|
 |
Дж. Б. Сэнсом |
|
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ |
Политическая сцена Период с конца XV по конец XVI века японские историки называют Сэнгоку дзидай (эпоха войны в стране). В действительности война в тех или иных областях продолжалась с очень незначительными перерывами на протяжении всего XV в., но с начала смуты годов Онин (1467) она стала носить, так сказать, эпидемический характер, и в течение нескольких лет в Японии не оставалось провинций, в которых не происходило бы вооруженной борьбы феодалов или монастырей. Страна в очередной раз, как и в конце эпохи Камакура, погрязла в борьбе за перераспределение феодальной власти, но в этом случае ей предстояло стать решающей и окончательной. При первых сёгунах Асикага вследствие слабости как гражданского, так и военного руководства многие могущественные семьи захватили большие территории, где стали практически независимыми правителями. К концу XV в. в Японии создалась ситуация, которую можно назвать "усеченным" феодализмом. В провинциях сложились иерархические пирамиды, тогда как общенациональная иерархия оставалась неувенчанной, поскольку ни император, ни сёгун не могли навязать свою волю хозяевам провинций, являвшимся, хотя они и изображали верность трону и даже сёгуну, в действительности автономными князьями, владевшими собственными землями, правившими собственными вассалами, содержавшими собственные армии и издававшими собственные законы. Уже отмечалось могущество некоторых из этих великих домов, например, Ямана, достигших высокого положения в начале эпохи Муромати и затем пришедших в упадок. Можно упомянуть множество других, чьи имена занимают много места в средневековых анналах, таких как Такэда и Уэсуги, Оути и Амако, Датэ и Имагава. Эти правители, амбициозные и жаждущие земли, постоянно стремились увеличить свои владения захватами или союзами, и поэтому мир в таких условиях зависел от ненадежного баланса сил. Такое положение вещей было явно нетерпимым, и создание зрелой феодальной системы, когда появилась бы группа, добившаяся доминирующего положения, требовало дальнейшей борьбы. Борьба оказалась столь масштабной и затянувшейся, что для полного ее описания потребовались бы тома, но главные ее черты можно набросать кратко. Накануне смуты Онин (1467) в Японии было около 260 феодальных домов (даймё). К 1600 г. все они, за исключением дюжины или около того, исчезли или утратили значение, в то время как вместо них вошли в силу в несколько меньшем числе другие семьи, часто начинавшие как вассалы и второстепенные вассалы, а иногда поднявшиеся из полной безвестности. Сохранившиеся дома происходили по большей части из семей, окопавшихся на западных и северо-восточных окраинах Японии, где центральной власти было нелегко до них добраться. Такими были дома Симадзу в Сацума, Намбу в Муцу, Уэсуги в Этиго или, позже, в Дэва. Помимо них, была новая феодальная аристократия, возникшая за столетие войн, и к 1600 г. Япония, без преувеличения, обновилась, если рассматривать личный состав господствующего класса. Один авторитетный ученый утверждает даже, что нынешнему японцу, желающему изучать свою цивилизацию в свете национальной истории, не стоит заниматься эпохами до смуты Онин, потому что предшествующее - все равно что история зарубежного государства. Это крайность, но она показывает, какие далеко идущие политические и социальные изменения принес тот беспокойный век. Для иллюстрации его бурных потрясений приведем один пример. Семья Оути добилась в XII в. влияния в провинции Суо, и при Асикага стала чрезвычайно могущественной. Оути играли значительную роль в династической борьбе и других важных политических вопросах, их военная сила была такова, что соседние феодалы не отваживались нападать на них, и они управляли огромными территориями, включавшими по меньшей мере шесть провинций. В их владениях располагался укрепленный город Ямагути, где была важная гавань и куда из разрушенной столицы, как уже упоминалось, перебрались ученые и придворные аристократы. В начале XVI в. Ямагути был цветущим центром культуры и даже элегантности, и св. Франциск Ксавье, останавливавшийся в 1551 г. во владениях Оути, называет его королем и самым могущественным сеньором в Японии. Однако спустя лишь десятилетие дом Оути практически исчез, и его место занял дом Мори. Мори происходили от Оэ Хиромото, чиновника из Киото, служившего советником правительства Ёритомо в Камакура. В 1550 г. они были мелкими вассалами Оути, всего лишь с тысячью подданных. Накануне 1600 г. они не только управляли всеми владениями своего прежнего господина, но и присовокупили к ним земли его главных соперников, Амако, таким образом доминируя в тринадцати провинциях; вплоть до реставрации 1868 г. они оставались в числе пяти самых могущественных семей Японии. Подобное происходило по всей Японии. В первой половине XVI века шел был процесс разрушения. Прежние группировки рушились, их составляющие, если не были уничтожены, перегруппировывались. Затем, по мере выхода из борьбы слабейших элементов, произошла определенная реинтеграция, и во второй половине столетия, к 1560 г., конфликт свелся к соперничеству полудюжины групп и завершился примерно к 1600 г. завоеванием верховенства одной из них. В известном смысле стремление к порядку и единству было неизбежным результатом хаоса, последовавшего за смутой годов Онин, так как японцы - слишком энергичный и слишком здоровый народ, чтобы терпеть неограниченную анархию, а их страна слишком мала, чтобы содержать двух господ. На самом деле, как мы увидим, войны и политический беспорядок XVI в., несмотря на вызванные ими разрушения и потери, не повлекли за собой уничтожения государственных институтов. Однако, хотя восстановление стабильного центрального управления, возможно, и явилось результатом работы естественных сил, эти силы действовали через посредство великих людей, чьи личные таланты востребовало время. Главными среди них были Ода Нобунага, Тоётоми Хидэёси и Токугава Иэясу, и их краткие биографии служат как перечислением их достижений, так и изложением истории периода переустройства, завершившегося неоспоримым господством сёгуната Токугава после 1615 г. Ода Нобунага (1534-1582) вышел из семьи феодального князя неизвестного происхождения из провинции Овари, в начале XVI в. упрочившего свое положение за счет соседних землевладельцев и накопившего достаточное богатство и военную силу. Нобунага, имея такую стартовую позицию, благодаря смелой и искусной стратегии смог разгромить нескольких сильных врагов и, встав таким образом в один ряд с крупными князьями, устремился к цели, которой все они домогались от императора, - полномочий сёгуна или по меньшей мере должности его заместителя. Можно предположить, что воин достаточно сильный, чтобы претендовать на эти полномочия, и без того уже был очень влиятелен, и титул имел бы для него лишь декоративное значение. Но должность сёгуна по-прежнему сохраняла высокий престиж и обеспечивала, по крайней мере теоретически, командование всеми вооруженными силами империи. Вследствие этого любой магнат, сопротивлявшийся сёгуну, формально был мятежником, и этот факт, хотя и не мог напугать наиболее смелых противников, заставлял задуматься, прежде чем напасть на представителя трона. Это давало обладателю титула значительное превосходство над равными в других отношениях соперниками. Поэтому Нобунага, укрепив свои позиции в провинциях Овари, Микава и Мино победами в сражениях и обезопасив себя матримониальными и другими альянсами, обратил на себя внимание императора (Огимати). Тот, сильно нуждаясь в средствах, вспомнил, что отец Нобунага приходил на выручку нуждающемуся двору в предыдущем царствовании. В 1562 г. и снова в 1567 г. он тайно обращался за помощью к Нобунага, который в это время, несмотря на некоторые неудачи, продолжал расширять свое влияние, и Киото был теперь в пределах его досягаемости. Тем временем сёгун Асикага Ёситэру покончил жизнь самоубийством в своем объятом пламенем дворце после нападения мятежных магнатов. Ёсиаки, его брат и предполагаемый наследник, бежал. Нобунага с необходимыми предосторожностями вступил в Киото, занял город и посадил в качестве сёгуна Ёсиаки. Вскоре он сам стал сёгуном de facto, и дом Асикага больше не правил [1]. Тем не менее он еще никоим образом не подчинил всех противников. На севере, востоке, юге и западе находились враждебные князья, каждый из которых даже поодиночке был равен ему в военной силе. У него, однако, имелось определенное, хотя и рискованное преимущество положения в центре и данные императором полномочия, и он был чрезвычайно удачлив в выборе своих соратников, потому что и Хидэёси, его верный полководец, и Токугава Иэясу, его союзник, были гениальными людьми. Хидэёси, сын асигару, служившего семье Ода, вступил в армию Нобунага рядовым воином, но быстро продвинулся по службе. Иэясу был мелким вассалом дома Имагава, и когда его господин был разбит Нобунага, он перешел на сторону Ода, женил своего сына на дочери Нобунага и оставался его ближайшим помощником на протяжении всех его войн. Перед ними стояла задача покорить или склонить на свою сторону наиболее сильных противников, и хотя здесь невозможно перечислить все их победы, необходимо упомянуть, что в 1573 г. они разгромили мятежных вассалов в Этидзэн и Оми, угрожавших их тылам, и стали господствовать во внутренних провинциях. Но власть их была ненадежной, и удерживали они ее в большей степени благодаря удаче Нобунага, а не его талантам, так как два его наиболее опасных и способных врага умерли в расцвете лет - Такэда Сингэн из Каи в возрасте 53 лет в 1573 г. и Уэсуги Кэнсин из Этиго в возрасте 49 лет в 1578 г. Заслуживает внимания тот факт, что, хотя у Нобунага оставались другие сильные враги, он теперь сосредоточил все силы на подчинении буддийского монашества. Не только монахи с горы Хиэй, чьи воинственные традиции уже упоминались, но также и другие монастыри встали на сторону соперников Нобунага и время от времени создавали ему большие затруднения. Иногда утверждают, что к концу XV в. буддийская община была близка к достижению высшей светской власти в Японии, но существенных оснований для столь высокой оценки ее силы нет. Во многом она была точно такой же жертвой схизм, как феодальные воины - жертвами борьбы партий, и ни один монастырь не обладал достаточной силой, чтобы без посторонней помощи справиться с каким-либо князем более чем скромного достатка. Некоторые монастыри были превосходно укреплены, но не были организованы для ведения продолжительных кампаний, и даже если бы они попытались добиться военного господства, едва ли можно представить, что феодальные владетели присягнули бы на верность буддийскому духовенству, что они и для сёгуна делали крайне неохотно. Хотя о гонениях на религиозной почве сведений очень мало, вся средневековая история Японии показывает, что феодальные лидеры никогда не допускали вмешательства религиозных институтов в главные политические дела. В вопросах веры они были терпимы и правоверны даже до абсурда, и талантливые духовные лидеры несомненно влияли на них, но достаточно лишь просмотреть сведения о таких политизированных богословах, как Нитирэн, чтобы понять, что их деятельность немедленно пресекали, когда она сталкивалась с интересами феодалов. Действительно, бакуфу многое терпело от монастыря Хиэйдзан, главным образом по причине суеверного страха, но набеги монахов на столицу имели лишь местное значение, а лишь только они начали принимать участие в конфликте за феодальную власть, как набирающие власть военные безжалостно обрушились на монахов и навсегда уничтожили их как политическую силу. В 1571 г. Нобунага отправил войска подчинить беспокоившие его примерно годом ранее непокорные монастыри в Сэтцу, а что касается монастыря Хиэйдзан, то хотя некоторые его соратники и не решались предпринимать меры против такого святого места, он окружил монастырь и сжег все три тысячи построек. Едва ли кто из монахов спасся от огня и меча, все земли были конфискованы, а у подножия горы, чтобы предотвратить возрождение монастыря, Нобунага построил мощный замок. Возможно, это крайний пример решительных методов Нобунага, но на протяжении всей своей деятельности он демонстрировал неослабевающую враждебность ко всем великим буддийским сектам, за тем лишь исключением, что у него были довольно хорошие отношения с некоторыми монахами секты Дзэн. В 1581 г. он сжег монастырь в Идзуми, сопротивлявшийся межеванию своих земель, и в том же году угрожал уничтожением большому сингонскому монастырю на Коя-сан за то, что тот укрывал его врагов. Самыми упорными противниками были, однако, так называемые монто, или икко, которые, как мы знаем, закрепились в Исияма Хонгандзи в Осака, не подчиняясь светской власти, и в течение XV в. поднимали частые восстания. В XVI в. фанатики икко сильно затрудняли Нобунага покорение противников, с которыми они часто вступали в союзы. В конце концов, несмотря на упорное сопротивление, он победил их. Икко были очень сильны в Микава, где в течение нескольких лет после 1560 г. они наносили сильные удары Иэясу, прежде чем тот с помощью соперничавших сект смог подавить их. Нобунага в собственной провинции Овари в 1571 г. был разгромлен войском икко, трижды безуспешно атаковал их на следующий год и наконец разбил их с помощью одной из подлых уловок, столь распространенных в те дни. Под предлогом переговоров о перемирии он выманил их из крепости, на них напали из засады и вырезали. Затем (1572) он проследовал в провинции Кага и Этидзэн, где наконец уничтожил власть братств икко, продержавшуюся после победы над феодальным владетелем Тогаси почти сто лет. Но даже теперь Нобунага до конца не подчинил эту упорную секту, так как она удерживала укрепленный монастырь Изначального Обета, великий Хонгандзи в Исияма, который после разрушения в 1465 г. монахами из Хонгандзи в Киото стал ее штаб-квартирой. Впервые Нобунага попытался овладеть крепостью в 1573 г., но его военачальники были отброшены, и он так и не смог взять ее ни штурмом, ни хитростью, хотя настойчиво в течение десяти лет использовал оба метода и однажды, как сообщают, отправил туда армию в 60000 воинов. В результате был достигнут компромисс, и Хонгандзи перевели в другой округ. Могут возразить, что если секта икко смогла сопротивляться такому мощному военному натиску, то вряд ли можно утверждать, что буддийская иерархия не была способна в то время на узурпацию светской власти. Однако следует помнить, что военные победы монастырей в основном зависели от их союзов с феодалами, которые приветствовали любую помощь в их междоусобицах и в равной мере с готовностью вступали в союз, если это служило их цели. Тем, что Хонгандзи выстоял, он обязан своим мощным укреплениям, а также поддержке, которую получал от главных соперников Нобунага - дома Мори на западе и Такэда на востоке [2]. Более того, секта икко, ближе всего подошедшая к победе над властью феодалов, в середине XVI в. в некоторых отношениях едва ли вообще была религиозным учреждением. Ее настоятели и монахи не соблюдали правил, они не постились, вступали в браки, принимали такое же участие в делах, как и любой мирянин, и до некоторой степени приближались к типу феодального землевладельца, с которыми они боролись. Несомненно, некоторые крупные деятели, такие как Коса (Кэннё), настоятель Хонгандзи, стремились к светской власти, но фактом остается то, что они ее так никогда и не достигли, и не могли достичь. После подавления религиозных общин, хотя и не окончательного, Нобунага и его полководцам оставалось покорить крупных феодалов в центральной и западной Японии. Его ставка располагалась теперь в крепости Адзути в провинции Оми, и он мог спокойно покидать свою базу близ столицы, поскольку это был новый мощный замок, построенный в 1576-1579 годах, первый замок такого рода в Японии. Подобно всем японским зданиям того времени, это было деревянное сооружение, но оно стояло на массивном каменном основании двух с лишним метров высотой. Замок значительно превосходит все предшествующие оборонительные сооружения и, вероятно, строился под влиянием западных образцов, так как огнестрельное оружие к этому времени было известно в Японии уже более поколения, а после первого прибытия португальцев в 1542 г. появились и некоторые знания о европейских методах ведения войны. Биография Нобунага не будет полной, если не рассказать о его отношениях с этими пришельцами, миссионерами-иезуитами, сыгравшими значительную роль в Японии его времени, но сперва продолжим перечисление его военных предприятий. Кампания против дома Мори была доверена главным образом Хидэёси, который с отборным войском выступил из Адзути в 1577 г. За пять лет он вытеснил Мори из семи центральных провинций, но положение его было очень сложным, когда внезапно в 1582 г. Нобунага погиб от руки одного недовольного вассала. К моменту своей смерти он властвовал более чем над половиной провинций, группировавшихся вокруг столицы и потому являвшихся стратегически наиболее важными. Тем не менее его позиции не были неприступными. Требовалось еще много войн и дипломатических усилий, чтобы Япония вновь смогла объединиться. Какое-то время Хидэёси угрожали опасности, как со стороны врагов, так и прежних союзников. Произошел разрыв с Иэясу, но после они пришли к соглашению и совместно завершили работу, начатую Нобунага. В 1584 г. Хидэёси назначили регентом, хотя сам он предпочел бы стать сёгуном. Бессильный и безденежный двор продолжал оставаться источником желанных почестей, что подтверждает тот факт, что лишь годом раньше Хидэёси с благодарностью принял от императора четвертый ранг, обычно дававшийся младшим государственным советникам. Теперь он начал убирать препятствия, еще стоявшие на его пути к полному военному господству над Японией. Он подавил беспокойный монастырь Нэгоро в Каи, принадлежавший секте Сингон, монахи которого были вооружены аркебузами, и угрожал монастырю Коя-сан, но пощадил его. Он заключил союз с некоторыми феодалами на севере и затем отправился покорять великий дом Симадзу из Сацума на Кюсю. Настолько велика была слава и сила этого дома (происходившего от управляющего имением придворного аристократа XII в.) и так далек и труден путь, что, когда он призвал все провинции помогать ему в формировании армии из 250000 воинов и в ее обеспечении, это заняло целый год [3]. Хидэёси сначала сделал щедрые предложения Симадзу, но те их отвергли. Тогда он двинул свою армию и без особых затруднений заставил вождей Сацума сдаться и принести вассальную присягу. Он потребовал заложников и разделил Кюсю между своими вассалами и местными князьями, но с Симадзу он обошелся милостиво, возвратив им значительную долю их земель в качестве нового ленного пожалования. Это было в 1587 г. Оставалось покорить
лишь двух могущественных князей, все еще не
подчинявшихся императору или, вернее, его
регенту. Это были Датэ, с крепостями в Муцу и Дэва,
и Ходзё в Идзу, Сагами и прилегающих областях.
Последняя семья не имеет отношения к регентам
Ходзё, хотя в отдаленном прошлом у них были общие
предки, и получила известность приблизительно с
1500 г. Хидэёси, по своему обыкновению, сначала
сделал им дружеские предложения, которые были
отвергнуты, а затем приступил к их подчинению с
величайшей тщательностью и доскональностью. Три
колонны (общей численностью в 200000 человек)
выступили из Киото разными маршрутами на
крепость Ходзё Одавара. Замок был хорошо
укреплен и стойко сопротивлялся, поэтому Хидэёси
пришлось задержаться для продолжительной осады.
В монастыре Кодайдзи в Киото сохранилось письмо,
написанное Хидэёси в лагере под Одавара своей
жене. Приводим его в отрывках: Крепость пала в июле, и
Датэ, узнав об этом, решили присягнуть на
верность Хидэёси. Впервые более чем за столетие в
Японии наступил мир. Но вскоре Хидэёси снова стал
подумывать о войне. За год или два он возродил
проект, который, по-видимому, задумал во время
кампании против Мори, а именно - завоевание Китая
[4]. В 1593 г. китайские послы прибыли в Японию договариваться о мире, который не заключался окончательно до 1596 г. Когда китайская миссия прибыла в замок в Осака, послы передали письмо от минского императора, наделявшего Хидэёси титулом правителя Японии, написанное в таком покровительственном тоне, что тот пришел в ярость и отправил послов ни с чем. Однако вскоре его гнев, видимо, обратился на несчастных корейцев, и в 1597 г. он вторично отправил армию в Корею. Она столкнулась с сильным сопротивлением корейских и китайских войск и испытывала серьезные затруднения со снабжением продовольствием. К концу 1598 г. японцы выиграли несколько крупных сражений и истребили тысячи китайских и корейских воинов. Обе стороны были истощены и начали мирные переговоры, когда пришло известие о смерти Хидэёси (в сентябре 1598). Вскоре после этого захватчики отступили, и с тех пор до новейшего времени Япония отказалась, насколько возможно, от надежд на завоевание других стран, так как только одна эта заморская авантюра продолжалась шесть лет и стоила множества жизней и огромных средств. После смерти Хидэёси, как и следовало предполагать, последовал жаркий спор о том, кто станет его преемником. Политическая история следующих нескольких лет запутана и отчасти неясна, и ситуация свелась к единоборству между Токугава Иэясу и его союзниками, с одной стороны, и группой непокорных магнатов - с другой. Среди врагов Иэясу были такие могущественные семьи, как Мори, Симадзу и Уэсуги, которые, несмотря на то что Хидэёси их подчинил, так и не были до конца сломлены. Решающая проба сил произошла в великой битве при Сэкигахара в октябре 1600 г. Иэясу победил и сразу же приступил к перераспределению владений, которое должно было обезопасить его от дальнейших случаев неповиновения. В ходе этой деятельности он столкнулся с упорным сопротивлением и лишь в 1615 г., уничтожив при осаде замка Осака партию, все еще поддерживавшую притязания семьи Хидэёси, завоевал для дома Токугава господство над Японией, продолжавшееся двести пятьдесят лет. Первые контакты с Западом Таковы были главные политические события столетней гражданской войны. Рассмотрим теперь некоторые важные аспекты общественного и государственного значения этих событий. Деятельность Нобунага носила главным образом разрушительный характер и расчищала место для строительства нового здания, которое начал Хидэёси и завершил Иэясу. Однако во время его жизни начались события, оказавшиеся значительными для дальнейшей истории. В 1542 г. - дата до конца не определена - троих португальцев, совершавших плаванье на джонке в Лиампо, тайфуном унесло на север, и они высадились на Танэгасима, маленьком острове у берегов Осуми, бывшем тогда частью владений Симадзу. Их гостеприимно встретили, а аркебузы, которые у них были, вызвали величайший интерес. Японцы, никогда не видевшие огнестрельного оружия, сразу же принялись его копировать, и после того в течение столетий мушкет в Японии называли "танэгасима". Новость о появлении этих незнакомцев, их оружии и других замечательных вещах быстро распространилась в соседних княжествах, а португальцы из поселений на китайском побережье и в Малайзии, услышав об открытии Японии, сразу же начали снаряжать экспедиции для торговли на новом рынке. В течение двух лет - определенно ранее 1549 г. - португальцы не только плавали на Кюсю, но их купцы добрались даже до Киото, который они описывали как город из 96000 домов - интересное подтверждение других сведений о том, что население столицы, несмотря на страшные разрушения, вызванные смутой годов Онин, составляло свыше полумиллиона человек, значительно больше, чем в любом европейском городе той эпохи. Через несколько лет за купцами последовали священники-иезуиты из миссий в Макао и Гоа. Все купцы были португальцами, а все миссионеры - иезуитами, так как следует помнить, что у Португалии в то время была подтвержденная Папой монополия как на духовную, так и на коммерческую деятельность на Востоке, а Общество Иисуса, образованное в 1540 г., свои первые семинарии основало на территории Португалии. Два этих факта имеют важные последствия в истории отношений Японии с Западом, так как первые контакты с европейскими торговцами открыли для нее международную торговую конкуренцию на стадии вооруженной агрессии, а первые знания о христианстве японцы получили от наиболее воинственного и бескомпромиссного из его орденов. В 1549 г. Франциск Ксавье с двумя испанскими иезуитами высадился в Кагосима, где с разрешения повелителя Сацума начал проповедовать. Тот факт, что чужестранцу, проповедовавшему чуждое учение, не только не мешали, но его даже поощряли все слои общества, включая буддийских монахов, с уважением слушавших то толкование католической веры, какое способны были дать португальцы, говорит о большой религиозной терпимости японцев. Вскоре Ксавье крестил 150 обращенных, но их представление о новой религии несомненно было очень смутным, так как японский язык сложен, а доктрины христианства очень трудно объяснять [5]. Возможно, именно потому, что первые обращенные не совсем понимали, что влечет за собой новая вера, иезуиты добились такого стремительного успеха в самом начале своей деятельности. По крайней мере, один ранний японский официальный документ сообщает, что они проповедуют закон Будды. Их обряды напоминали буддийские, а их учение, вероятно, казалось какой-то формой амидаизма или почитанием милосердного божества наподобие Каннон. Но для быстрых успехов христианства существовали и другие, более веские причины. Первой из них по времени и, как считают некоторые, по значению было стремление крупных феодалов извлечь выгоду из торговли с иностранцами. Мы уже видели, как важен стал этот мотив, и из японских и португальских источников совершенно ясно, что многие феодалы Кюсю давали особые льготы миссионерам потому, что видели уважение, которое оказывали духовенству торговцы, и таким образом надеялись привлечь купеческие корабли в свои гавани. Оказывается, в течение нескольких лет после прибытия Ксавье владетели один за другим приказывают своим людям с уважением относиться к иезуитам и даже en masse принимать христианство. Князья, владевшие гаванями на Кюсю - Кагосима, Хирадо, Омура, Фунай - в соперничестве за покровительство иностранным купцам иногда доходили до гонений на буддистов, но как только они обнаруживали, что корабли не приходят, они прогоняли миссионеров и приказывали подданным вернуться к прежней религии. Они не всегда были несправедливы в резкой перемене настроения, так как иезуиты не считались с чувствами других и их рвение часто принимало форму агрессивного фанатизма, хотя следует допустить, что они демонстрировали великолепную отвагу, которая, несомненно, приносила им уважение сословия воинов. Ксавье самому в 1550 г. приказали покинуть Сацума, в то время очаг правоверного буддизма, главным образом из-за его нетерпимости, оскорбившей в конце концов буддийских монахов, а в Ямагути, столице владений Оути, он допустил грубую ошибку, настаивая на том, что все умершие, не бывшие христианами, будут вечно гореть в аду. Для народа, который никогда серьезно не верил в пламя ада и который крайне почтительно относится к памяти своих предков, такие заявления были отвратительны, и не удивительно, что диспуты Ксавье вызвали ропот в городе, где было много ученых монахов, и что христианство запретили во владениях Оути. Однако Франциск Ксавье и его товарищи вынесли весьма полезный урок из общения с западными феодалами, обнаружив, что в Японии благосклонность князей творит почти чудеса. Поэтому они отправились в Киото, намереваясь получить покровительство императора, но город переживал агонию войны, и никого из властей предержащих им не удалось увидеть. Ксавье покинул Японию в 1552 г., и в течение последующих нескольких лет иезуиты добились весьма скромных успехов, обращая в веру в одних местах и вызывая опасный антагонизм в других. Их новообращенными были главным образом люди низкого сословия, которым они оказывали медицинскую помощь. Миссионерский отчет за 1576 г. признает, что ни один влиятельный человек не осмелился принять Евангелие, а в одном княжестве за двадцать лет единственным благородным человеком, принявшим христианство, был исцеленный ими от сифилиса. Но вскоре положение иезуитов улучшилось, так как им удалось обратить в веру нескольких князей, заставивших своих вассалов последовать их примеру. Почти все их успехи были достигнуты в западной Японии, во владениях мелких правителей, которые то ли из фанатизма, то ли из желания торговать без колебаний изгоняли буддистов. Вскоре, однако, иезуиты добились некоторых результатов и в окрестностях Киото, куда по приглашению тэндайского настоятеля с горы Хиэй, заинтересовавшегося новой сектой, в 1559 г. приехал иезуит по имени Вилела. В столице вопрос о торговле не был насущным, и о христианах судили по их личным качествам и по достоинствам учения, которое они проповедовали. Постепенно, после обескураживающего начала, когда их встретили в штыки хиэйдзанские монахи, традиционные ненавистники новых сект, маленькая группа иезуитов, не более дюжины, начала скромное восхождение в верхние слои общества и, несмотря на ненависть некоторых кругов, получила высокую оценку наверху. Их принял сёгун, они обратили в веру множество мелких князей, которые стали самыми ревностными христианами, а их семейные связи оказались очень ценными для миссионеров. Не раз за годы пребывания в Киото и внутренних провинциях, во времена, когда постоянно лилась кровь и жизнь была дешева, их спасали верные друзья, которые не все были христианами. Наконец, в 1568 г. их принял Нобунага, находившийся тогда почти в зените славы, и отнесся к ним с любезностью, удивившей тех японцев, которые знали его только как непреклонного, бессердечного повелителя. С этого времени и до своей смерти Нобунага помогал миссионерам, и они преуспевали, пользуясь его благосклонностью, поскольку то, что император в угоду монахам Тэндай запретил христианство, почти ничего не значило. Нобунага был самым могущественным правителем Японии, а иезуитов с легкостью допускали к нему, и иногда он в приватной обстановке обедал с ними или без приглашения приходил в семинарию, которую они организовали для юношей из знатных семей. Вряд ли нашелся бы более интересный рассказ, чем описание (которое можно было бы собрать воедино из записей иезуитов и из японских источников) жизни этих чужестранцев в экзотическом окружении иноземного двора, вступивших в близкие отношения с могущественным автократом, внимательно наблюдающих и даже принимающих участие в волнующих событиях. Однако их количественные приобретения не впечатляют. Их отчет в Рим в 1582 г. сообщает об общем числе обращенных по Японии в 150000 человек, большинство из которых проживало в княжествах Кюсю, чьи правители обязывали подданных принимать христианство. Существует множество рассуждений по поводу мотивов, которыми руководствовались Нобунага и другие военачальники, терпя и даже поощряя проповедников-иностранцев. Каждый историк стремится выбрать только одну причину и пренебречь другими. Экономические мотивы уже упоминались, и совершенно ясно, что иезуиты недалеко бы ушли без стимула торговли, предложенного их соотечественниками. Но этого недостаточно для объяснения, почему Нобунага проявил не только терпимость, но и безусловную милость и дружелюбие. Однако, если внимательно приглядеться к его положению, то его мотивы станут очень понятны. Во-первых, он был самодержцем, который не мог позволить себе близости со своими вассалами, и, вероятно, приветствовал людей с сильным характером и высокими знаниями, которых ему не надо было опасаться. Есть много доказательств, что он восхищался их храбростью. Эти иезуиты могли быть безжалостно нетерпимы, но они придерживались строгого устава, были воспитанны, образованны и слегка надменны - словом, обладали всеми теми качествами, которыми в феодальной Японии больше всего восхищались. По этим причинам, а может быть, и потому, что нечто в японском характере соответствует латинскому темпераменту, похоже, ни один европеец в то время не мог произвести такого благоприятного впечатления на японца, как испанец-иезуит [6]. Очевидно, что одной из причин, почему Нобунага нравились христиане, была его ненависть к буддистам. Все то время, когда он общался с иезуитами, он был занят подавлением бунтующих сект, разрушением монастыря Хиэйдзан в 1571 г. и нападениями на силы икко в Осака. Несмотря на то, что его объединяла с иезуитами ненависть к буддийским монахам, и то, что буддизм того времени демонстрирует явные признаки деградации, нельзя сказать, чтобы Нобунага активно содействовал христианству как религии. Время от времени он посещал проповеди и, как правитель, хорошо относился к любой религии, способствовавшей доброму поведению и повиновению. Но он благоволил к миссионерам потому, что они были полезны и нравились ему, и больше интересовался их светскими знаниями, чем догмами. Он любил беседовать с ними о Западе, и, конечно, ему нравилось получать в подарок западные вещи. Его сохранившийся боевой шлем украшен повязкой из малинового сукна португальской или фламандской работы. В целом, хотя христианство обрело в Японии и святых, и мучеников, оно оставило ничтожный след в национальной жизни и определенно оказало меньшее воздействие на мысли и чувства японцев, чем философия Чжу Си. Некоторыми материальными преимуществами западной культуры японцы не замедлили воспользоваться. Возможно, справедливо суждение, что картофель и табак - блага, введенные европейцами, приветствовались сильнее, чем их доктрины [7]. Такие предметы, как часы, глобус, географические карты и музыкальные инструменты, вызывали большое любопытство, и некоторые ученые интересовались западными естественнонаучными представлениями, но едва ли можно сказать, что японцы столь же жадно усваивали европейский образ мысли, как в VII в., когда они перенимали целиком всю китайскую культуру. У них явно не было никакой склонности к умозрительной философии, которую они, как пишет европейский наблюдатель конца XVII в. (Кемпфер), считали забавной игрой ленивых монахов, хотя то, что он называет "моральной стороной" философии, японцы очень высоко ценили. Высочайший триумф западной мысли, великий дар, который Европа могла бы им тогда дать, они либо не были готовы, либо не желали принимать, потому что, говоря словами того же автора, они "не смыслят ничего в математике, особенно в ее более серьезных теоретических разделах" [8]. Иногда утверждают, что появление огнестрельного оружия революционизировало военное дело в Японии и очевидно помогло становлению класса воинов-пехотинцев асигару, изменило стратегию, способствовало строительству мощных замков с обшитыми металлом казематами, воротами и мостами. Однако аркебуза и пушка не оказали на структуру общества того же воздействия, как на Западе, так как они не ускорили крушение феодализма. Профессиональный воин, самурай, чьим оружием был меч, сохранил свое значение, и его не заменила, как это уже произошло с конным рыцарем в Европе, пехота, вооруженная сначала длинным луком, а позже - ружьем [9]. Основной задачей правителей Японии с конца XVI в. было не нарушать достигнутую стабильность. Поэтому они, осознанно или бессознательно, сопротивлялись любым инновациям, изменявшим существующий порядок, сделав в конце концов окончательный шаг - закрыв страну полностью, чтобы исключить все внешние воздействия. Но это произошло не раньше, чем они приобрели достаточный и зловещий опыт контактов с европейцами, как с духовенством, так и с мирянами. Хидэёси, наследовавший Нобунага, не изменил отношения к иезуитам. В течение нескольких лет он был более чем сердечен с ними. Затем, без предупреждения, в 1587 г. он издал указ, которым изгонял их всех из Японии, позаботившись, правда, объяснить, что португальские купцы могут продолжать торговлю. Главная причина такого резкого изменения курса была несомненно политической. Лидеры иезуитов, пользуясь его расположением, к тому времени добились успехов в своей обдуманной политике приобретения сторонников в высоких сферах и уже обратили в веру некоторых сильнейших князей и наиболее способных полководцев. Это внушило ему некоторые опасения, как бы христианство не превратилось в узы, объединившие вассалов против него, но он не предпринял серьезных шагов для подкрепления эдикта и сквозь пальцы смотрел на продолжающееся присутствие в Японии святых отцов, которые старались действовать без шума. Их успехи настолько удивительны, что многие новообращенные, вне всяких сомнений, были искренни до фанатизма [10] и оставались верными новой религии перед лицом смертельной опасности, хотя нельзя не подозревать, что это проявление одного из сумасшествий, время от времени охватывающих Японию, а именно - моды на слепое подражание чужеземным обычаям, включая чужую веру. Известно, что четки и распятия покупали и носили многие, не являвшиеся христианами, включая самого Хидэёси; было модным носить иностранную одежду и уметь читать латинские молитвы. Хидэёси в течение десяти лет после издания эдикта воздерживался от его проведения в жизнь, а иезуиты были осторожны, но со временем многие события подтвердили мнение о том, что христианство представляет политическую угрозу. В Японию прибыли испанские купцы и монахи-францисканцы, начавшие интриговать против португальцев; это продолжалось до тех пор, пока в конце концов сектантские распри и бахвальство лоцмана испанского галеона не убедили Хидэёси, что миссионеры - лишь предвестники политической агрессии. К тому времени он был достаточно осведомлен о методах испанского и португальского духовенства как пособников в колониальных предприятиях, и решил избавиться от них. Тотчас последовало запрещение христианства, сопровождавшееся вспышкой гонений в 1597 г. Шестеро испанских францисканцев, трое иезуитов и семнадцать обращенных японцев были казнены. Некоторое количество ревностных иезуитов продолжало оставаться в Японии, в основном скрываясь, а несколько - с молчаливого согласия Хидэёси. В целом эдикт проводился сурово, но без свирепости, а поведение Хидэёси выглядит просвещенным и терпимым по сравнению с жестокостью, царившей в тогдашней Европе. То была эпоха инквизиции, резни Варфоломеевской ночи, зверств Альбы в Нидерландах и безжалостной работорговли. Если Хидэёси уловил тончайший аромат этих цветов Возрождения - а он несомненно уловил, так как японцы к этому времени путешествовали в Индию и Рим и знакомились с европейской цивилизацией, - то едва ли его можно порицать за предпочтение его родных институтов. Причины его умеренности после репрессий 1597 г. различны. Вероятно, он не желал слишком сильно давить на некоторых своих западных вассалов, расположенных к иезуитам. К христианству как к религии он не питал никакой враждебности и после первого взрыва, вероятно, успокоился бы, занимайся миссионеры лишь своими святыми делами, так как он мог их постоянно контролировать, а японцы, подобно англичанам, имеют удобную, но нелогичную привычку смотреть сквозь пальцы на неповиновение закону до тех пор, пока оно не становится слишком вопиющим. Кроме того, он не был вполне уверен в том, что если выгонит португальцев-священников, то не потеряет португальцев-торговцев, а со времени Асикага международная торговля приобрела в глазах японцев огромное значение. Не следует предполагать, что эта торговля ограничивалась только европейской продукцией. Напротив, она состояла главным образом из товаров азиатского происхождения. Наиболее важным грузом была шелковая нить, значительно превосходившая по качеству ту, которую могли производить японцы, чья индустрия пострадала за время гражданской войны. Китайские текстиль, книги, картины и фарфор, вместе с лекарствами, пряностями, камедью и благовониями были роскошью, которую богатые японцы считали необходимой. В это время также шел значительный импорт золота в обмен на медь и серебро [11]. Хидэёси до своей попытки завоевания Китая пытался заключить с ним торговый договор, но переговоры не удались, и выиграли от этого португальцы, которые стали не только доставщиками грузов, но и посредниками в торговле Японии с Китаем. Возможно, одно это уже объясняет колебания Хидэёси относительно претворения в жизнь своего указа. Если бы он смог найти замену португальцам, он, может быть, выгнал бы всех святых отцов, но после 1597 г. он был занят другими делами, а в 1598 г. умер, таким образом дав миссионерам передышку. Иэясу, унаследовавший власть Хидэёси, вначале демонстрировал такую же терпимость и по тем же причинам. Его политикой было поощрение развития японской морской торговли, но тем временем нельзя было допустить уменьшение торговли зарубежной. Через испанского францисканца он вступил в контакт с испанскими властями на Филиппинских островах и предложил открыть для их кораблей порты на востоке Японии, в то же самое время дав понять, что не будет издавать эдиктов против христианства. Важно, что он предложил взаимную торговлю и просил прислать в Японию опытных судостроителей. В то время он явно не собирался препятствовать въезду иностранцев и хотел, чтобы его соотечественники занялись заморскими перевозками. Но вскоре он обнаружил, что испанцы, хотя и достаточно энергично присылают миссионеров, по-видимому, равнодушно относятся к торговле с восточной Японией, и, пристально наблюдая за христианами в своей новой столице Эдо, он стал подозревать их и искать другие каналы для торговли с заграницей. Это было в 1605 г. За несколько лет до этого голландцы бросили вызов португальской монополии на торговлю с Востоком и послали несколько торговых кораблей в Японию. Один из них, отделившийся от своих неудачливых спутников, в 1600 г. прибыл в гавань Бунго. Случилось так, что его привел старший штурман эскадры, англичанин по имени Уилл Адамс, который снискал благосклонность Иэясу и стал его советником по делам, связанным с торговлей и навигацией. Иэясу, следует заметить, очень интересовался картами и некоторыми "вопросами геометрии", которые Адамс смог ему объяснить. Он также получил некоторые сведения о голландском и английском языках, и Адамс сообщил ему об отношении протестантских государств к римской церкви. Естественно, он почувствовал, что вести зарубежную торговлю предпочтительнее без участия иностранных священников. Он все еще относился к миссионерам снисходительно и даже либерально, но его подозрения продолжали расти, и в 1612 г. он решил покончить с ними. Пристальное изучение фактов, представленных и в христианских, и в японских источниках, очевидно доказывает, что как правитель Японии он не мог прийти ни к какому другому разумному решению. Он видел, что иезуиты интригуют ради изгнания испанцев, испанцы же вытесняют голландцев. Он узнал о злобных склоках францисканцев с доминиканцами. Не раз поведение и речи как испанцев, так и португальцев давали ему повод для опасений, что они хотели бы, чтобы его правительство было свергнуто, или даже питают злые умыслы против суверенитета Японии. Испанцы или португальцы вряд ли полагали, что они в состоянии покорить Японию силой оружия, но миссионеры несомненно надеялись на возможность свержения правительства и замены его удобной для христиан партией. В таком исходе никак нельзя было сомневаться, следя за успехами иезуитов среди правящего класса, и как Хидэёси, так и Иэясу чувствовали в этом реальную угрозу. И когда Иэясу обнаружил, что один из его чиновников виновен в злоупотреблении властью в пользу вассала-христианина, столкнулся с заговором своих подданных и неких иностранцев, услышал об испанском военном флоте, базирующемся в Маниле, и от посланных в Европу шпионов узнал об амбициях христианских монархов и о гордыне римской церкви, он решил, что должен действовать без промедления. К тому времени ему нечего было опасаться потери торговых контактов, так как он знал, что голландские и английские купцы готовы посещать японские порты, и хотя санкционированного сообщения с Китаем все еще не было, японские джонки с недавних пор стали плавать достаточно далеко, возвращаясь с китайскими товарами из торговых центров Кохинхины и других мест. Однако даже теперь он не прибегал к крайним мерам против христиан. Формальные запреты выходили в 1606, 1607 и 1611 гг., а в 1612 и в 1613 гг. он издавал повторные указы, запрещающие христианство. Они не подкреплялись решительными мерами, нося скорее характер предупреждения. Первые удары были умеренными. В некоторых княжествах христиан заключали в тюрьмы, пытали или убивали, в других правители и их чиновники, то ли из симпатии к христианскому учению, то ли просто из гуманности, выполняли распоряжения Иэясу лишь формально. Примечательно, что в столице и непосредственных владениях Токугава ни иностранцев, ни японцев-христиан не трогали до 1612 г., и даже позднее он и его чиновники, хотя и закрыли некоторые церкви и приняли энергичные меры против новообращенных, особенно из высокопоставленных самураев, не отказывали представителям низших слоев в свободе религиозных убеждений. Важно понять, что такова была, и столетиями будет, позиция правителей Японии. Они не вмешивались в религию до тех пор, пока религия не вмешивалась в управление страной. Такую политику можно назвать равнодушием или терпимостью, на любой вкус, но нужно признать, что она была чрезвычайно просвещенной. Точно так же японцы, которые всегда оказывали радужный прием приезжим из-за границы, в целом относились к миссионерам с большим уважением и терпением, хотя нельзя отрицать, что те часто были бесцеремонными и надоедливыми гостями. Иезуитов и других священников, решивших, что долг обязывает их оставаться на своих постах, Иэясу не преследовал, несмотря на пренебрежение его эдиктами, потому что явно не хотел проливать кровь иностранцев. Возможно, он опасался возмездия со стороны Испании или Португалии, но фактом остается то, что первая казнь священника-иностранца произошла в 1617 г., после смерти Иэясу, хотя один храбрый иезуит испытал неописуемые страдания в застенке еще в 1615 г. Официальный мартиролог сообщает о происшедших в 1612 и 1613 годах изгнаниях, разрушении некоторых церквей и не более чем пятидесяти казнях по всей Японии. Когда в начале 1614 г. Иэясу издал следующий указ, в некоторых округах начались более интенсивные гонения. В Нагасаки и окрестностях они сопровождались такими зверствами, что лучшие самураи Кюсю, когда их призвали помочь в этом, лишь имитировали выполнение приказа. В целом симпатии были на стороне христиан, и эдикт исполнялся только частично и умеренно, как в столице, так и во владениях крупных вассалов. С конца 1615 г. Иэясу был занят борьбой с партией, которая во главе с сыном Хидэёси, Хидэёри, сопротивлялась ему в осажденном замке Осака, и священники с обращенными получили передышку до конца кампании. И лишь после того, как Иэясу, установив господство дома Токугава, умер в июне 1616 г. и править стал его сын Хидэтада, столкновение местных институтов с иностранными вызвало настолько широкий и настолько ожесточенный антагонизм, что он вылился в преследования, которые, по словам новейшего японского историка, своей жестокостью "равнялись, если не превосходили" любые ужасы, происходившие на Западе. ПРИМЕЧАНИЯ [1] Формально Ёсиаки
оставался обладателем титула до своей смерти в
1597 г. |
| Часть первая. РАННЯЯ
ИСТОРИЯ Глава I. Истоки Глава II. Ранние мифы и хроники Глава III. Ранняя религия Ямато Глава IV. Освоение китайской науки Глава V. Культурные связи и реформа Тайка Часть вторая. ПЕРИОД
НАРА Часть третья. ЭПОХА ХЭЙАН |
Часть четвертая.
КАМАКУРА Глава XIV. Развитие феодализма Глава XV. Регенты Ходзё Глава XVI. Религия, искусство и литература Часть пятая. МУРОМАТИ Часть шестая. ЭПОХА СЭНГОКУ Часть седьмая. ПЕРИОД ЭДО |