|
 |
Дж. Б. Сэнсом |
|
ГЛАВА XX |
Новые феодальные институты Рассмотрев итоги первого столкновения цивилизации Запада с японскими институтами, проследим, как развивались эти институты в течение более чем вековой борьбы, завершившейся взятием замка Осака (1615). Прежде мы уже отмечали, что в Японии самая разрушительная война никогда полностью не прерывала прогресс культуры, хотя иногда замедляла его. Действительно, многое говорит за то, что азарт стычек, соперничество вождей и, возможно в большей степени, чем что-либо другое, устранение классовых барьеров, - все это создавало разнообразие и движение, исчезавшие с возвращением мира. Постепенный упадок правительства Асикага означал несостоятельность его законов, но на протяжении столетий великие феодальные дома следовали скорее собственным обычаям, чем предписаниям из столицы. Чтобы сохранить свою мощь во времена анархии, им следовало жестко управлять своими владениями, и поэтому во время войны закон скорее расцветал, чем загнивал. Каждая могущественная семья составляла или исправляла свои законы дома, и, вероятно, оправданно мнение, что в течение XVI в. законодательный процесс шел интенсивнее, чем когда-либо раньше. Среди старейших из действовавших тогда сводов, - "Настенная надпись Оути", кодекс семьи Оути. Сохранилось около 50 его статей, самые ранние из которых восходят к 1440 г., а позднейшие - к 1495 г. Наиболее исчерпывающим является кодекс семьи Датэ, озаглавленный "Куча пыли" - не потому что состоял из мусора, а из-за своей разносторонности. Он насчитывает 171 статью, большинство из них с чрезвычайной тщательностью были составлены (тринадцатым) Датэ, правившим около 1550 г. значительной частью северной Японии; его потомок в 1613 г. отправил посольство к Папе Римскому. Кодекс включает очень подробные инструкции по таким вопросам, как, например, займы и залоги. Некоторые кодексы, напротив, содержат лишь изложение традиционных для семьи моральных принципов и политических идей, как, например, "Закон дома Сатоми", в предисловии к которому значится, что этими правилами поведения руководствовались четверо предыдущих глав дома. Они дополнялись письменными инструкциями, выпускавшимися время от времени, и раздавались членам семьи и основным вассалам. Другие кодексы относятся только к обязанностям вассалов. Таковы "Предписания" (окитэ) семьи Мори, составленные в 1572 г. в форме присяги, которую подписывали вассалы. Все эти кодексы оформляли личные и частные требования князей и поэтому весьма разнообразны в деталях. Но по духу они едины, потому что все основаны на одной концепции общества, а именно на стремлении каждого феодала обезопасить свои владения. Вследствие этого они заботятся об обязанностях и не уделяют внимания правам. Самые ранние из них, такие, как "Настенная надпись Оути" и "Куча пыли" Датэ, брали за основу феодальные законы XIII в. - "Уложение годов Дзёэй" и дополнения к нему. Вообще среди даймё существовала тенденция подражать сёгунам и воспроизводить в своих владениях в меньшем масштабе иерархию из регентов, советников, "слуг" и управляющих. Тщеславие такого рода также вносило единообразие в феодальное законодательство. Другой общей чертой этих законов была их репрессивная направленность. Так, они доводили до крайности принцип общей ответственности, карая за преступления индивидуума не только его семью, но также и его соседей, а иногда всю деревню или даже весь округ. Целью всех этих законов было сохранение порядка в том виде, как его понимал законодатель, и судью не заботило абстрактное правосудие. Поэтому еще в 1445 г. мы обнаруживаем такое заявление: "Все распри и ссоры строго запрещаются. В случае неповиновения обе стороны будут казнены без выяснения правых и неправых". Такая упрощенная процедура, подобно другим актам произвола, явно возникла из воинского закона, основанного на представлении, что внутренние раздоры ведут к ослаблению. Пристрастие военных к скорым, а не к справедливым решениям легко реализовалось в эпоху войн, когда не считались с мнением граждан. Наказания, по сравнению с относительно мягкой карательной системой, созданной в эпоху Хэйан, стали чрезвычайно варварскими. С конца эпохи Муромати встречаются частые упоминания о методах убийства и пыток, сами названия которых вызывают дрожь. Сюда входят и распятие вниз головой, отпиливание конечностей бамбуковыми пилами, протыкание кольями, поджаривание, погружение в кипяток, разрезание на куски, - однако весь этот дьявольский список не содержит ничего, что не было бы известно в Европе. Эти мучения, как правило, предназначались нижним чинам, а самураям выше определенного ранга с церемониями рубили голову или позволяли совершить самоубийство. Такая практика своим существованием несомненно обязана не столько презрению к смерти, сколько здравому желанию избежать чего-то более болезненного и унизительного. Духовенство, заметим, не приговаривали к смерти, а "выставляли на позор" или изгоняли в отдаленные негостеприимные места с тем, что если они, к несчастью, умрут, судей нельзя было бы порицать за нарушение закона Будды о лишении жизни. Если контроль господина над своими подданными был суров, то отношение к пришельцам из других княжеств было просто чрезвычайно враждебным. Некоторые кодексы запрещали любые контакты с лицами из других владений, и даже там, где присутствие чужаков допускали, их тщательно проверяли. Господин зорко следил за перемещениями своих подчиненных и удивительным образом вмешивался в их личную жизнь, не разрешая им без своего согласия вступать в браки, усыновлять детей, нанимать слуг или отправляться в поездки. Легко предположить, что система, основанная на недоверии и вмешательстве, окажется невыносимой для волевых людей, и она несомненно способствовала множеству восстаний и измен, которыми пестрят источники эпохи позднего феодализма. В дополнение к законодательству правящий класс продолжал поощрять, как он это делал и раньше, определенную этику, целью которой было гарантировать верную и долгую службу. Новая феодальная аристократия, большей частью добившаяся власти нарушением всех писанных и неписаных законов, теперь внушала своим вассалам те самые идеалы сыновней почтительности и рыцарской верности, которые сама столь часто не соблюдала. Деятельность Нобунага и
Хидэёси настолько заполняли борьба и интриги,
что у них почти не оставалось досуга для
конструктивного законотворчества. Нобунага не
оставил после себя ничего, кроме нескольких
предписаний, какие любой феодал мог бы издать для
своих вассалов. У Хидэёси были более
определенные идеи управления, но он предпочитал
действовать, исходя из необходимости, не будучи
связанным прецедентами. Большинство его указов
оформлены в виде эдиктов, скрепленных
ярко-красной печатью. Они изложены простым
языком, но исполнялись самым строгим образом,
когда Хидэёси этого хотел, и расходились с
традиционным кодексом сёгунов. Эти законы, как
правило, учитывал Иэясу, и они оказали сильное
влияние на законодательство периода Токугава.
Чтобы получить некоторое представление об их
сути, можно привести несколько примеров. Именно как декларации, скрепленные красной печатью, были выпущены эдикты против христианства. Не считая этих трагических документов, наибольшее значение в законодательстве Хидэёси имеют три коротких постановления, заслуживающие внимания тем, что они составляют свод основополагающих правил функционирования феодальных институтов, которые сохранялись вплоть до XIX в. Первое - это указ, выпущенный в 1585 г. и повторенный на следующий год, гласящий, что ни одно лицо, находящееся на службе, от самурая до крестьянина, не может оставить своего занятия без разрешения своего господина и что лица, принявшие человека, покинувшего свою службу, будут наказаны. Это первое проявление политики Хидэёси, Иэясу и их последователей, которую коротко можно определить следующим образом: раз они своими силами привели феодальное общество в определенное состояние порядка и стабильности, то, чтобы уберечь его от разрушения, его организацию следует закрепить и не допускать дальнейших изменений. Первоосновой является понимание невозможности покидать то звание, в котором человек родился. Вышеизложенный указ лишь запрещал самураю служить то одному, то другому господину и был законодательным выражением феодального принципа, что воин должен быть верен одному господину, точно так же, как жена должна быть верна одному мужу, в жизни и в смерти. Последующий закон идет дальше и направлен на жесткое разграничение классов. Он издан в 1586 г. и постановляет, что самурай не может стать горожанином, крестьянин не может оставить землю и работать по найму и что землевладелец не может брать под покровительство бродяг и людей, не обрабатывающих землю. Мы уже отмечали, что с эпохи Муромати происходило чрезвычайно свободное смешение социальных слоев, почти размывание их границ, и сам Хидэёси, выпустивший этот эдикт, если бы тот действовал во времена его юности, никогда не достиг бы власти, так как в юности был ничтожнейшим из слуг. Но теперь, когда он покорил страну и создал империю, во имя стабильности он вознамерился вернуть старый порядок классового деления, как и все те, кто выиграл от крушения этого порядка в эпоху войн. Этот недальновидный, но не противоестественный консерватизм преуспел в следующем веке и явился причиной почти допотопных условий жизни всего населения, за исключением некоторых городских слоев общества, в эпоху Эдо. Заслуживает внимания еще одно постановление, так как оно также иллюстрирует некоторые идеи общественного устройства того времени. В 1587 г. Хидэёси объявил, что все земледельцы должны сдать свое оружие. Эта мера, известная как тайко, "охота за мечами", преследовала двойную цель. Она была направлена не только на устранение источника опасности, но и подчеркивала классовые различия, делая ношение меча знаком статуса. Следует заметить, что таким образом официально фиксируется окончание того этапа феодализма, когда воин в мирное время работал на своей земле. В действительности этот этап давно миновал и сменился порядком, при котором класс самураев, или профессиональных воинов, пополнялся крестьянами решившими, добровольно или по необходимости участвовать в сражениях. Вооруженный крестьянин стал опасен для феодальных владетелей участием в религиозных и крестьянских волнениях, таких, как восстания икко в эпоху Муромати, и некоторые считали, что его следует разоружить, задолго до того, как Хидэёси сделал это в национальном масштабе. Язык эдикта очаровательно бесхитростен. Заявляется, что все конфискованное оружие будет переплавлено и превращено в гвозди и болты для использования при строительстве зала Большого Будды, который Хидэёси тогда собирался строить в Киото. Свободные от опасностей этого оружия и сознающие свою святую пользу крестьяне смогут чувствовать себя в безопасности не только в этом мире, но и в следующем! Разобравшись таким образом с общинниками, Хидэёси, даже будучи смертельно больным, последовательно стремился увековечить сбалансированную систему феодальной власти, которую он выстроил. Он запретил браки и все прочие отношения между семьями своих вассалов без его предварительного одобрения; издал ряд законов о расходах, регулирующих поведение даймё; и заставил своих полководцев присягнуть, что они не изменят закону его дома. Такими и многими другими методами он начал политику, которую продолжат его последователи, - политику законодательства против перемен. Но он забыл, что разложение - еще более безжалостный враг государственных институтов, чем реформы. Культура Новый, огромный, щедро украшенный золотом замок Нобунага в Адзути на берегу озера Бива может служить символом эпохи. Вероятно, он был первым, построенным под влиянием европейских представлений о фортификации, и заметно превосходит все предшествующие крепости феодалов, представлявшие собой простые деревянные казармы, защищенные земляными укреплениями, рвами и частоколом. Через несколько лет замки подобного типа появились в большинстве княжеств. Величайшим из них был замок в Осака, возведенный Хидэёси в 1583-85 гг. Это колоссальное сооружение из огромных гранитных блоков, окруженное глубокими рвами и крутыми эскарпами. Размерами и мощью он значительно превосходит любое здание, когда-либо построенное в Японии, при том что Зал Большого Будды в Нара, вероятно, остается самым большим крытым деревянным сооружением в мире. Замок Адзути, начатый в 1576 г. и завершенный в 1579 г., проектировался не в столь грандиозном масштабе, однако для того времени это было великое предприятие, и его стоимость была так огромна, что все подвластные Нобунага провинции были обложены особыми податями. Сооружение прекрасно защищено, но какие-либо специальные укрепления против артиллерии отсутствуют. Огнестрельное оружие в то время в Японии использовалось, однако его было немного, и оно не обладало эффективной дальнобойностью: против огня мушкетов хватало рвов и стен, а осадная артиллерия практически отсутствовала. Адзути создавался не только как крепость, но и как резиденция повелителя. Некоторые материалы и детали интерьера были привезены из Киото, из дворца смещенного сёгуна Асикага. Стены, потолки и колонны жилых апартаментов были покрыты золотом, черным или красным лаком, а также панелями, расписанными такими великими мастерами, как Кано Эйтоку. Не первый раз феодальный вождь, поднявшийся из безвестности, позволяет себе вульгарную показную роскошь и щедро тратит новоприобретенное богатство на здания и развлечения, но до сих пор удачливые военачальники рано или поздно уступали стандартам Киото, которые, хотя и требовали больших затрат (когда к тому имелись средства), но оберегали от бессмысленной роскоши своей долгой традицией сдержанной изысканности. Сёгуны Асикага, как мы видели, создали вид роскоши, настолько противоположный богатству и пресыщенности, что он назван японцами сибуй, или "вяжущий" - термин, который лучше всего можно понять при сравнении вкуса сладкого плода со слегка кисловатым. Со времени Нобунага, главным образом потому, что Киото лежал в развалинах, а представители старого света рассеялись и жили в нужде и уединении, прежнее придворное влияние исчезло, и строгие каноны эстетики Дзэн сменились новыми критериями. Начиналась эпоха, когда сияло золото, на картины возвращались краски, а искусство повернулось в сторону японских эквивалентов рококо и барокко, которые отличают эпоху Момояма, названную так по одноименному дворцу Хидэёси. Часто говорят, что Восток неизменен, однако в японской истории обнаруживается очень мало подтверждений этого весьма сомнительного афоризма. Нигде нет людей, более энергично, даже безрассудно приветствующих новые вещи и новые идеи. Справедливо указывается на выраженное в официальных источниках глубокое уважение к древним институтам, и сменяющиеся правители часто стремились закрепить неизменный порядок в обществе. Однако несомненно, что они поступали таким образом отчасти потому, что хорошо знали деятельную природу своего народа - народа, который из-за своей изоляции был особенно восприимчив к прелести новизны. Мы видели, как с самого начала ее истории на Японию одна за другой накатывались волны чужеземного влияния, а с развитием искусства мореплавания она устанавливает контакты со все более и более отдаленными странами. Со времен Асикага мореходы предпринимают дальние путешествия, и к 1600 г. на Востоке осталось немного мест, где не побывали японцы, а десятилетие спустя они (то ли пираты, то ли купцы) уже во множестве торгуют или сражаются на Филиппинах, в Малайе, Сиаме и Индокитае. Сэр Эдуард Митчелборн во время каперского рейда в 1604 г. понес тяжелые потери в морском бою с японцами, а его старший штурман, исследователь Арктики Дэвис пал жертвой японских мечей. Большинство этих авантюристов были отчаянными людьми, рисковавшими не вернуться домой, но те из них, которые возвращались, привозили удивительные вещи и еще более удивительные истории, не всегда лестные для Запада. Привезенные ими и португальцами грузы изменили Японию. Мы уже говорили, что христианское учение, несмотря на изумительные первоначальные результаты, в дальнейшем не оставило заметного следа в японской жизни, и к этому мы еще вернемся, но не может быть сомнений в серьезном воздействии некоторых ввозимых товаров. Мы уже упоминали ружья, табак [1] и картофель. Другие зарубежные товары, вначале бывшие модной роскошью, вскоре стали почти необходимыми: арбузы, тыквы из Камбоджи (их до сих пор называют каботя), благовонные палочки из Фуцзяни, пологи от москитов; одно время среди богачей было повальное увлечение португальскими костюмами, точно так же, как в прежние времена придворные любили наряжаться подобно китайцам. Сохранились картины, на которых японцы щеголяют в мундирах и штанах, подобных воздушным шарам, в длинных плащах и шляпах с высокими тульями. Мы также узнаем от одного японского грамматика, что в его время было модным - и ему это очень не нравилось - употреблять в разговоре португальские слова. Отголоски тех дней до сих пор слышны в таких словах португальского происхождения, как каппа (плащ), пан (хлеб), карута (игральные карты), кастэра (Кастилия, бисквит), биидоро (витро, стекло), фурасоко (фляжка), дзюбан (gibao, рубашка), биродо (веллудо, бархат) и во множестве религиозных терминов. Из европейских знаний, пришедших в Японию в то раннее время, кроме сведений об огнестрельном оружии можно упомянуть книгопечатание. Когда Хидэёси в 1588 г. разрушил церкви в Киото, миссионеры перебрались на Кюсю, где на острове Амакуса устроили колледж и поставили печатный станок. Иностранные работы переводили на разговорный японский и печатали латинским шрифтом. Одной из самых первых книг, не считая религиозных, были "Эсопо но Фабулас", "Басни Эзопа", переведенные крещеным японцем, прокаженным, в прошлом монахом Дзэн. Их напечатали в 1593 г. [2] Книгопечатание, конечно, никоим образом не было новостью для Японии. Печать с деревянных матриц была известна с VIII в., если не раньше, а напечатанные книги существовали в десятом веке. Подвижные литеры (отлитые из металла) впервые использовали корейцы в самом начале XV в., и сведения об этом методе первоначально пришли из Кореи, а не из Европы [3]. Он не слишком понравился японцам, и они вскоре вернулись к матрицам. В целом нельзя сказать, чтобы интеллектуальное воздействие Европы на Японию в XVI и начале XVII вв. было глубоким или продолжительным. Наибольший интерес, судя по последующей истории, вызывали прикладные знания - астрономия, картография, судостроение, горное дело и металлургия, и похоже, вплоть до недавнего времени Восток всегда приветствовал наши механические устройства и был холоден к нашей философии. Изменения, происшедшие в Японии с окончанием средневековья, были результатом как внутреннего развития, так и внешних воздействий. Когда впервые читаешь о длящихся столетиями войнах, кажется, что страна должна была стать пустыней с вытоптанными полями и лежащими в развалинах городами; но при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что богатство и производительные силы скорее увеличиваются, чем уменьшаются. Возможно, доказательств такой точки зрения в целом недостаточно, но, безусловно, большинство известных фактов указывает на это, и в источниках очень мало говорится о непрерывном разорении. Что же касается разрушений, то, кроме Киото и еще одного-двух городов, пострадало немногое. Большинство городов и деревень состояли из непрочных деревянных зданий, легко сгоравших, но и легко отстраивавшихся заново. К рисовым полям, которые были не самым подходящим местом для сражений, относились с уважением, а так как Япония не была скотоводческой страной, потерь скота от вражеских фуражиров не было. Монастыри, бывшие одним из главных хранилищ богатств, в основном уцелели. Ущерб, нанесенный сельскому хозяйству, вероятно, главным образом состоял в рекрутских наборах и взимании продукции воюющими армиями, но такой ущерб, пусть и достаточно серьезный, можно восполнить за несколько лет [4]. Вместе с тем сражения, за исключением некоторых значительных битв, не кажутся чрезвычайно жестокими, о чем можно судить по числу убитых в тех битвах, о которых сохранились полные отчеты. С другой стороны, начиная с эпохи Асикага существовали некоторые причины, способствовавшие возрастанию богатства. По мере усиления борьбы феодальных князей за власть и даже за существование они должны были не только сохранять, но и увеличивать ресурсы. Поэтому мы видим, как они соперничают в зарубежной торговле, защищают своих крестьян, или поощряют местную промышленность, такую как горное дело. Все время улучшается сообщение по суше и по морю, торговля развивается в особенно благоприятных местах, таких, как Сакаи, а затем Осака. Даже опустошения, вызванные войной, иногда вносили косвенный вклад в рост торговли, так как товары из Китая завозились, чтобы покрыть нехватку собственной продукции, вызванную тем, что мужчин отрывали от работы, что мы уже видели на примере шелка-сырца. В целом, если исключить особенно разрушительную смуту годов Онин - скажем, одно поколение или чуть больше после 1467 г. - период феодальных войн в Японии нельзя рассматривать как Темные Века. За некоторыми исключениями, это было время распространения культуры и роста производства. Возможно, одним из наиболее благотворных результатов феодальной борьбы было распространение по всей стране до сих пор сконцентрированных в столице и близ нее богатств, влияния и знаний, так как эта диффузия практически устранила угрозу их полного уничтожения. Ко времени Хидэёси Япония достигла такой степени процветания, какую вряд ли знала прежде. Из этого, конечно, не следует, что основы этого процветания были надежными, и действительно, последующая история показывает одну за другой слабости экономической структуры, но внешне так называемая эпоха Момояма - период расцвета всех мирных искусств. Все свои предприятия Хидэёси задумывал с грандиозным размахом. Он повелел произвести полную поземельную перепись, возвел в 1583 г. замок в Осака, в 1586 г. Большого Будду в Киото, в 1587 г. - Дзюракудай, или Дворец Удовольствий, и в 1594 г. - дворец Момояма (известный также как замок Фусими). Подобно его кампаниям и амбициям, это были внушительные проекты, и писателям того времени едва ли хватало превосходных степеней для описания величия Хидэёси. Замок в Осака как архитектурный памятник нельзя сравнивать, скажем, с одним из великих средневековых европейских соборов, но по абсолютным размерам, усилиям, потребовавшимся на транспортировку и сборку массивных камней и бревен, он, вероятно, соперничает с любым зданием на Западе, особенно если говорить о скорости его постройки [5]. Что же касается красоты, то здесь сравнения неуместны, так как на Западе нет точного соответствия декоративной системе, основанной на искусной резьбе по дереву, обычно многоцветной, и широкому применению краски и золотой фольги для украшения простенков и ширм, характерной для японских замков и дворцов того времени. Возможно, именно ширмы и настенная живопись лучше всего представляют искусство Момояма. До нашего времени в изначальном виде уцелели немногие сооружения, но некоторые фрагменты, включающие росписи, сохранились, и они дают представление о великолепии целого [6]. Это время расцвета росписи ширм, и наиболее известными мастерами были представители школы Кано Эйтоку (1543-1590) и Санраку (1557-1635). Они создавали масштабные произведения, покрывая декоративными композициями большие полосы шелка и бумаги. На стенах, главным образом сияющих золотом, изображались голубоглазые тигры, крадущиеся через бамбуковые заросли, или многоцветные сиси - мифические чудовища, подобные львам, но привлекательные и кудрявые, скачущие среди пионов на золотом фоне. Там и пышные пейзажи, изобилующие старыми соснами и цветущими сливами, где яркие птицы садятся на фантастические скалы или плавают среди голубизны волн. Там леса, рощи и сады в великолепии листвы и цветов, бородатые драконы, извивающие затейливые тела среди блеклых облаков, сценки из придворной жизни Китая и древние герои. Как правило, анфилады комнат настолько изобилуют цветом и деталями, демонстрируют такое стремление поразить взор, что чуть ли не приближаются к вульгарности. Но определенный задор, смелые мазки кисти и великолепие композиции в целом оберегают их от этой опасности. Мастерство их исполнения полностью становится понятным лишь в сравнении с менее умелыми работами этой же школы. Их эффектные размеры и яркость очень далеки от задумчивой простоты рисунков тушью периода Асикага, авторы которых едва намекают там, где художники Момояма подчеркнуто говорят вслух. Резьба тоже не оставляет никакой недосказанности. Ворота из Момояма называют Хигураси, "Весь День", потому что можно провести целый день, изучая их изумительные детали. Что касается утвари из замка Осака, то известно, что вся она была изготовлена из самых дорогих материалов и роскошна до нелепости. Хидэёси любил пустить пыль в глаза своим гостям, один из которых сообщал, что потолки и колонны покрыты чистым золотом, что котлы, чаши, чайные чашки, ящички для лекарств - почти вся посуда была золотой, так же как и замки, засовы, петли и украшения на полках и шкафчиках, дверях и окнах. Другой автор (в 1589 г.), сообщая о земельной переписи и новой земельной ренте, отмечает, что в этом заложен источник богатства Хидэёси, и заключает: "Что же касается его использования, то даже уборные украшены золотом и серебром и расписаны прекрасными красками. Этими сокровищами пользуются, как будто они грязь. О! О!" Хидэёси хорошо понимал толк в гостеприимстве. Он ввел в обиход устройство грандиозных приемов для демонстрации своих богатств и власти, и есть веские причины предполагать, что, помимо хвастовства, бывшего его слабостью, Хидэёси намеренно подстрекал вассалов к состязанию в роскоши, надеясь таким образом их финансово ослабить и сделать менее опасными для себя. Его знаменитая Чайная Церемония Китано должным образом иллюстрирует его собственную мегаломанию и падение эстетического уровня по сравнению с эпохой Муромати. В октябре 1587 г. он публично объявил в Киото, Осака и других городах, что в следующем месяце проводит великую чайную церемонию. Приглашались все - от самых богатых вассалов до беднейших крестьян, которым было сказано, что необходимо принести с собой только котелок, чашку и циновку для сидения. Праздник продолжался десять дней, были представления, музыка и танцы. Хидэёси и другие знаменитые коллекционеры демонстрировали свои художественные ценности. Он, по-видимому, имел склонность к чудовищным сборищам, так как известно также о цветочных приемах и других праздниках, устраивавшихся с гигантским размахом. Один из них проводился с такой щедростью, что на средства, собранные многочисленными гостями, был отремонтирован и расширен древний храм (Самбоин), счастливым итогом чего являются сохранившаяся доныне группа прекрасных зданий и очаровательных садов в окрестностях Киото. В другом случае он дал прием, на котором гостям вручались подносы с грудами золота и серебра, и некоторые получили тысячи больших золотых монет. Несомненно, такая неслыханная экстравагантность была в основном плодом мании величия Хидэёси, но, по-видимому, она соответствует духу времени. То были удалые дни Японии, и в них почти не заметны та мелочность, то отсутствие грандиозных планов и смелого исполнения, которое иногда считают слабостью национального характера. Поучительно проследить эволюцию чайной церемонии со времен первых сёгунов Асикага. При них это был аристократический культ, несомненно, дорогой но, по существу, относящийся к умеренному эстетизму. При Нобунага и Хидэёси он становится проявлением хвастовства, почти пародией. Богатые даймё с безрассудством соревнуются в приобретении пиал, чайников и тому подобных принадлежностей ритуала чаепития. Цены стремительно росли, и фантастические суммы платили за вещи, возможно, прекрасные, но обязательно редкие. Мацунага Дандзё, один из губернаторов Нобунага, предпочел перед самоубийством разбить вдребезги драгоценный чайник, лишь бы он не достался коллекционеру-конкуренту. Такигава Кадзумаса, один из доблестнейших полководцев Нобунага, назначенный в важную, но отдаленную провинцию, пишет другу в столицу: "Я негаданно угодил в ад", - и объясняет, что он вдали от культурного общества, и нет близких друзей, сведущих в чайной церемонии, с которыми он мог бы говорить о возвышенном. Преуспевающие люди той энергичной эпохи не знали меры даже в учтивых манерах. Однако отход от утонченной эстетики Муромати был только временным, и пока феодальные высочества предавались горделивому хвастовству, формировались более строгие каноны. И со временем, надо заметить, им уступили. Среди наиболее известных фигур эпохи Момояма был Сэн-но Рикю, специалист по составлению букетов, мастер чайных церемоний и арбитр вкусов. Он состоял в таких же отношениях с Хидэёси и его двором, как в свое время Сэами при сёгуне Ёсимицу. Он оказал сильное влияние на развитие стиля строгой красоты в искусстве, особенно керамическом, так как чайные пиалы, чайники и другая посуда должны были точно соответствовать особым вкусам чайного ритуала. То было время прославленных керамистов Сёндзуи, Тёю и Рокубэя, художников, демонстрировавших поразительную виртуозность в проработке формы и соблюдении цвета глазури [7]. Их работа должна была удовлетворять самых привередливых заказчиков, содрогающихся даже при малейшем намеке на витиеватость, потому что красота их посуды зачастую строга до нарочитости. Однако были и другие керамисты, чьи работы были более популярны. Во время похода в Корею японцы были поражены великолепием корейского фарфора и фаянса, и некоторые военачальники Хидэёси привезли с собой в Японию корейских ремесленников и построили в своих владениях гончарные мастерские. Именно благодаря их начинаниям мы имеем такие прославленные сервизы, как Сацума, Набэсима, Яцусиро, Имари и т.д., которые, несмотря на то, что в строгом смысле слова не являются "чайной" посудой, демонстрируют великолепный спектр форм, цвета и композиции рисунка. И хотя признается, что в целом они не достигали высот китайских шедевров, следует помнить, что японские мастера сталкивались с техническими трудностями, главным образом с нехваткой сырья, с которыми китайцы не сталкивались. Тем не менее только этим трудно объяснить тот любопытный факт, что японцы, всегда так энергично соперничавшие с Китаем в сфере искусства, в развитии керамики отставали от него на столетия, по крайней мере до времен Хидэёси. Прежде в употреблении обычно была посуда из лака или простой глины, но с этого времени безопасные перевозки, а главное - появление процветающих городских общин обусловили увеличение потребностей в прекрасном фарфоре. Возможно, это запоздалое развитие керамического искусства и следует рассматривать как предвестие эпохи мира, когда хрупким и прекрасным вещам не угрожает уничтожение. Главные политические события эпохи Сэнгоку 1534 - Родился Ода
Нобунага (ум. в 1582 г.). ПРИМЕЧАНИЯ [1] Табак приняли с почти
бешеным энтузиазмом. Но его также осуждали
моралисты, такие как суровый ученый конфуцианец
Хаяси Радзан, сам, однако, признававший, что не
смог побороть эту привычку. Курение стало
настолько популярным, что в нем усмотрели
опасность для общества, и в 1609 г. (за десять лет до
"контрмеры" Якова I против подлого табака)
его запретили эдиктом, который, однако, не имел
действия, хотя повторялся в последующие годы три
или четыре раза. Его единственным результатом
было появление контрабанды, и некоторое время
табак продавался под названием
"Длиннолистовой чай". |
| Часть первая. РАННЯЯ
ИСТОРИЯ Глава I. Истоки Глава II. Ранние мифы и хроники Глава III. Ранняя религия Ямато Глава IV. Освоение китайской науки Глава V. Культурные связи и реформа Тайка Часть вторая. ПЕРИОД
НАРА Часть третья. ЭПОХА ХЭЙАН |
Часть четвертая.
КАМАКУРА Глава XIV. Развитие феодализма Глава XV. Регенты Ходзё Глава XVI. Религия, искусство и литература Часть пятая. МУРОМАТИ Часть шестая. ЭПОХА СЭНГОКУ Часть седьмая. ПЕРИОД ЭДО |