищи, Укэмоти-но-ками, которой поклонялись в молельне Исэ, расположенной неподалеку от молельни Солнечной Богини, происходит от первоначального поклонения пище, обожествления самой пищи. Бог риса Инари, вероятно, тождественный Укэмоти, - наиболее почитаемый из всех богов, так как его молельни можно найти в каждом городе или деревне, а также во многих частных домах и садах.

Таково вкратце описание туманного фона народных верований. Остается в общих чертах показать религиозные институты и обряды. По-видимому, в древнейшие времена, когда кланы были действительно независимы, почитание бога клана, на происхождение от которого данный клан претендовал, было обязанностью вождя, и какое-то время, несомненно, функции верховного жреца и правителя не разделялись. Китайские записи о Пимику сообщают, что она была одновременно и царицей и колдуньей. Но возникла неизбежная специализация религиозной функции, и эхо разделения мирского и сакрального слышится в легенде Идзумо об Онамоти, который отдает управление общественными делами и забирает себе сферу "тайных вещей". Так как задачи управления становились весомее и сложнее, правители стремились наделить жреческими функциями особых лиц или определенные семьи. Это хорошо иллюстрирует уже в конце VIII в. эдикт императора Камму, в котором указывается, что в Идзумо местная знать (куни-но мияцуко) не должна занимать гражданских должностей, так как опыт показывает, что они пренебрегают административными делами из-за своих религиозных функций.

Самые ранние письменные свидетельства о национальной японской религии обнаруживаются в китайских хрониках, откуда мы уже цитировали описания "воздерживающихся" или "хранителей удачи". По-видимому, это были предшественники Имибэ, наследственной корпорации "воздерживающихся", чьей обязанностью было обеспечивать ритуальную чистоту всех лиц и вещей, связанных с религиозными обрядами. Равным по древности Имибэ было семейство Накатоми, которых описывают как потомственных отправителей культа, от имени владетеля связывавшихся с богами и сообщавших их волю. Третьей потомственной религиозной корпорацией были Урабэ, или прорицатели. Их функцией было разрешать методами гадания, популярными в ту эпоху, вопросы, с которыми к ним обращались правители, например, когда желали объяснить причину какого-либо бедствия или избежать его.

Хотя эти корпорации существовали с древнейших времен и каждая из них выполняла определенные отведенные ей функции, не следует думать, что они были единственными посредниками при общении с богами и что ими совершались все религиозные обряды. Каста жрецов не была многочисленна, и почти любой чиновник должен был совершать некоторые религиозные действия как часть своих обязанностей. Для этого от него не требовалось ничего, кроме соблюдения соответствующей степени ритуальной чистоты, что достигалось очищением, постом и другими подобными способами. Священнослужители во всех (кроме самых крупных) храмах до сих пор сочетают повседневные дела со жреческими обязанностями. Интересным фактом является то, что древнейшее японское слово для обозначения власти - мацури хото - относится к религиозному ритуалу. Следует заметить, что этот термин никогда не применялся к правлению верховного владыки, но только к деятельности его министров, таким образом демонстрируя, что их участие в актах богослужения национальным божествам рассматривалось как их главная функция и что их административные обязанности, возможно, рассматривались как форма культа.

Нет ничего более трудного в изучении древней истории японцев, чем различить, что же являлось самыми ранними элементами их религии, а что - позднейшими добавлениями, инициированными или даже сфабрикованными во имя политических идей, так явно вдохновлявших составителей тех первых хроник, на которые мы вынуждены полагаться в поисках информации. Это обстоятельство важно учитывать при рассмотрении последующих сведений о синтоистских ритуалах до начала влияния на них китайской мысли. Следует также помнить, что национальная религия в наиболее ранних формах не была однородной для всей страны, но включала в себя множество местных культов, смешивавшихся по мере объединения племен. Слияние пантеонов Ямато и Идзу - важный пример такого смешения.

Выдающаяся черта синтоистских обрядов - внимание, уделяемое ритуальной чистоте. Оскорбительные для богов вещи древние японцы называли цуми, словом, в современных словарях переводящимся как "вина" или "грех". Избежание таких вещей передавалось словом ими, означающим табу. Имибэ, как мы видели, были классом профессиональных "воздерживающихся", обязанностью которых было держаться дальше от скверны, чтобы иметь возможность приближаться к богам, не оскорбляя их. Главным проступком, которого следовало избегать, была нечистота. Она могла проявляться разными способами, не обязательно влекущими моральную ответственность в других религиях. Личную нечистоту, просто грязь, следовало тщательно исключить; омовение тела и чистая одежда были необходимой подготовкой к религиозным обрядам. Сексуальные отношения, менструации, роды рассматривались как явления, вызывающие ритуальную нечистоту, устраняемую очищением, воздержанием и молитвой. В древнейших мифах упоминаются "родильные хижины", изолированные убежища, в которых скрывались беременные женщины, ибо жилище не должно было оскверняться деторождением; говорится также о "брачных хижинах", где по той же причине осуществлялись брачные узы. Болезнь, раны и смерть также являлись источником скверны. Смерть или, скорее, осквернение смертью были отвратительны для древних японцев. Путешественник из Китая отмечал, что время траура коротко, после смерти друзья усопшего поют и танцуют, а после похорон вся семья заходит в воду для омовения. Дом, в котором произошла кончина, становился нечистым, и несомненно, что по этой причине вплоть до начала VIII в. столица или, по крайней мере, дворец переносились на новое место после смерти императора [3]. Раны были источником скверны, и слово "рана" - кэга, все еще используемое, имеет значение "загрязнение". Болезнь и все внешние признаки нездоровья, такие, как язвы, сыпь и гной, а также контакт с больным тоже вели к осквернению. Употребление в пищу мяса первоначально не было нечистым, хотя, возможно, считалось запретным для жрецов, готовящихся к службе, но (по-видимому, под влиянием буддизма) впоследствии запрещается. Опьянение спиртным не было под запретом. Напротив, оно занимает видное место в жертвоприношении богам на протяжении всех эпох.

Насколько мы видим, перечень проступков не обнаруживает каких-либо различий между ритуальной нечистотой и преступлением против нравственности. Брачные отношения не менее нечисты, чем адюльтер, удар или рана оскверняют обе стороны конфликта, и в целом мы видим, что в древней религии японцев почти полностью отсутствуют абстрактные идеи морали. Ее устои носят характер не этический, а традиционный и церемониальный. Она порицает как грехи только такие действия и ситуации, которые наглядны или вызывают немедленное отвращение. Эта проблема заслуживает тщательного рассмотрения, так как из концепции древней морали в позднейшие времена вырастает весь комплекс религиозной и общественной организации, видоизменяющий и приспосабливающий к своим целям даже китайскую философию и доктрины буддизма.

В Великом Обряде Очищения, содержащем реалии большой древности, хотя время появления его неизвестно, приводится список прегрешений (цуми), за которые боги требуют от людей очищения. Они разделяются на небесные грехи и земные. Небесными названы именно те преступления, которые совершил на небесах бог Сусаноо. Они занимают основное место в мифе, поскольку, как мы отмечали, являются преступлениями против общества, чьим главным занятием было сельское хозяйство.

Земными грехами были: нанесение ран или убийство, осквернение праха, проказа, опухоли, инцест (хотя связь между детьми одного отца от разных матерей не считалась кровосмешением), блуд (но, по-видимому, не содомия), бедствия от ползучих гадов, от богов свыше, от птиц и животных и от колдовства. К грехам второй категории относятся бедствия, наносящие ущерб благосостоянию индивидуума и необязательно являющиеся результатом его собственных действий и ошибок [4]. То, что ужасно, что должно быть смыто и искуплено, есть не вина, но осквернение. Концепция греха, отличного от нечистоты, отсутствует или рудиментарна, и на протяжении всей своей истории японцы, видимо, до некоторой степени сохраняют эту неспособность осознать или нежелание уяснить проблему зла. Такое утверждение, сделанное письменно, вызывает сопротивление у самого автора, но является, пусть и несовершенной, истиной, и многое из того, что изумляет при изучении истории японцев с древнейших времен до наших дней, становится яснее, если помнить, что их никогда не терзало чувство греха.

В основе всего синтоистского ритуала находится идея чистоты, а основой всей синтоистской веры является идея плодородия. Как к "небесным преступлениям" относят те проступки, которые вредят производству пищи, так и главными небесными благодеяниями считаются те, которые наиболее желанны земледельцам и рыбакам, заключенные в словах, произносимых во славу всем божествам на Празднике Жатвы:

"Урожай в колосьях богатый и колосья изобильные, плоды, зреющие на великих вересковых равнинах, сладкие травы и горькие травы, твари, населяющие великие морские равнины, с широкими плавниками и узкими плавниками, морские травы из глубин и морские травы из прибрежья, одеяния из сияющей ткани и из сверкающей ткани, из грубой ткани и из изысканной ткани".

Наиболее важные церемонии, так или иначе, обязательно связаны с пищей. Главные праздники года - Проба Первых Плодов (нии намэ), Божественная Проба (кан намэ), праздновавшиеся в императорском дворце и в храме Исэ, Совместная Проба (аи намэ), на котором император вместе с богами отведывал рис нового урожая и свежеприготовленное сакэ, и наиболее торжественный из всех праздников, Великое Жертвоприношение Пищи (ониэ, позднее названный дайдзёэ), изысканная форма праздника Первых Плодов, справлявшийся после восшествия императора на трон, дабы придать священный характер его власти. Правда, в церемонии престолонаследия присутствуют и другие элементы, но существенными чертами дайдзёэ и его подготовительных ритуалов является то, что "они сохранили с древнейших времен примитивную технику производства и консервации пищи" и "проникнуты глубоким интересом к защите всходов и обильности урожая". Многие другие праздники, национальные и местные, полностью или отчасти посвящены благодарению и молитвам об урожае.

Примечателен факт, что в Ямада в Исэ, центре культа Солнечной Богини, храм, посвященный богине пищи Тоё-укэ-химэ (Принцессе Обильной Пищи), уступает по значению только храму Аматэрасу, и есть причины предполагать, что императорский дом учредил здесь почитание Солнечной Богини именно потому, что уже с древнейших времен это место, связанное с популярным культом, обладало великой святостью. Еще одним доказательством того, что у древних японцев верования и ритуалы более, чем чем-либо другим, вдохновлялись принципом произрастания и плодородия, является широкое распространение фаллического культа и его живучесть. Фаллические символы найдены на неолитических стоянках; фаллическое значение усматривали в деревьях и камнях подходящей формы, несомненно потому, что они утверждали воспроизводство и плодородие. Даже сегодня в отдаленных районах иногда можно видеть установленные на краю полей камни фаллической формы с выбитыми примитивными надписями, например, "Бог Риса". В древнейших хрониках имеется несколько ссылок на фаллический культ и многочисленные сведения о праздниках и обрядах в честь "богов перекрестков", которых представляли фаллические эмблемы, поставленные на обочинах.

Едва ли необходимо добавлять, что хотя ранний синтоизм по сути был культом природы, под официальным покровительством он развивался в особом направлении. Важно различать традиционное соединение народных верований и обрядов и официальную религию, которой покровительствовали правящие классы. Первое - простой ритуализм, основанный на анимизме и пропитанный магией, последняя - организованный и изощренный культ, тесно связанный с политической системой. В равной степени важно осознавать, что хотя синтоизм часто описывают как форму культа предков, это произвольное и вводящее в заблуждение утверждение. Культ предков в том виде, в каком он практиковался в Японии, привезен из Китая [5]. Объектом поклонения древних японцев были не их собственные грешные предки, а божества природы. Правда, знатные роды претендовали на происхождение от богов, которым они поклонялись, но объявить бога своим предком и объявить своего предка богом - не одно и то же. Почитание бога клана (удзигами) всеми членами клана (удзи) на первый взгляд кажется формой культа предков. Бог клана, однако, не обязательно был родовым богом, а мог быть просто местным божеством-охранителем. Бывали даже случаи, когда оспаривалась идентичность бога клана. До введения китайского культа предков мы ни в одном случае не находим примеров почитания обыкновенных людей их потомками. Почитание умерших императоров, даже если предположить, что оно практиковалось до заимствования китайских теорий государственной власти (что бездоказательно) - особый случай, так как императоры при их жизни были окружены ореолом божественности.

Завершая изложение древнеяпонских верований и ритуалов, необходимо кратко описать, как и где осуществлялось поклонение богам. На ранних стадиях анимизма почиталось солнце, поклонялись деревьям, скалам и ручьям. Впоследствии, по-видимому, церемонии проводили в месте, огороженном воткнутыми в землю ветками вечнозеленых деревьев. Позднее, когда стали использовать такие предметы, как драгоценности и зеркала, символизирующие присутствие бога, возникла необходимость в обители для их хранения. Слово для обозначения храма (мия: я - "дом", с почтительной приставкой ми) то же самое, что и для дома вождя, и очевидно, что в течение столетий не было типовых различий между жилым домом и храмом. Особой чертой синтоистских храмов является простота их конструкции и украшений, так контрастирующая с великолепием буддийских святилищ. Считается, что святилища Исэ, сносившиеся и восстанавливавшиеся в виде точных копий каждые двадцать лет, представляют наиболее чистый и древний стиль японской архитектуры и являются не чем иным, как несколько идеализированными хижинами с соломенными крышами. Храмы Идзумо, хотя они просторней и искусней отделаны, остаются сравнительно простыми по конструкции. Совместное отправление культа прихожанами не было предусмотрено, и поэтому пространства требовалось не больше, чем нужно для размещения алтаря и жрецов с помощниками. Верующие не входили в храм, а молились и возносили хвалу, стоя снаружи. Неизвестно, сколько храмов существовало до VIII века н.э., но в 737 г. было официально зарегистрировано свыше 3000 храмов, и около четверти из них содержалось за счет правительства.

Богослужение состояло из поклонения, жертвоприношений и молитвы. Первоначально в жертву приносились пища и питье. Позже добавилась ткань, и в конце концов стали пользоваться символами, когда полоски бумаги, символизирующие ткань, прикрепляли к полочке и возлагали на алтарь. Затем произошла любопытная эволюция, и эти символические жертвы (гохэй) сами по себе стали рассматриваться как священные и даже как воплощение божества, иногда мистически переходившего в них. Таким образом, с течением времени гохэй сами стали объектами почитания, и жрецы раздавали их адептам, помещавшим их на свои домашние алтари. Бумажные полоски, вырезанные определенным образом и прикрепленные к соломенным канатам, по сей день придают особую благодать местам, где они вывешены.

Необходимым условием отправления культа была чистота, достигавшаяся различными методами - заклинанием (хараи), очищением (мисоги) и воздержанием (ими). Заклинание осуществлялось жрецом с целью изгнания скверны, вызванной прегрешением. Оно состояло, главным образом, из принесения жертвы наложением пени, после чего жрец махал жезлом в виде кисточки перед очищаемым и произносил очистительное заклинание. Требование штрафа придавало хараи характер наказания. Неясно, когда этот обычай появился, но есть сведения, относящиеся к началу V в., которые показывают, что исполнение хараи в это время было распространенным наказанием как за светские, так и за религиозные проступки. Так, в 405 г. глава корпорации возчиков присвоил неких крестьян, прикрепленных к храмовой земле. Ему приказали исполнить обряды очищения, хотя его преступление было столь же гражданским, сколь и религиозным. В 469 г. один молодой аристократ совратил придворную даму и был приговорен для очищения от преступления к уплате восьми лошадей и восьми мечей. Он не раскаялся и написал стихи, в которых хвастался, что его приключение стоило восьми лошадей, после чего император конфисковал все его имущество. Впоследствии, с развитием системы управления по китайскому образцу, произойдет четкое разделение между мирскими и религиозными преступлениями, и хараи, с сопровождающими штрафами, ограничится сферой нарушения сакральных предписаний.

Мисоги - очистительный ритуал, целью которого было снять случайную нечистоту, полученную от соприкосновения с нечистыми вещами - от простой грязи до скверны смерти и болезни. Очищение достигалось омовением, обрызгиванием водой или посыпанием солью. Многие из современных традиций являются следами или даже целиком пережитками этого древнего обычая. Во дворе каждого храма и молельни есть фонтан, в котором прихожане моют руки и ополаскивают рот перед службой. Рядом с уборной даже в беднейших домах поставлен таз с водой и ковш, которые используют для ритуального омовения рук. Полезной и приятной привычке принятия горячих ванн японцы, помимо всего прочего, в какой-то мере обязаны примитивному обряду омовения. Соль в очистительных целях помещают небольшими кучками на пороге дома, на краю колодца, в углах борцовского ринга, рассыпают по полу после похорон. Жертвоприношения в храме непременно включают соль на маленьких блюдцах.

Третий и, возможно, самый интересный метод очищения - ими, или воздержание. Заклинание и омовение даруют чистоту путем устранения нечистоты, в то время как воздержание - метод достижения позитивной чистоты путем избежания источников скверны. Поэтому практика вынужденного аскетизма, состоявшего главным образом из соблюдения определенных запретов, была скорее обязанностью жрецов, чем мирян. Они должны были избегать контактов с болезнью, смертью, трауром, должны были есть только определенные виды пищи, приготовленные на "чистом" огне, должны были носить только особым образом очищенную одежду, они должны были пребывать в уединении, вдали от шума, танцев и песен. Много внимания и усилий прилагалось к тому, чтобы избежать осквернения святынь, приношений и утвари.

Проявление набожности с древних времен ограничивалось принесением жертв перед храмом, сопровождаемым почтительными жестами, такими, как поклоны или хлопанье ладонями (а не только сложение ладоней в почтительном жесте). Любопытно, что в стране, где коленопреклонение и простирание ниц являются частью повседневных общественных церемоний, коленопреклонение перед храмом было редким явлением, а простирание ниц как форма обряда, по-видимому, совсем не практиковалось. Личные, индивидуальные молитвы практиковались редко и состояли в большинстве своем из простых формул. Много описаний официальных священнодействий приводится в "Книге обычаев", составленной в начале X в. Некоторые исследователи склонны считать, что они точно передают форму и содержание древнейших обращений к богам, но, по-видимому, они были созданы не раньше VII в., причем переписчики подвергли их значительным изменениям, придав им определенный литературный стиль. С нашей точки зрения они слишком вымучены, чтобы быть подлинными образцами устной традиции эпохи более ранней, чем время распространения письменности в Японии. В них тем не менее должны содержаться некоторые древние черты, и поэтому стоит процитировать несколько отрывков, чтобы продемонстрировать их стиль и содержание. Нижеследующее является выдержкой из сделанного В. Дж. Астоном перевода гимна, произносившегося на Церемонии Очищения Народа:

"Пусть не останется не очищенным ни одно прегрешение, от двора августейшего чада Богов до самых отдаленных концов державы. Как многогрядные небесные облака разгоняются дыханием Богов Ветра; как утренний бриз и вечерний бриз рассеивают утренний туман и вечерний туман; как огромный корабль, стоявший в великой гавани, отдав кормовой якорь, отдав носовой якорь, выходит в необъятный океан; как острый серп, выкованный в огне, срезает и расчищает вон тот густой кустарник, - так полностью исчезнут все прегрешения. Пусть очистит и искупит их богиня Сэори-цу-химэ, обитающая в стремнинах быстрого потока, чьи водопады низвергаются с высоких гор и с низких гор, и унесет их в великие морские равнины. Пусть богиня Хая-акицу-химэ, обитающая в мириадах мест слияний потоков, мириад морских троп, проглотит их, и пусть бог Ибукидо Нуси (то есть повелитель места, где бьют струи), обитающий в Ибукидо, низвергнет их в нижнюю страну. Тогда богиня Хаясасура-химэ, обитающая в нижней стране, пусть растворит и уничтожит их".

Язык не лишен определенной возвышенности, но данный перевод обладает законченностью, которая приукрашивает несколько менее отчетливый оригинал. Главная характеристика его стиля - торжественная преувеличенность, как, например, во фразе "в мириадах путей потоков разгневанного моря и мириадах слияний потоков, мириад морских троп". Некоторые представления о ритмике слов могут быть извлечены из оригинала: "Ара-сио-но сио-но яодзи-но ясиодзи-но сио-но яодзи". Литературная ценность дошедших до нас описаний ритуалов невелика, но они включают живописные и интересные отрывки, такие, как это обращение к Богине Солнца в Великой Молитве об Урожае:

"...Я смиренно заявляю в могущественном присутствии Великого Небесно-сияющего Божества, обитающего в Исэ. Потому что Великое Божество даровало ему земли, на четырех четвертях которых распространяется ее сияние туда, где поднимается стена Небес, туда, где стоят границы Земли, туда, где рассеиваются голубые облака, туда, где с противоположной стороны селятся белые облака, по равнинам моря - туда, куда корабли идут, не давая обсохнуть шестам и веслам, по суше - туда, куда идут копыта лошадей, затянутых вьючными ремнями, следуя среди подножий скал и корней деревьев, куда тянется долгая дорога, непрерывно расширяя узкие области и выравнивая обширные области, стягивая отдаленные области наброшенными на них сетями и многими веревками - поэтому да будут первые плоды для Великого Божества Совран сложены в ее могущественном присутствии подобно гряде холмов, оставляя воспоминание для нее, и спокойно разделены".

И далее, из благословения императорскому дворцу, после рассказа об обстоятельствах, при которых царствующая династия получила свои небесные полномочия:

"И для Внука Совран, который в Небесно-Солнечной Преемственности правит Поднебесьем, в которое он снизошел, сейчас срубают священные топоры Имибэ деревья в великих долинах и малых долинах уединенных гор, верхушки и нижние части приносятся в жертву Богу гор, средние части возрождаются и ставятся как священные колонны священными заступами, создавая чудесный дворец, где внук Совран находит убежище от неба и убежище от солнца. Поэтому к тебе... я обращаю эти небесные, удивительные, благоприятные слова покоя и благословения".

[1] Давлением и брожением.
[2] У императорских регалий любопытная история. Какие бы символические качества ни приписывались позже зеркалу, мечу и драгоценности, ясно, что их традиционное значение уходит корнями в эпоху, когда неолитическая Япония попала под влияние знакомой с металлом культуры Азиатского материка и когда обладание бронзовым оружием и драгоценными украшениями было знаком верховной власти и богатства вождей японских племен. Могильные курганы почти без исключения содержат бронзовые мечи, бронзовые зеркала и "драгоценности" (магатама), потому что во время жизни правителя они являлись его наиболее ценной собственностью. Эти предметы со временем стали символизировать императорскую власть как Три Священных Сокровища и помещались в самых святых местах страны. Современные японские историки создали теорию государства, согласно которой эти предметы объявлены мистическим или, по крайней мере, непостижимым достоянием японской конституции, и по меньшей мере один автор зашел настолько далеко, что провозгласил их воплощением гегелевской диалектики, в которой предположительно (хотя он не объясняет, как) противоречие между зеркалом и драгоценностью разрешается при помощи меча.
[3] Традиционная церемония вступления на престол, состоявшаяся уже в 1928 г., включает впечатляющие пережитки подобной практики. Император шествует в ритуальный зал, в котором находится трон-кушетка, где проводит изысканную совместную трапезу с национальными божествами; затем, в течение той же ночи, он переходит в соседний ритуальный зал, так же обставленный, и повторяет причащение.
[4] Едва ли необходимо упоминать, что не только названные здесь проступки были известны древнему японскому обществу и что добродетели, как и церемониальная чистота, вознаграждались. Ханьские историки с восхищением пишут о целомудрии и добронравии японок, утверждают, что воровство в Японии неизвестно и обычаи строги.
[5] Культ предков. Некоторые японские ученые возражают против моего утверждения, что почитание предков - культ, заимствованный из Китая. Прямые доказательства этой точки зрения отсутствуют, но примечательно, что в стихах "Манъёсю" едва ли найдутся ссылки на почитание предков. В то же время мы знаем, что древние погребальные обычаи выражают страх перед смертью и скверной, кажущийся несовместимым с почитанием умерших.