|
 |
Дж. Б. Сэнсом |
|
ГЛАВА XI |
Теперь, когда правительство расположилось в Киото, ему предстояло не жалея сил взяться за разрешение чрезвычайно трудных вопросов, большинство из которых были вариациями на главную тему - землевладение и налогообложение. В предыдущих главах мы уже касались этих проблем - возможно, излишне пространно, но нам вновь необходимо обратиться к ним, так как их значение в развитии почти всех политических и общественных институтов позднейшей японской истории весьма велико. Ведущей экономической характеристикой эпохи Хэйан является бурный рост, как по числу, так и по площади, свободных от налогов хозяйств - поместий, известных под названием сё (или сёэн). Оснований для освобождения от налогов было множество. Главными владельцами иммунных поместий в эпоху Нара были буддийские храмы и монастыри, которые в первые годы религиозного ажиотажа получили как от государства, так и от частных лиц крупные дары в виде земельных участков. Такие земли, являясь собственностью буддийской общины, становились свободными и от государственных, и от местных податей. Правительство впоследствии запретило частным лицам передавать землю буддийским храмам, но запрет не соблюдался, и владения храмов постоянно росли в течение всего VIII в., не только за счет даров частных лиц, но и благодаря пожалованиям от самого правительства. В IX в. расширение храмовых земель продолжалось, и кроме того - в результате двух ставших обыденными в то время явлений - появляются новые освобожденные от налогов владения. Одним из относительно законных способов было пожалование императором больших участков обработанной или необработанной земли (с иммунитетом от налогов) членам плодовитой императорской семьи, императорским фаворитам или высшим чиновникам государства. Другим методом было самовольное присвоение частными лицами невостребованных пахотных земель, пастбищ либо лесов, налогами не облагавшихся. Количество земли, которую трон мог раздавать, было, конечно, ограничено, но незадолго до этого сильные провинциальные семьи начали претендовать на иммунитет, утверждая, что их владения изначально являлись необлагаемыми налогом императорскими землями, и если эти семьи были достаточно могущественны, то они даже не тревожились о том, чтобы обезопасить себя грамотами, а просто заставляли местные власти подтвердить их требования. Бок о бок с двумя этими процессами возникли два обычая: коммендация [переход феодала с поместьем под покровительство другого - сюзерена] и бенефиций [получение от сюзерена владения-феода], которые привели к росту количества и площадей поместий, полностью или частично свободных от налогов. Тема эта чрезвычайно сложна, но в данном случае важно уяснить, что, как мы узнали при изучении административной системы эпохи Нара, растущее бремя налогов вынуждало мелких и средних хозяев либо забрасывать свои наделы и становиться бродягами, либо искать покровительства влиятельных и свободных от налогов землевладельцев. Существовали различные формы владений коммендационного типа, но в типичных случаях платежеспособный собственник клочка земли отдавал ее владельцу свободного от налогов поместья, в которое эта земля затем включалась. Такая передача была номинальной ввиду того, что вверяющий землю оставался ее хозяином и пользователем и платил в качестве гонорара за покровительство или иммунитет, который приносила ему передача-коммендация, согласованную долю дохода, полученного с вверенного участка. Покровитель сам для большей безопасности мог вверить свои поместья какому-либо более могущественному лицу, обладавшему иммунитетом, и этот процесс мог продолжаться до тех пор, пока последняя передача-коммендация не давалась какому-либо институту или лицу неоспоримого иммунитета, например, большому храму, подобному Тодайдзи, чиновнику самого высокого ранга или даже принцу крови. Извращенная практика предоставления феода - бенефиция состояла в жаловании владельцем свободного от налогов поместья лицу, занятому управлением или обработкой его земель, определенных прав и привилегий, относящихся к поместью: например, доли продукции или труда людей, прикрепленных к данному поместью, либо права полностью использовать часть своего надела. Следовательно, это была форма аренды, и хотя такое арендное владение было сперва юридически необоснованным, оно принимало наследственный характер. В любом случае большинство мелких крестьян скорее бы рискнули работать на полученном владении-бенефиции, чем тратить силы на надел, с которого после расплаты со сборщиком налогов им почти ничего не оставалось. Легко понять, что с коммендацией и бенефицием - в великом разнообразии их форм - опирающимися на соглашения иногда устные, иногда письменные, с привилегиями и обязательствами всевозможного рода, которые часто относились к одному и тому же клочку земли, проходящему через длинный ряд "арендаторов" и "субарендаторов", система землевладения эпохи Хэйан стала настолько хаотичной, что у любого достаточно могущественного лица имелось множество поводов, чтобы, используя силу или угрозы, смести все законные препятствия и самому стать просто собственником. Правительство делало все возможное, сопротивляясь этим разрушительным тенденциям, но было бессильно: отчасти из-за того, что слишком многие высокопоставленные люди зависели от свободных от налогов поместий, а отчасти потому, что подушные наделы всегда составляли незначительную долю от общей площади обрабатываемых и необрабатываемых земель. Вероятно, во время реформы Тайка в наделы отдавались только рисовые поля, и более того - только те рисовые поля, которые обрабатывались и заносились в реестры. Но в дополнение к наделам, конечно, имелось большое количество незарегистрированной земли и весьма значительные полосы возделываемых под другие культуры полей, не говоря уже о негодной для пашни или нераспаханной земле по соседству. Так как государственная система основывалась на равном разделе земли, а таким образом распределялась лишь незначительная часть пригодных для обработки земель, крушение системы землевладения неизбежно вело к крушению или по меньшей мере к изменению государственной структуры. Реорганизация - характерная черта политической жизни эпохи Хэйан. Танские административные схемы, даже упрощенные при первоначальном заимствовании, оказались все-таки слишком сложными и не совсем соответствующими насущным задачам. Управлять такой небольшой и редконаселенной страной, как Япония, с помощью огромного и сложного аппарата советов, министерств и чиновников, было, по китайской пословице, "все равно что резать цыпленка мясницким ножом", и уже вскоре после того как официальную иерархию утвердили административным кодексом (рё), она потеряла большинство реальных функций и ее заменили беспорядочно появляющиеся органы. Власть государственного совета ослабла, а различные министры и советники потеряли полномочия, и хотя их число выросло, должности становились лишь номинальными, а титулы - почетными. Новые органы управления возникали спонтанно, в манере, хорошо знакомой изучающим английскую конституционную историю. Наиболее важными из них были: кампаку, или регент; куродо, или хранители архивов; кэбииси, или стражи порядка; кагэюси, или ревизоры. Характеристика каждой из этих должностей позволяет понять некоторые черты политической и общественной жизни того времени. Слово кампаку впервые появляется в документах эпохи ханьской династии и означает государственного чиновника, действующего как глашатай государя и входящего к нему с докладами, а также передающего его распоряжения. Должность кампаку в Японии происходит от регентов, контролировавших государственные дела при несовершеннолетних императорах. Первым обладателем этого титула был Фудзивара Мотоцунэ, ставший регентом в начале царствования малолетнего императора Ёдзэя (877-884) и продолживший карьеру как кампаку после того, как он низложил Ёдзэя и посадил на его место престарелого императора Коко. Вскоре должность кампаку стала высшей государственной должностью, превосходившей по рангу должность канцлера. Иногда кампаку занимал оба поста, но его номинальным постом, так сказать, кабинетным рангом, могла быть лишь должность правого или левого министра; тем не менее он имел больше влияния, чем канцлер, поскольку имел прямой доступ к императору, чью политику якобы проводил, но на самом деле диктовал. Фактически он был диктатором, и такая диктатура с начала Х в. осуществлялась по наследству лидерами клана Фудзивара, узаконившими таким образом свое доминирующее положение, которое началось с Каматари во времена реформы Тайка, прервалось в VIII в. из-за соперничества внутри клана и вне его, постепенно возобновилось в IX в. и успешно продолжалось до XII в. Власть могущественной семьи демонстрирует характерную черту, которая, по-видимому, является неотъемлемой деталью управления Японией вплоть до революции 1868 г. В то время как номинальный глава государства, получая все возможные почести, доходящие до религиозного почитания, не имел никаких полномочий, реальным ходом событий управлял всевластный министр. Начало подобной практики мы уже видели, когда семейство Сога пыталось опередить соперничающие кланы и утвердиться на главных ролях в государстве. На высшую ступень совершенства "двойную" систему управления подняло семейство Фудзивара, и такое положение продолжали вплоть до новейших времен последующие династии регентов, то есть военных диктаторов. Конечно, легко найти аналогии в истории других стран - майордомы, "делатели королей" и т.д., но японский обычай обладал одной специфической особенностью. С точки зрения правления он был выражением родовой системы: так, хотя клан Фудзивара дал множество великих людей, главенством своим он обязан скорее семейной солидарности, нежели заслугам отдельных лиц. Семейная привязанность, семейная гордость, семейная сплоченность всегда были сильны у японцев, и эти качества подкреплялись китайскими доктринами почитания предков и сыновнего долга. Благодаря семейным связям и ничему больше Фудзивара удерживали власть. Дамы из семьи Фудзивара выходили замуж за престолонаследников или за имперских принцев, и никто, кроме их отпрысков, не имел перспективы сесть на трон. Фудзивара заняли все важные государственные должности и приложили большие усилия для приобретения приоритетных прав на свободные от налогов поместья, не заботясь о том, чтобы заниматься там хозяйством. В XII в. Фудзивара похвалялись, что их семья никогда не управляла поместьями, то есть что они всегда были окончательными доверителями, которые получали доход с земли, но не унижались до хозяйственных забот. Интересной иллюстрацией силы семейной системы в Японии служит тот факт, что этот могущественный клан почти никогда не находил нужным использовать насилие по отношению к соперникам. Тех, кто казался им несговорчивыми, тихо, но безжалостно ссылали в отдаленные провинции или вынуждали брить голову и идти в монастырь. Молчаливое, непрерывное давление семьи было эффективнее кровопролития. Карьера одного из их сильнейших соперников, Сугавара-но Митидзанэ, удачно иллюстрирует такое положение и проливает свет на некоторые события в целом. Митидзанэ происходил из древней, но не могущественной семьи, хорошо зарекомендовавшей себя в изучении наук. Он вырос в эпоху, когда китайские знания высоко ценились. Превосходный литератор, поэт и каллиграф, он был популярным преподавателем в университете, где привлек внимание высшей знати, с детьми которой занимался. Он добился расположения двора, стал наставником наследника трона и выдал дочь замуж в императорскую семью, вследствие чего быстро поднялся к высшим должностям. Когда в 894 г. решили отправить к танскому двору посольство, то послом избрали Митидзанэ. Но он не был к этому склонен - несомненно потому, что не желал упустить возможностей на родине. Он ходатайствовал перед троном об отмене отправки миссии в Китай, ссылаясь на донесения обучавшихся там японских монахов, сообщавших, что обстановка там в то время была неблагоприятной, а путешествие связано с большим риском. Его ходатайство удовлетворили, и с этого момента официальные связи с Китаем прекратились. Действительно, положение танской династии было шатким, а сверх того - японцы пребывали (или полагали, что пребывают) на стадии, когда им стоило остаться наедине с собой, чтобы переварить и приспособить уже привнесенные достижения китайской культуры. Разрыв официальных связей, конечно, не означал, что прекратились все контакты с Китаем. По-прежнему приезжали и уезжали священнослужители, студенты и купцы, но, вообще говоря, первоначальный энтузиазм от танских новшеств угас. К концу IX в. японцы становятся самостоятельными и продумывают свои методы. Существовало даже некоторое движение в сторону чисто японских учений. Кстати, сам Митидзанэ писал искусные сочинения в национальном стиле. Но теперь его высокая репутация, помимо учености, основывалась и на административном таланте, и в 899 г. он стал вторым чиновником в государстве, - первым, конечно, был Фудзивара. Митидзанэ пользовался таким расположением у императора, что Фудзивара и прочие знатные семейства воспротивились его быстрому продвижению и добились, чтобы император дал ему сверхштатную должность наместника Кюсю. Это было равносильно ссылке; и сам Митидзанэ не вернулся, и император не отважился отозвать его. Таким образом Фудзивара справились с сильным императорским фаворитом. Поэтому легко представить, насколько малы были шансы против них у менее сильных соперников, и когда неизбежное падение Фудзивара произошло, причиной его оказались не политические противники в столице, а семейство, постепенно накопившее ресурсы в отдаленной восточной провинции. Это был великий дом Тайра; и заметим, что, хотя Тайра многого достигли благодаря своей военной доблести, они были императорской крови, и важными факторами их успеха стали семейный престиж и семейная сплоченность. В той же мере, как аристократизм японцев придал высшим государственным должностям фактически наследственный характер, сломав этим бюрократическую структуру заимствованной китайской системы или, по крайней мере, придав ей откровенно японские качества, настолько же отпечаток национального темперамента заметен во многих административных приемах, практиковавшихся в эпоху Хэйан. Развитие особых правительственных органов, перечисленных выше, иллюстрирует эту тенденцию, и на это уместно обратить внимание тех, кто полагает, что японцы способны лишь хорошо копировать иностранные институты. То, что им хватило храбрости и ума копировать, делает им большую честь, а их позднейшая история показывает, что они никогда не удовлетворялись некритическим заимствованием привозных образцов. Куродо-докоро, или Бюро архивов, упоминается в источниках с 810 г. Первоначально оно было небольшой службой, хранившей конфиденциальные документы императорского дворца. Постепенно, благодаря тесным контактам чиновников бюро с императором, его власть под влиянием Фудзивара расширялась, пока оно не стало верховным органом, проводящим все дворцовые мероприятия, и каналом, по которому шли все императорские декреты, проходили прошения и записки в адрес монарха. В 897 г. управляющим Бюро архивов стал Токихира, в то время глава клана Фудзивара. Это назначение одновременно повысило престиж бюро и дало Токихира возможность использовать его как подходящий исполнительный аппарат. Первоначальная процедура издания императорских эдиктов, установленная кодексами, была чрезвычайно громоздкой. Эдикты выпускались одним ведомством, представлялись на высочайшее рассмотрение другим, шли в управление канцлера для скрепления подписями различных советников, затем возвращались к императору для одобрения и печати и, наконец, отправлялись, после множества дополнительных формальностей, властям метрополии и провинций. Хранители архивов [как ответственные за делопроизводство] сократили процедуру и выпускали указы, которые, будучи менее формальны, чем официальные императорские эдикты, имели такой же эффект. Естественно, что во главе с могущественным Фудзивара бюро не ограничивало свои указы рутинными вопросами, и к концу IX в. приобрело административные и даже законодательные полномочия, оставив государственному совету (дадзёкан) и центральной службе (накацукаса) очень мало настоящей власти. Возникновение Управления стражей порядка (кэбииси-тё) было таким же внеплановым, как и Бюро архивов. Его начальная история неясна, и все, что известно, - это то, что около 817 г. неких лиц из дворцовой стражи назначили следить за исполнением императорских приказов; их титуловали кэбииси, буквально "служащие для расследования преступлений". Первоначально, по-видимому, арест преступников этими служащими являлся лишь случайным дополнением к их истинным военным функциям, но очень быстро это становится их постоянной обязанностью, поскольку процедура, предусмотренная кодексами, была слишком сложна; и вскоре этих чиновников выделяют в отдельную службу, присвоившую прерогативы ареста, следствия, приговора и апелляции, принадлежавшие соответственно страже, коллегии цензоров, департаменту правосудия и совету метрополии. К 870 г. в компетенции стражей порядка находится практически все относящееся к преступлениям, связанным с насилием: от ареста до наказания. Их власть была столь велика, что их приказы имели такую же законность, что и указы императора, и те, кто отказывались им повиноваться, рассматривались как виновные в измене. В Х веке они даже взялись арестовать и наказывать недоимщиков. Строго говоря, их юрисдикция не распространялась за пределы столицы или, по крайней мере, ее предместий, но коль скоро сфера их власти росла, они стремились распространить ее территориально, и поскольку в провинциях появились формирования по образцу кэбииси-тё, то возросло и число подчиненных охранников. Для такой работы требовались сильные и решительные люди, и служащие Управления стражей порядка, естественно, рекрутировали их из рядов военных. Мы уже отмечали, что большинство военных должностей в столице занимали молодые люди из хороших семей, золотая молодежь, которая была скорее франтоватой, чем воинственной. Впоследствии Управление стражей порядка стало нанимать на эту службу настоящих воинов и поэтому постепенно осуществлять контроль над ними, таким образом расширяя свои полномочия как военного органа в той же мере, как и юридического. Кэбииси, увеличивая свою власть, начали пренебрегать кодексом наказаний и создали собственный свод законов. Существуют сведения о множестве инструкций, составленных Управлением стражей порядка для своих служащих, с такими заглавиями, как "Изложение эдиктов кэбииси", "Конфиденциальные инструкции", "Формуляр для стражей порядка", "Руководство для допросов" и т.д. Эти произведения до нас не дошли, но из выдержек, сохранившихся в других источниках, явствует, что все вместе они составляли руководство для осуществления сокращенного отправления правосудия, заменяя и дополняя кодексы. Кэбииси-тё руководствовалось принципамиё обычного права, расширенными Управлением по мере его развития. Сущность этого правосудия точно не известна, но наказания в нем, похоже, были менее жестоки, чем утвержденные в кодексах, хотя их исполнение было намного строже и быстрее. Смертная казнь, в качестве уступки буддизму, была отменена, но существовали другие безжалостные наказания, например, отсечение руки за воровство. Именно из-за засилья воров в столице кэбииси обладали такими полномочиями, потому что ликвидировать это зло можно было только быстрыми и решительными методами. Ревизоры (кагэюси) - чиновники, проверявшие отчеты наместников провинций в конце их службы. Впервые они появились около 800 г., когда противозаконные действия наместников заставили пристальнее присмотреться к их обращению с казенными фондами и имуществом. Значение палаты ревизоров постепенно росло, и к концу столетия она комплектовалась из высокопоставленных чиновников под надзором члена государственного совета и присвоила себе полномочия регулярной ревизии доходов столичных властей. Упомянутые изменения центральной администрации сопровождались соответствующими изменениями местного управления. Возможно, наиболее удивительным было изменение сущности службы наместников провинций. Она давала определенные привилегии, которые, несмотря на дотошность ревизоров, были чрезвычайно доходны и потому очень соблазнительны для расточительной столичной знати. Но служба в провинции казалась неприятной столь элегантным персонам, и постепенно они ухитрились извлекать выгоды из этой должности, не подвергаясь тяготам изгнания. Первоначально нуждающийся фаворит получал назначение наместника с правом оставаться дома и по крайней мере фиктивно руководить своей провинцией, давая письменные указания подчиненным. Вскоре отбросили даже эту оговорку, и назначение на высшие посты управления провинциями стали лишь способом пожалования ежегодных выплат придворным. Позднее события развивались еще более удивительном образом: придворный фаворит получал привилегию ежегодно назначать одного или нескольких наместников. Назначение теперь стало чисто формальным, так как получивший должность никогда не выезжал к месту службы и даже не получал жалования наместника, которое выплачивалось непосредственно назначавшему. Провинциальные магнаты сначала охотно приобретали титул наместника, пускай и фиктивный, однако впоследствии, когда это явление стало слишком распространенным, цена титула упала, и наконец дело дошло до полного абсурда, когда те, кто имел должности для пожалования, не найдя желающих принять их, начали назначать воображаемых персон с затейливыми именами, такими, как Приозерный Зефир или Дыхание Горной Сосны. В то время как отсутствующие чиновники в комфорте проживали в столице, получая незаработанное жалование, деятельность провинциальной администрации осуществляли подчиненные служащие или крупные землевладельцы, озабоченные собственными интересами. Поэтому нетрудно понять, что к середине эпохи Хэйан и провинциальное, и уездное управление оказались в хаотическом беспорядке и были коррумпированы сверху донизу. Аппарат, созданный реформами Тайка, таким образом, оказался несостоятельным, а престиж официальной власти упал настолько, что возвышение нового класса, презирающего правительство и проявляющего все больше и больше самостоятельности, было неизбежным. Происходил возврат к дореформенным условиям; за счет разрушения бюрократии все сильнее утверждалась семейственность. Более того, следует отметить, что даже уцелевшие бюрократические институты становились наследственными угодьями определенных семей. Наиболее влиятельные и доходные места достались Фудзивара, но и другие должности и занятия подобным образом монополизировали такие семейства, как Абэ, Миёси, Вакэ, Сиракава и т.д. На самом деле значение победы принципа наследственности над китайской доктриной о заслугах невозможно преувеличить. Там, где семейную преемственность не могло обеспечить прямое наследование, приводился в действие мощный аппарат усыновления, развившийся, как мы увидим, в поздние времена до высшей степени сложности. Обратившись от способов управления к состоянию управляемых, обнаруживаем, что местные тенденции здесь также оказались слишком сильны, чтобы их могли стеснить путы чуждой системы. Китайская идея в применении к Японии означала отмену клановых привилегий и деления народа на два класса: "добрых", то есть свободных, и "подлых", то есть несвободных, - все считались непосредственными подданными верховного государя. Но хотя теоретически все свободные люди, имевшие равные права, и все "подлые", невзирая на несвободу, были подданными правителя, на практике все было далеко не так. Существовала пунктуальная градация рангов и привилегий, как среди свободных, так и среди несвободных. Самое высокое положение среди свободных занимали главы кланов, самое низкое - члены гильдий и корпораций, прикрепленных к императорскому дому. Все они, как и множество промежуточных классов, могли различаться по придворным чинам и титулам, но основой иерархии являлось происхождение, и браки между представителями различных классов свободных людей едва ли были возможны. Высшие чины и титулы стали привилегией лидеров ведущих кланов, средние ранги выпадали лицам меньшей знатности, а слой мияцуко на практике редко поднимался выше пятого ранга и поэтому не допускался к высшим должностям государства. По этой причине представители последнего стремились к успехам в науках или посвящали себя искусству; а в смутах поздней эпохи Хэйан зачастую и военная карьера обеспечивала им в равной степени как выход энергии, так и защиту собственных интересов. Именно средний класс впоследствии дал Японии большинство великих воинов, администраторов, ученых и художников. Именно на этой ветви расцвел цветок японской культуры. Низшие слои свободных людей состояли из тех, кто до реформы был членами кланов, кого можно рассматривать как класс мелких землевладельцев, а также из членов гильдий и корпораций, освобожденных первой статьей эдикта о реформе. Эти люди обрабатывали свои наделы и содержали государство своим трудом, налогами и продукцией. В порядке исключения они могли оставить свой класс, принять фамильное имя и с помощью службы на официальных должностях подняться по социальной лестнице. В этом большом классе плебса существовало множество подразделений. Свободные члены клана рассматривались как высшие по сравнению с освобожденными членами гильдий, среди которых также было множество градаций, в большей или меньшей степени зависевших от характера их труда. Гильдии по существу состояли из ремесленников, искусных и неквалифицированных, и естественно, что кузнец, оружейник или мастер по изготовлению изделий из лака стояли на социальной лестнице выше, чем конюх или мусорщик. И крестьяне, и ремесленники, хотя формально были свободными, в действительности находились в крепостной зависимости: крестьяне были прикреплены к земле, а члены гильдий - к различным правительственным службам, распоряжавшимся их трудом или его продуктами. Различия между этими группами постепенно, однако, исчезают, и члены гильдий сливаются с другими свободными людьми, поэтому к началу X в. остается только несколько специализированных групп. Несвободных людей насчитывалось пять классов, но для нас существенно то, что они состояли из государственных и частных рабов. Государственные рабы по большей части трудились либо на земле, либо на простых работах, таких, как уборка мусора или копание могил, частные же рабы были прислугой или работали на полях хозяев. Государственные рабы, занятые в земледелии, получали надел земли тех же размеров, что и свободные крестьяне, но вся собранная продукция шла государству, а они получали только пищевой рацион. Частные рабы, за некоторыми исключениями, были абсолютной собственностью своих хозяев и могли быть подарены, проданы или завещаны. Множеством рабов владели большие храмы, и в описях храмового имущества рабы и их дети перечисляются вместе с коровами и лошадьми. Так, в документе 750 г. говорится, что провинция Танго по распоряжению правительства предоставила храму Тодайдзи двух рабов-мужчин и двух рабынь, стоимость каждого раба составляла 1000 снопов риса. В другом документе мы обнаруживаем, как должник в качестве части залога предоставляет свою дочь. Однако рабы не были полностью лишены гражданских прав, так как убийство или ранение раба наказывалось так же, как убийство или ранение свободного человека. Материалов для точной оценки общего числа рабов недостаточно, но, судя по типичным реестрам домовладений и другим подобным документам, в конце эпохи Нара они составляли около одной десятой и наверняка меньше одной пятой части всех жителей освоенных территорий. Класс рабов в начале эпохи Хэйан формировался из разных источников. Некоторые рабы были потомками туземного населения, покоренного столетиями раньше, во время объединения Японии. Были рабы-корейцы, также взятые в плен или подаренные, и большое число "варваров", главным образом айну, захваченных в недавних кампаниях. Были отданные в рабство по приговору, предусматривавшему такое наказание за некоторые преступления. Последняя категория включала лиц, совершивших политические преступления, а с VIII в. - осужденных за изготовление фальшивых монет, - это преступление наказывалось жестоко: в рабство отдавали не только преступника и его сообщников, но также его семью. Часто родители продавали в рабство детей; случалось, что рабами своих кредиторов оказывались несостоятельные должники. Численность класса рабов поддерживалась и увеличивалась, конечно, и за счет рождения детей, один из родителей которых был рабом. Однако крушение системы наделов в самом начале эпохи Хэйан привело и к крушению связанной с ней экономики, а экономические изменения, как всегда, сопровождались социальными. Так как из-за растущего бремени налогов условия жизни свободных крестьян стали напоминать рабские, различие между свободными и несвободными утратило значение, и документы годов Энги показывают, что в то время - начало Х в. - на практике эта разница едва заметна. Итак, мы видим, что на обоих концах социальной шкалы происходит слияние социальных групп: низший слой свободных людей поглотил рабов и образовал класс плебеев, а верхний слой общества состоял почти исключительно из Фудзивара, которые настолько подавили другие знатные семьи, что последние практически утратили свое значение. Обе категории почти неизбежно должны были истощить свои жизненные силы - верхи слабели от праздной роскоши и разложения, низы - от изнурительного труда и бедности. Поэтому выдвижение среднего класса было предрешено, и с Х в. он действительно становится наиболее энергичным слоем общества. Существовала одна группа населения, о которой, к несчастью, почти не сохранилось точных сведений, - это люди чужеземного происхождения. Они, по-видимому, были многочисленны и играли важную роль, так как часто упоминаются ненатурализованные чужеземцы, возможно корейцы или китайцы, временно живущие в стране, противопоставляемые семьям иностранного происхождения, обитающим на японской земле не одно поколение. Примечательно, что в кодексах была сделана специальная оговорка для этих лиц, предписывавшая рассматривать преступления, в которых обе стороны были одного происхождения, по законам их страны, но в тех случаях, когда они прибыли из разных стран - судить по японским законам. Чужестранцам охотно разрешали принимать японское подданство и даже поощряли это, и те из них, кто дома были рабами, поселяясь в Японии, становились свободными людьми. Такой либеральный подход к иностранцам делает честь японцам. Он показывает, что у японцев расовая неприязнь не была сильна, и существует множество сведений, что переселение выходцев всех классов из Кореи и Китая даже приветствовалось - несомненно, потому, что большинство из них вносило существенный вклад в образование, искусство и ремесла. В предыдущих главах говорилось о законодательстве, отраженном в эдиктах, распоряжениях или кодексах, касающихся большинства сторон жизни. Однако не следует предполагать, что обнародование закона приводило к его вступлению в силу, и было бы крайне опасно делать какие-либо окончательные выводы о состоянии Японии конца IX в., основываясь на дошедших до нас текстах официальных актов. Тот факт, что властные эдикты иногда повторялись из года в год, сам по себе показывает, что они не выполнялись, а развитие специальных административных органов достаточно полно свидетельствует о том, что наиболее важные институты VIII и IX вв. были незаконного или по крайней мере подзаконного происхождения и ни один из них не предусматривался реформой Тайка. Вряд ли будет несправедливым утверждение, что в течение первой половины эпохи Хэйан монархия становится диархией, бюрократический контроль отступает перед наследственными привилегиями, владение землей эволюционирует от мелких держаний к феодальному владению, система поступления доходов совершенно разваливается, и отправление правосудия опирается теперь не на кодексы, а на прецеденты. Императорское правительство к середине XI в. потеряло почти всю власть и большую часть престижа, страну раздирали конфликты между семействами и гражданская война, и господствующим законом был домашний закон клана. Разбой средь бела дня становится обычным делом в столице, на больших сухопутных и морских дорогах процветает бандитизм. Картина не очень приятная, но ее скрашивает подъем энергичного, уверенного в себе слоя провинциальных магнатов и развитие независимой национальной культуры, освободившейся, пусть не полностью, от подавляющего влияния китайских образцов. В развитии искусства, литературы и религии японцы пошли своим путем, и к этому мы теперь обратимся. |
| Часть первая. РАННЯЯ
ИСТОРИЯ Глава I. Истоки Глава II. Ранние мифы и хроники Глава III. Ранняя религия Ямато Глава IV. Освоение китайской науки Глава V. Культурные связи и реформа Тайка Часть вторая. ПЕРИОД
НАРА Часть третья. ЭПОХА ХЭЙАН |
Часть четвертая.
КАМАКУРА Глава XIV. Развитие феодализма Глава XV. Регенты Ходзё Глава XVI. Религия, искусство и литература Часть пятая. МУРОМАТИ Часть шестая. ЭПОХА СЭНГОКУ Часть седьмая. ПЕРИОД ЭДО |